Сибирские поэты и их стихи: Поэты Сибири ~ Поэзия (Твердые формы) — scoute.ru — Оптические прицелы, оптика для охоты, лазерные дальномеры

Содержание

Поэты Сибири ~ Поэзия (Твердые формы)

АНАТОЛИЙ ПОБАЧЕНКО

СИБИРЬЮ СВЯЗАННЫЕ СУДЬБЫ

Борис Богатков

Решив судьбу стремительной атакой,

сержант ушёл в безумие огня…

И задохнулась, землю очерняя,

своей слюной фашистская собака.

Пройдут года, строка во имя блага

откроется – не время обвинять,

а боль тупую в сердце приунять,

крепить в солдате мужество, отвагу.

На подвиг песня грозная звала,

в бою раскрыв могучие крыла,

взлетела птицей в солнечные выси!

И вскоре он, познав смертельный риск,

пришёл домой, в родной Новосибирск,

снял каску, замер, воин светлолицый.

15.12.1995

Павел Васильев

Иртыш, зима. На всех ветрах секущих

топорщится пожухлый куст репья.

На берегу – озлобленно стоят

два волка. Гривы – в серебре колючем.

О, этот вой, живое всё гнетущий!

Не вздрогнет кто? Чья не рванёт шлея

через снега в открытые края,

где виден день, спасение несущий?

Зовут кого из тьмы небытия –

глаза? А взоры чьи, вдали виясь,

уходят, словно медленные реки?..

Сибири волк, безумствуй от души!

За это будешь пулею прошит

и не забыт в поэзии вовеки.

30.10.1996

Георгий Вяткин

В горах великого Алтая

песнь родилась хвалить творца,

не изменился лишь с лица

Хан-Бобырган, в тумане тая.

Катунь, горячая, крутая

(найдет ли кто реке ловца?),

рвалась из тайного ларца

в строку, легендой обрастая.

В гортанном клёкоте шамана

нашёл он посвист турухтана,

степной России голоса.

И ветвь раскидистого кедра,

песок золотоносный в недрах –

судьбы счастливой полоса.

25.о1.1997

Геннадий Карпунин

Придя – по мысленному древу –

к великим подвигам славян,

развеял он седой туман

былин и тайн Обиды-Девы.

В душе знаток значений древних

нёс груз преданий, как Боян,

чтил свято «Слово», инь и янь

и в поле колос недозрелый.

А на тунгусском пепелище

готов построить городище,

оставить след заметный свой.

И в русской речи, в тёплых встречах

живёт певец Синильги вечной,

огней сибирских – костровой.

24.06.1997

Александр-Матиас Кастрен

Томов двенадцать – вот его труды

о самоедах, коттах и марийцах!

И открывались нганасанов лица,

когда в их пользу он творил суды.

Под вьюгу легче высушить зады,

сырая рыба – это вам не пицца.

В сарае дымном пишутся страницы

далекой родины, где скудные сады.

А мужа тянет истина к Саянам,

там руны Калевалы, сны Бояна

вошли в его оснеженный катрен.

И нет ни Рима, славы Иудеи …

Но финну ближе сказы берендеев! –

таков этнограф и лингвист Кастрен.

28.08.1996

Николай Клюев

Не всем рубаху черную носить,

чесать затылок гребнем редкозубым,

и, выпятив промасленные губы,

под дурачка на улице косить.

До дыр – на крыльцах! – некому сносить

льняную ткань. И выскажусь я грубо:

гудят уже серебряные трубы,

чекист кожанкой новою форсит.

Поэт, в объятьях силы ураганной,

под пристальным вниманием нагана,

навечно сгинет средь снегов и льда.

Под Томском где-то, чёрном чемодане,

растут стихи – сибирские баданы,

им светит ярко севера звезда.

02.02.1997

Узнать его на Невском мудрено.

И где она, та самая собака,

что в ноги бросится, однако,

и заскулит протяжно и темно?

Придёшь к нему, сказать бы смешно, –

полати, мох, иконы, свечи… «На-ка,

хлеб аржаной, да не крутись, ломака,

оставишь верно скатерти пятно.

Уважь, присядь…». Расскажет о далёком,

где облака похожи на молоки,

где шубу сроду не снимает зверь.

А в русских печках спрятались поэмы…

Кто и когда – вот таинство дилеммы! –

найдёт их средь утерянных потерь?

18.03.1996

Казимир Лисовский

Сибирь – планета чудная твоя:

простор равнин, льдов толща вековая,

звезда полярная, собачьи лаи,

свист жёстких крыл неистовых – в краях.

Есть добрый знак: воспеть свой «Красный яр»,

снежницу пить, где льдина мировая,

в пургу уйти, пусть юность чумовая

исторгнет стих – его запомню я!

Под звон звезды рванётся Енисей

к тебе, собрат, по синей зимней стуже –

оленей гнать, спасать в снегах друзей,

искать могилу Бегичева-мужа.

Так ты, поэт, где тундры ягель мок,

берёзке милой выдюжить помог.

15.01.1988

Леонид Мартынов

Забродит кровь, и хмель воспоминаний

вернёт его в наивные мечты:

зажечь снега, реветь до хрипоты

о недостатке опыта и знаний.

От дерзких обезумев начинаний

и тяжести межзвёздной черноты,

возьмёт и тихо всхлипнет у плиты,

устав от звона звукосочетаний.

Ему взбрёдет – никто не остановит! –

и Лету переплыть, чумной в основе –

по мраку тёмно тянущийся сток.

Судьбу свою осилив в многоборье,

он будет, помня берег Лукоморья,

фрегат воздушный править на восток.

28.10.1996

Анатолий Марченко

Земляк, тобою поле грезит,

оно готово воли дать глоток,

чтобы железной камеры пруток

согнуть, сломать. Но в сердце – рези…

Век узнают — в надпилах, в срезах.

Степь Барабы пронизывает ток.

Здесь кровохлёбки крохотный цветок

усвоил ветра полонезы.

Светло в околках: поредели.

Но мир возможно переделать

в неравном, но отчаянном строю.

Твой дух свободою прекрасен:

:где жизнь кипит, где неба прасинь,

там ты стоишь у бездны на краю.

12.06.1997

Дмитрий Олерон

Четыре года каторжных работ

и вечное сочувствие Сибири –

вот чем любовь оплачивают в мире

жирующих на подлости господ.

Других поэту не было забот:

ковать сонеты, странные здесь гири, –

в сырой холодной харьковской квартире …

Нелёгок – Эредиа перевод!

Но полюбил увалы и бураны.

В душе строкой залечивая раны,

он песни вьюги выучил в тайге.

Олимп увидел в сопках Верхоленья

и, маясь в них недугом умиленья,

сонеты пел заиндевелой мге.

19.03.1997

Александр Плитченко

Холм земляничный опустел:

ноябрь, морозы скоро грянут,

снега в черновики заглянут,

где след чернильный загустел.

Осталось много добрых дел.

И рожь растёт к весне упрямо,

и лист полынный на поляне

от стужи даже посветлел.

Пусть холод гнёт к земле травинку,

и лёгкую, как пух, снежинку,

и заржавелый жёсткий хмель,

согреет душу сентябринка,

с ней под осеннюю сурдинку

стрелою в небо рвётся ель.

10.11.1997

Николай Рерих

Жить суждено среди ветров и гор былинных,

усталости не знать от жизни полевой

и темперой, растёртой краской луговой,

лик неба превращать в волшебные картины.

Сгори в святом кольце, мир пошлый и рутинный!

Преодолевая барьер языковой,

художник к людям шел тропою роковой

и радовался тихо трепету светлыни.

Приняв Вселенной взор родной, голубоокий,

он Гималаи перенес на холст широкий,

путь к миру очищая благостным огнём.

А добрый мальчик, вестник будущего века,

за руку брал и вёл большого человека

в Беловодье – легенды складывать о нём.

04.02.1997

Леонид Решетников

Закаливал сибирский резкий климат

не только нас – и танки, камни, злак.

Порою лес дождями так-то вымыт,

что ранам легче, веселее шаг.

Пускай закату мы необходимы,

пусть позади огонь войны и зла,

нам горького досталось много дыма,

и юность пеплом в очерки вошла.

Во сне ли? – бьют орудия надсадно,

как будто сваи завтрашнего дня,

и воробьи взрываются над садом,

и речка взбаламутится до дна …

Наверное, привыкнем к тишине,

но – «не задремлет память!» – не к войне.

19.01.1998

Николай Рубцов

Растут его зелёные цветы

на Вологодчине, в Москве, в Сибири,

где вечер – в охре, полон тайн эфира,

где ткутся на руках ещё холсты.

Под сосен шум наводятся мосты,

меняются отжившие кумиры,

а люди жнут, залатывают дыры

и современные поют хиты.

Цветы печально могут говорить

и светлым чувством душу – озарить,

как флотскую, сиротскую, шальную,

что настрадалась, рано отошла,

России в дар навечно отнесла

строку простую, добрую, родную.

09.08.1995

Александр Смердов

Когда горят зелёные огни

в снегах родного Васюганья,

когда сверкает синей гранью

морозом крепко скованные дни,

когда слипаются глаза от книг,

прочтённых брезжущею ранью,

когда на снежном поле брани

одна гуляет смерть, и не усни! –

он, воин, там, в Тригорском, возле Гор

чуме коричневой наперекор

спасает славу русской тверди!

Он там – склонился, где нетленный прах, —

забыв на миг себя, войну и страх,

твой рядовой, Россия, – Смердов.

17.01.1998

Елизавета Стюарт

Плывёт ли лодка одиноко

по глади озера – в века,

способно ль сердце извлекать

из глуби духа – зоркость ока,

ты знай, запомнится нам строгость

пера, та твердая рука,

что не устала мир строгать

и править молодость немного.

Расти останется полынь –

на островах, где жар и стынь

и тишиной живёт предместье.

Под шум кипящих берегов

поёт о вечности лугов

её строка, и ей поверьте.

21.12.1995

Георгий Суворов

Зарылся в землю опалённый взвод.

И тишина. Предчувствие атаки.

И тучи придавили, словно траки,

солдат лежащих – скоро ли вперёд?

«Сердца на взлёте». Пусть противник прёт

на днём пристреленные смертью знаки!

Сейчас ножи блеснут в ужасном мраке!

И в горле сушь… И дым его дерёт…

Ракета ночь рванула, и за ней –

скрывается в бушующем огне

бойцов бегущих вал неудержимый…

Взметнётся смерч и кровью изойдет …

Живой оглянется: рассвет грядёт,

и добрый век стоит несокрушимо.

27.11.1995

Василий Федоров

С тобой подняться б на седьмое небо,

в лугах бродить до третьих петухов,

насобирать штаниной лопухов

и сытым быть от марьевского хлеба.

Когда весна, то не грустила б верба,

что нету рядом рыжих женихов –

подсолнухов. Они для пастухов

незаменимы, солнечные гербы.

Но вот ненастит в окна, и в душе

острее боль от чудо-витражей,

что вставлены в промасленные лужи.

Со всеми радость долгожданных гроз

делил он, слово доброе пронес

к сердцам людей по салаирской стуже.

21.01.1998

Леонид Чикин

Он был из крепких мужиков,

могущий комель в два обхвата

поднять. С березой суковатой

другой бы сдох среди быков.

Работник этот – не таков!

Рубил, таскал и, кроя матом

земную тяжесть, грозный атом,

тянул наш воз из тьмы веков.

И Шукшина берёг от мрази,

когда тот мучился, как Разин,

и честно выполнил свой долг.

В строю остался резким, броским,

душой тоскующим по Сросткам

и жизни – знающим исток.

23.11.1996

Варлам Шаламов

Когда писатель в лагерной ушанке

на волю вышел, было так светло,

что даже звёзды – вымело метлой! –

горели днём, а солнце плыло шаньгой.

Любил рассвет и рифмы спозаранку.

Бывало, что замызганной ветлой

сор в угол заметал, больным – тепло,

тем самым их закончив перебранку.

Открыта нам колымская тетрадь.

В ней, по привычке, шею лекарь-брат

стянул петлёю белой – полотенцем.

Возненавидев доводы тюрьмы,

он соловьям своим к приходу тьмы

смолой янтарной смазывал коленца.

21.09.1997

Вадим Шершеневич. Барнаул

Когда устанут шоркать ноги тротуар

и заведёт в тупик негаданный дорога,

я оторвусь на день от милого порога,

куплю к тебе билет на жалкий гонорар.

И вот она, та степь, роскошный будуар,

излейся строчками в лист чабреца и дрока!

Под утро шершень чувств споёт и мне немного,

открыв по ритму сердца свой репертуар.

Спасибо за приют, любезнейший Алтай!

Остался денди здесь в истоме вечной тени

расходовать тоску, вести свой курултай!

Развеяв над собой слов вымученных чад,

юнцом паду на мхом поросшие ступени –

в слезах свою мечту лелеять и качать.

24.08.1997

Поэты Сибири — Литсайт.ру

Поэты Сибири (портреты)
АНАТОЛИЙ    ПОБАЧЕНКО

СИБИРЬЮ СВЯЗАННЫЕ СУДЬБЫ
Борис Богатков

Решив судьбу стремительной атакой,
сержант ушёл в безумие огня…
И задохнулась, землю очерняя,
своей слюной фашистская собака.

Пройдут года, строка во имя блага
откроется – не время обвинять,
а боль тупую в сердце приунять,
крепить в солдате мужество, отвагу.

На подвиг песня грозная звала,
в бою раскрыв могучие крыла,
взлетела птицей в солнечные выси!

И вскоре он, познав смертельный риск,
пришёл домой, в родной Новосибирск,
снял каску, замер, воин светлолицый.
15.12.1995
Павел Васильев

Иртыш, зима. На всех ветрах секущих
топорщится пожухлый куст репья.
На берегу – озлобленно стоят
два волка. Гривы – в серебре колючем.

О, этот вой, живое всё гнетущий!
Не вздрогнет кто? Чья не рванёт шлея
через снега в открытые края,
где виден день, спасение несущий?

Зовут кого из тьмы небытия –
глаза? А взоры чьи, вдали виясь,
уходят, словно медленные реки?..

Сибири волк, безумствуй от души!
За это будешь пулею прошит
и не забыт в поэзии вовеки.
30.10.1996
Георгий Вяткин

В горах великого Алтая
песнь родилась хвалить творца,
не изменился лишь с лица
Хан-Бобырган, в тумане тая.

Катунь, горячая, крутая
(найдет ли кто реке ловца?),
рвалась из тайного ларца
в строку, легендой обрастая.

В гортанном клёкоте шамана
нашёл он посвист турухтана,
степной России голоса.

И ветвь раскидистого кедра,
песок золотоносный в недрах –
судьбы счастливой полоса.
25.о1.1997

Геннадий Карпунин

Придя – по мысленному древу –
к великим подвигам славян,
развеял он седой туман
былин и тайн Обиды-Девы.

В душе знаток значений древних
нёс груз преданий, как Боян,
чтил свято «Слово», инь и янь
и в поле колос недозрелый.

А на тунгусском пепелище
готов построить городище,
оставить след заметный свой.

И в русской речи, в тёплых встречах
живёт певец Синильги вечной,
огней сибирских – костровой.
24.06.1997

Александр-Матиас Кастрен

Томов двенадцать – вот его труды
о самоедах, коттах и марийцах!
И открывались нганасанов лица,
когда в их пользу он творил суды.

Под вьюгу легче высушить зады,
сырая рыба – это вам не пицца.
В сарае дымном пишутся страницы
далекой родины, где скудные сады.

А мужа тянет истина к Саянам,
там руны Калевалы, сны Бояна
вошли в его оснеженный катрен.

И нет ни Рима, славы Иудеи …
Но финну ближе сказы берендеев! –
таков этнограф и лингвист Кастрен.
28.08.1996

   Николай Клюев

                                                          1

Не всем рубаху черную носить,
чесать затылок гребнем редкозубым,
и, выпятив промасленные губы,
под дурачка на улице косить.

До дыр – на крыльцах! – некому сносить
льняную ткань. И выскажусь я грубо:
гудят уже серебряные трубы,
чекист кожанкой новою форсит.

Поэт, в объятьях силы ураганной,
под пристальным вниманием нагана,
навечно сгинет средь снегов и льда.

Под Томском где-то, чёрном чемодане,
растут стихи – сибирские баданы,
им светит ярко севера звезда.
02.02.1997

                                               2

Узнать его на Невском мудрено.
И где она, та самая собака,
что в ноги бросится, однако,
и заскулит протяжно и темно?

Придёшь к нему, сказать бы смешно, –
полати, мох, иконы, свечи… «На-ка,
хлеб аржаной, да не крутись, ломака,
оставишь верно скатерти пятно.

Уважь, присядь…». Расскажет о далёком,
где облака похожи на молоки,
где шубу сроду не снимает зверь.

А в русских печках спрятались поэмы…
Кто и когда – вот таинство дилеммы! –
найдёт их средь утерянных потерь?
18.03.1996

Казимир Лисовский

Сибирь – планета чудная твоя:
простор равнин, льдов толща вековая,
звезда полярная, собачьи лаи,
свист жёстких крыл неистовых – в краях.

Есть добрый знак: воспеть свой «Красный яр»,
снежницу пить, где льдина мировая,
в пургу уйти, пусть юность чумовая
исторгнет стих – его запомню я!

Под звон звезды рванётся Енисей
к тебе, собрат, по синей зимней стуже –
оленей гнать, спасать в снегах друзей,
искать могилу Бегичева-мужа.

Так ты, поэт, где тундры ягель мок,
берёзке милой выдюжить помог.
15.01.1988

          Леонид Мартынов

Забродит кровь, и хмель воспоминаний
вернёт его в наивные мечты:
зажечь снега, реветь до хрипоты
о недостатке опыта и знаний.

От дерзких обезумев начинаний
и тяжести межзвёздной черноты,
возьмёт и тихо всхлипнет у плиты,
устав от звона звукосочетаний.

Ему взбрёдет – никто не остановит! –
и Лету переплыть, чумной в основе –
по мраку тёмно тянущийся сток.

Судьбу свою осилив в многоборье,
он будет, помня берег Лукоморья,
фрегат воздушный править на восток.
28.10.1996

           Анатолий Марченко

Земляк, тобою поле грезит,
оно готово воли дать глоток,
чтобы железной камеры пруток
согнуть, сломать. Но в сердце – рези…

Век узнают — в надпилах, в срезах.
Степь Барабы пронизывает ток.
Здесь кровохлёбки крохотный цветок
усвоил ветра полонезы.

Светло в околках: поредели.
Но мир возможно переделать
в неравном, но отчаянном строю.

Твой дух свободою прекрасен:
: где жизнь кипит, где неба прасинь,
там ты стоишь у бездны на краю.
12.06.1997

        Дмитрий Олерон

Четыре года каторжных работ
и вечное сочувствие Сибири –
вот чем любовь оплачивают в мире
жирующих на подлости господ.

Других поэту не было забот:
ковать сонеты, странные здесь гири, –
в сырой холодной харьковской квартире …
Нелёгок – Эредиа перевод!

Но полюбил увалы и бураны.
В душе строкой залечивая раны,
он песни вьюги выучил в тайге.

Олимп увидел в сопках Верхоленья
и, маясь в них недугом умиленья,
сонеты пел заиндевелой мге.
19.03.1997

   Александр Плитченко
Холм земляничный опустел:
ноябрь, морозы скоро грянут,
снега в черновики заглянут,
где след чернильный загустел.

Осталось много добрых дел.
И рожь растёт к весне упрямо,
и лист полынный на поляне
от стужи даже посветлел.

Пусть холод гнёт к земле травинку,
и лёгкую, как пух, снежинку,
и заржавелый жёсткий хмель,

согреет душу сентябринка,
с ней под осеннюю сурдинку
стрелою в небо рвётся ель.
10.11.1997

         Николай Рерих

Жить суждено среди ветров и гор былинных,
усталости не знать от жизни полевой
и темперой, растёртой краской луговой,
лик неба превращать в волшебные картины.

Сгори в святом кольце, мир пошлый и рутинный!
Преодолевая барьер языковой,
художник к людям шел тропою роковой
и радовался тихо трепету светлыни.

Приняв Вселенной взор родной, голубоокий,
он Гималаи перенес на холст широкий,
путь к миру очищая благостным огнём.

А добрый мальчик, вестник будущего века,
за руку брал и вёл большого человека
в Беловодье – легенды складывать о нём.
04.02.1997

          Леонид Решетников

Закаливал сибирский резкий климат
не только нас – и танки, камни, злак.
Порою лес дождями так-то вымыт,
что ранам легче, веселее шаг.

Пускай закату мы необходимы,
пусть позади огонь войны и зла,
нам горького досталось много дыма,
и юность пеплом в очерки вошла.

Во сне ли? – бьют орудия надсадно,
как будто сваи завтрашнего дня,
и воробьи взрываются над садом,
и речка взбаламутится до дна …

Наверное, привыкнем к тишине,
но – «не задремлет память!» – не к войне.
19.01.1998

Николай Рубцов

Растут его зелёные цветы
на Вологодчине, в Москве, в Сибири,
где вечер – в охре, полон тайн эфира,
где ткутся на руках ещё холсты.

Под сосен шум наводятся мосты,
меняются отжившие кумиры,
а люди жнут, залатывают дыры
и современные поют хиты.

Цветы печально могут говорить
и светлым чувством душу – озарить,
как флотскую, сиротскую, шальную,

что настрадалась, рано отошла,
России в дар навечно отнесла
строку простую, добрую, родную.
                            09.08.1995

Александр Смердов

Когда горят зелёные огни
в снегах родного Васюганья,
когда сверкает синей гранью
морозом крепко скованные дни,

когда слипаются глаза от книг,
прочтённых брезжущею ранью,
когда на снежном поле брани
одна гуляет смерть, и не усни! –

он, воин, там, в Тригорском, возле Гор
чуме коричневой наперекор
спасает славу русской тверди!

Он там – склонился, где нетленный прах, —
забыв на миг себя, войну и страх,
твой рядовой, Россия, – Смердов.
17.01.1998

Елизавета Стюарт

Плывёт ли лодка одиноко
по глади озера – в века,
способно ль сердце извлекать
из глуби духа – зоркость ока,

ты знай, запомнится нам строгость
пера, та твердая рука,
что не устала мир строгать
и править молодость немного.

Расти останется полынь –
на островах, где жар и стынь
и тишиной живёт предместье.

Под шум кипящих берегов
поёт о вечности лугов
её строка, и ей поверьте.
21.12.1995

   Георгий Суворов

Зарылся в землю опалённый взвод.
И тишина. Предчувствие атаки.
И тучи придавили, словно траки,
солдат лежащих – скоро ли вперёд?

«Сердца на взлёте». Пусть противник прёт
на днём пристреленные смертью знаки!
Сейчас ножи блеснут в ужасном мраке!
И в горле сушь… И дым его дерёт…

Ракета ночь рванула, и за ней –
скрывается в бушующем огне
бойцов бегущих вал неудержимый…

Взметнётся смерч и кровью изойдет …
Живой оглянется: рассвет грядёт,
и добрый век стоит несокрушимо.
27.11.1995

Василий Федоров

С тобой подняться б на седьмое небо,
в лугах бродить до третьих петухов,
насобирать штаниной лопухов
и сытым быть от марьевского хлеба.

Когда весна, то не грустила б верба,
что нету рядом рыжих женихов –
подсолнухов. Они для пастухов
незаменимы, солнечные гербы.

Но вот ненастит в окна, и в душе
острее боль от чудо-витражей,
что вставлены в промасленные лужи.

Со всеми радость долгожданных гроз
делил он, слово доброе пронес
к сердцам людей по салаирской стуже.
21.01.1998

Леонид Чикин

Он был из крепких мужиков,
могущий комель в два обхвата
поднять. С березой суковатой
другой бы сдох среди быков.

Работник этот – не таков!
Рубил, таскал и, кроя матом
земную тяжесть, грозный атом,
тянул наш воз из тьмы веков.

И Шукшина берёг от мрази,
когда тот мучился, как Разин,
и честно выполнил свой долг.

В строю остался резким, броским,
душой тоскующим по Сросткам
и жизни – знающим исток.
23.11.1996
         Варлам Шаламов

Когда писатель в лагерной ушанке
на волю вышел, было так светло,
что даже звёзды – вымело метлой! –
горели днём, а солнце плыло шаньгой.

Любил рассвет и рифмы спозаранку.
Бывало, что замызганной ветлой
сор в угол заметал, больным – тепло,
тем самым их закончив перебранку.

Открыта нам колымская тетрадь.
В ней, по привычке, шею лекарь-брат
стянул петлёю белой – полотенцем.

Возненавидев доводы тюрьмы,
он соловьям своим к приходу тьмы
смолой янтарной смазывал коленца.
21.09.1997

Вадим Шершеневич. Барнаул

Когда устанут шоркать ноги тротуар
и заведёт в тупик негаданный дорога,
я оторвусь на день от милого порога,
куплю к тебе билет на жалкий гонорар.

И вот она, та степь, роскошный будуар,
излейся строчками в лист чабреца и дрока!
Под утро шершень чувств споёт и мне немного,
открыв по ритму сердца свой репертуар.

Спасибо за приют, любезнейший Алтай!
Остался денди здесь в истоме вечной тени
расходовать тоску, вести свой курултай!

Развеяв над собой слов вымученных чад,
юнцом паду на мхом поросшие ступени –
в слезах свою мечту лелеять и качать.
24.08.1997

«Поэты-сибиряки, не вернувшиеся с войны»

Оформление доски.

1. «Среди фронтовиков 1922, 1923, 1924 годов рождения – свидетельствует скорбная статистика – в живых осталось 3 %. Это поколение тех, кому не было и двадцати.

«Свой добрый век мы прожили, как люди,
И для людей».
Г. Суворов.

«Но до последнего готов я вдоха
Сражаться за грядущее твое».
М. Рыбаков.

«Кто изменит в этот час Отчизне,
Тот изменит матери своей»
Д. Алтаузен.

«Дочь моя, читая строки эти,
Гордо скажет: «Храбро умер он!»
В. Чугунов.

2. Отталкиваюсь от эпиграфа…

Поэты сибиряки, не вернувшиеся с войны.

Прошло 60 лет победы над фашизмом. Наша память обратится к именам поэтов-сибиряков, не возвратившихся домой.

У поэтов-сибиряков много общего и различного. Молодость. Сибирь. Страсть к поэзии. Война – вот что объединяет их. Но голос у каждого свой, неповторимый.

У всех были мечты свои… Но разве можно мечтать о другом, когда опасность пришла к самому порогу Родины! Оказалось, что интеллигентность, мягкость характера – не помехи для суровой схватки с врагом. Воспитанные на тонкой и изящной поэзии «лобастые мальчишки революции», как сказал о своем поколении Павел Коган, ринулись в военкоматы, настойчиво добиваясь отправки на фронт.

Они погибли, освещая своим подвигом путь к сегодняшней поэзии. Это всегда будет поражать.

Не все стихи блещут совершенством, ведь авторы были очень молодыми. Им некогда было оттачивать строки – стихи писались в окопах и блиндажах. Когда читаешь стихи этих поэтов, в горле встает ком. Сколько поразительных судеб оборвала война! Этого не забыть…

1. Моисей Рыбаков родился 21 января 1919 года в г. Иркутске. Уже в школе он пробует писать стихи. Затем поступает на физико-математический факультет Иркутского института, но писать стихи не бросает. Он мог стать физиком, математиком, поэтом.

Но уже от моря до моря гремит невиданная в истории битва с фашизмом – началась Отечественная война, и юноша, не колеблясь, становится солдатом. Он погиб в возрасте 24 лет.

«Письмо к матери и сестре»

Когда-нибудь, я верю, это будет, –
В спокойный час, у тихого огня
Познавшие иное счастье люди
Из уст твоих услышат про меня
Охваченная радостным и новым
Свободная, счастливая семья
Услышит и помянет добрым словом
Меня за то, как жил и умер я.
А как живу я, знаешь ты неплохо:
«Из боя в бой – солдатское житье
Но до последнего готов я вздоха
Сражаться за грядущее твое».
С годами, может, сыну или внуку
Ты, бабушка седая, или мать –
Расскажешь про нелегкую науку
Сражаться, ненавидеть, побеждать.

2. Со второго курса пединститута ушел в армию Георгий Суворов. Он погиб в дни наступления войск Ленинградского фронта 13 февраля 1944 года в звании лейтенанта.

«Георгий Суворов»

О чем он думал, двадцатидвухлетний –
усы еще едва-едва видны, –
Когда бежал в атаку в день тот летний,
под Старой Руссой, в первый год войны!
Когда лежал не койке госпитальной
и, оклемавшись,
в блиндаже сыром
писал стихи под гром пальбы недальней
в ненастном сентябре, в сорок втором.
Когда он шел в блокадном Ленинграде,
по Невскому, под тусклою луной,
и вспоминал в ночи
как о награде
о солнце над сибирской стороной.
О чем он думал, лежа под обрывом,
когда на взвод
с противной стороны
рванули «тигры» с лязгом и подвывом
в то утро, в предпоследний год войны.
Когда весь свет казался черным адом,
сама земля вставала на дыбы,
и взрывы мин вдруг вырастали рядом,
как грозные железные столбы!
О чем он думал,
жизни не видавший,
любви еще не знавший лейтенант,
лишь только про себя еще державший
ту мысль, что, может, вправду он – талант.
Ничем от мин и пуль не защищенный,
лежавший там,
как будто на золе,
на той,
перекореженной, сожженной,
со снегом перемешанной земле!
Нет, не о смертной
думал он остуде, —
а думал, что, живя среди смертей, —
свой добрый век
мы прожили как люди
и для людей.

3. Об известном советском поэте Иосифе Уткине знают многие. Он родился в 1903 году в г. Иркутске. Участвовал в гражданской войне, был ответственным секретарем первой комсомольской газеты в Иркутске. В дни войны работал военным журналистом. Погиб в 1944 году. В Москву уехал с 1924 году.

«Если я не вернусь, дорогая»

Если я не вернусь, дорогая,
Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это – другая
Это значит … сырая земля.
Это значит, дубы – нелюдимы
Надо мною грустят в тишине,
А такую разлуку с любимой
Ты простишь вместе с родиной мне.
Только вам и всем сердцем внемляю,
Только вами и счастлив я был:
Лишь тебя и родимую землю
Я вам сердцем, ты знаешь, любил.
И доколе дубы – нелюдимы
Надо мной не склоняться, дремля
Только ты мне и будешь любимой,
Только ты, да родная земля!

4. Другом И. Уткина был Джек Алтаузен. По-разному работали поэты на войне и во время войны. Д. Алтаузен писал для номера армейской газеты. В Москву он стихов не посылал, был целиком занят своей газетой, нуждами армии. Это может показаться удивительным, но в конце 1941 года Военный совет армии специально заседал «по заслушиванию стихов Д. Алтаузена». Вполне возможно, что прославленные военачальники слушали Джека, чтобы подзанять у него бодрости, зарядиться его волнением – время было очень тяжелое.

«Девочка играла возле дома»

Девочка играла возле дома.
Выбежала девочка из дома.
Маленькая, в малиновом платке,
Старенькие валенки знакомо,
Весело блестели вдалеке.
Куклу на салазках покатала…
С черной собачкой у ворот
Долго по-ребячьи лопотала,
Рукавичку ей совала в рот.
Бегала то к дому, то к сараю
И шептала, прячась за крыльцо:
– Я с тобой собачка не играю,
Ты чего слюнявишь мне лицо?
Топала по тропке возле дома,
Щечки на морозе расцвели …
Вдруг, хрустя по снегу незнакомо,
Злые люди к дому подошли
Вытащили все, что в доме было,
Даже карандашник и тетрадь, –
Ту, в которой девочка любила
Ласточек для мамы рисовать.
Вынесли подушки и корзины,
Сверток детских трусиков цветных
И такие были образины
Лютые и жадные у них.
Разбросали карточки по дому,
Снимки, что в альбомах берегли,
И потом зажженную солому
Равнодушно к двери поднесли.
Зазвенели выбитые рамы,
Полыхнуло пламя через край
И раздался хриплый голос мамы:
– Доченька, любимая, прощай!
Черным дымом крыша вся покрылась
Вспыхнул клен, то рос невдалеке
Губки задрожали, покатилась
Крохотная слезка по щеке.
Мамочка, мамусенька родная!
Посмотри, сейчас расправлюсь я
С этим, на котором шерстяная
Вязаная кофточка твоя.
Кулачонки маленькие сжала –
Сердце быстро прыгало в груди, –
К рыжему фашисту подбежала
И сказала звонко: «Уходи!»
Был он, длинный, грязный и плечистый,
Был он молод, жаден и жесток,
И сорвал он с девочки пушистый,
Теплый, мамин, ласковый платок.
Волосенки ветром растрепало,
Слезы стыли возле самых век.
Треснул выстрел, – девочка упала
Личиком курносым прямо в снег.
В это утро мы в окопах были,
А потом рванувшись точно в срок
И атакой яростной отбили
Небольшой районный городок.

5. На деревянном обелиске друзья-однополчане Владимира Чугунова написали: «Здесь похоронен В. Чугунов – воин-поэт-гражданин, павший 5 июля 1943 года. Ему было 32 года. 9 мая 1943 года Чугунов писал жене: «Живем мы боевой жизнью, колотим фрицов, часто вспоминаю о доме… Хотел бы я сейчас посмотреть на Светланку. Если есть карточка – пошли, а чего доброго, и не увижу больше…»

«Светлана»

Я друзей обманывать не стану:
Сердце не грубеет на войне –
Часто дочь, трехлетняя Светлана,
Среди сна является ко мне.
Теплая и нежная ручонка
Норовит схватиться за рука…
Но скажу я в этот мир, ребенка
На коленях нежно приласкав,
Что не скоро я вернусь об

Стихи о Сибири — Коллекции стихов / Сибирский охотник

Сибирь! Сибирь!

Цветущая, родная,

Я вырос на твоих глазах,

Луга зелёные,

поля без края

И пенье птиц

в берёзовых ветвях —

Всё близко сердцу,

Я забыть не в силах

Чарующей красы твоей.

Сибирь! Сибирь!

Меня ты окрылила,

Любовь навек

зажгла в груди моей.

Где б ни был я,

ты знай, всегда с тобою,

В душе твоё тепло храню.

Сибирь! — Мне это

слово дорогое,

Как мать родную я тебя люблю!

Кобец Николай

*****

Моя Сибирь! Суровая и нежная,

Бескрайняя, как время и вода.

Зимою – белая, холодная и снежная.

И хрупкая, как чаша изо льда.

Моя Сибирь! Как паутинка, тонкая,

И прочная, как — будто бы гранит.

Весною – яркая, бесстыжая и звонкая,

Жарковым светом по полям горит.

Моя Сибирь, березово-сосновая,

Под летним солнцем водит хоровод.

Я каждый раз люблю её по-новому

За звезды и за синий небосвод.

Моя Сибирь! Закатная, рассветная.

Брусничный сок и вызревшая рожь.

Прекрасноликая, душою — светлая,

И грустная в осенний долгий дождь.

Моя Сибирь! Великая и вечная!

Ты – сон и явь, ты – правда и обман!

Святая,

Гордая.

Разумная,

Беспечная…

Сибирь моя! Мой верный талисман!

Калиниченко Надежда

*****

Сибирь! Сибирь моя родная!

Мы навсегда душой в тебя вросли!

От лютых зим мы иногда страдаем,

Но нет, Сибирь, родней тебя земли!

Ни бури, ни метели, ни морозы

Не запугают, нас, сибиряков.

В садах растут прекраснейшие розы,

Разнообразие плодовых и цветов!

Ты нас пугаешь долгою зимою,

А мы тебе любовь всю отдаём,

Считая тебя самою родною,

Гордимся, что в Сибири мы живём!

Твои просторы и поля без края,

И запахи черёмух по весне,

Сирень и «огоньки» нас восхищают:

На всей Земле природы нет нежней!

Сибирь моя! Земля моя родная!

Ты, словно мать, сурова и нежна!

Тебя мы не сменяем на Канары,

Ведь ты, Сибирь, как мать, у нас одна!

Сидорова Екатерина

*****

Сибирь моя, тебя

Как первую любовь

Запомню навсегда!

И в памяти моей,

Навеки для меня

Останутся твои

Леса, луга, поля…

Рудакова Юлия

*****

Сибирь, Сибирь, люблю твои снега,

Навек ты мне, родная, дорога.

Моей ты стала судьбой,

Нельзя расстаться с тобой,

Мой милый край, моя тайга.

Сибирь, Сибирь, горжусь, что я твой сын.

Один народ и путь у нас — один.

Из наших северных мест

Берите, люди, невест —

Верны вам будут до седин.

Припев:

Горы, перекаты, ветер в соснах,

Вольная ширь,

Край у нас богатый, златоносный,

Сказка, Сибирь!

Сибирь, Сибирь, во мне твоя душа.

Мороз не страшен парню с Иртыша.

Вот вам, ребята, рука —

Она тепла и крепка,

Споём, как дружба хороша.

Сибирь, Сибирь, люблю твои снега,

Навек ты мне, родная, дорога.

Моей ты стала судьбой,

Нельзя расстаться с тобой,

Мой милый край, моя тайга.

Припев:

Горы, перекаты, ветер в соснах,

Вольная ширь,

Край у нас богатый, златоносный,

Сказка, Сибирь!

Сибирь, Сибирь, Сибирь…

*****

Сибирь – серебряное слово.

Светясь, ему сказать дано,

Что драгоценней в ней основа:

В Сибири золотое дно.

И златоверхого Алтая

Заря, смотря и в высь, и в ширь,

Гласит, под солнцем расцветая,

Что будет вольною Сибирь.

Константин Бальмонт

*****

Немало песен о Сибири сложено.

Немало разных сложено стихов.

Богатый край — по статусу положено,

Иметь друзей, а так же и врагов.

Как много жизней было здесь поломано.

В тайге и копях — настоящий ад.

Людей так много в штабели уложено,

В глубоких ямах до сих пор лежат.

Здесь много встреч, нежданных, романтических

И по-сибирски преданных людей.

Здесь много наций жизнью перемешанных,

Сибирь считают Родиной своей.

Сибирь — Сибирь, Земля моя любимая.

Из края в край тебя не обойдешь!

Сибирь — Сибирь, земля моя родимая,

Таких красот на Свете не найдешь!

Загрядский Анатолий

*****

Это – моя Сибирь!

Мне ли бояться холода?

Вон красногрудый снегирь

Смотрит игриво и молодо.

Ночью закружит метель,

Лягут сугробы лохматые,

Утром, чтоб выйти за дверь,

Путь расчищаю лопатою.

Если – далёкий путь,

Если – мороз и немаленький,

В розвальни — тёплый тулуп,

Ноги – в подшитые валенки.

И уж не страшен мороз,

Хоть он и тридцатиградусный.

Серый рванул и понес

Резво, размашисто, радостно.

Семизаров Владимир

*****

Сибирь, как же ты красива,

Погода легка, игрива.

В горах спуски и подъемы,

Текут реки, водоемы.

Полями щедра, лесами,

Озерами, небесами,

Цветами, кустами, мхами,

И вестами с женихами.

Сибирь ты одна такая,

Для нас людей мастерская.

Природных богатств не счесть,

А жить здесь большая честь.

Сибирские здесь просторы,

На окнах зимой узоры.

Природа едина с нами,

С ее дочерьми, сынами.

Людей союз энергичен,

Животный мир фееричен.

Живем на земле счастливой,

Грядущее с перспективой.

Сибирь ты одна такая,

Для нас людей мастерская.

Природных богатств не счесть,

А жить здесь большая честь.

Свои у Сибири нравы.

Земля дарит шишки, травы,

Грибы, ягоды, породы —

Ресурсы щедрой природы.

Весной прилетают птицы,

В зелени летом теплицы,

Затем золотая осень,

Зима: мороз, снег и просинь.

Сибирь ты одна такая,

Для нас людей мастерская.

Природных богатств не счесть,

А жить здесь большая честь.

Екатерина Гармония

*****

Сибирь — характер Планеты

Сибирь, красива всегда!

твои полноводные реки —

богатство природы Земля!

Здесь люди полны вдохновением,

закалка от жизни видна…

здесь знают сибирское пение,

… метели поют всем сполна…

Народом истории ссыльной,

согреты Сибирью года…

ты личность России могучей

… тайга полюбила тебя…

Здесь мощные жилы природы

вершили закалку людей…

Сибирь — это сильные духом,

рожденных твоих сыновей!

Галу Галина

Стихи о Сибири — Стихи & Поэзия

Казацкая, татарская
Кровь с молоком кобыл
Степных… Тобольск, «Град-Царствующ
Сибирь» — забыл, чем был?

Посадка-то! лошадка-то!
А? — шапка высока!
А шустрота под шапкой-то!
— С доставкой ясака.

Как — «краше сказок няниных
Страна: что в рай — что в Пермь…»
Казаки женок сманенных
Проигрывали в зернь.

Как на земле непаханной
На речке на Type
Монашки-то с монахами
В одном монастыре

Спасалися. Не курицу —
Лис, девку подстерег
Монах. Покровско-Тушинский
Поднесь монастырек

Стоит. (Костлявым служкою
Толчок: куды глядишь?
В монастыре том с кружкою
Ходил Распутин Гриш).

Казачество-то в строгости
Держать? Нашел ягнят!
Все воеводы строятся,
А стройки — все-то в ряд.

Горят! Гори, гори, Сибирь —
Нова! Слепи Москву —
Стару! Прыжками рысьими,
Лисьими — к Покрову —

Хвостами — не простыла чтоб
Снедь, вольными людьми:
Иванищу Васильичу
Край, Строгановыми

Как на ладони поданный.
Ломоть про день-про чёрн
Как молодицы по воду —
Молодчики — по корм.

В такой-то — «шкуру сдергивай»
Обход — «свою, д…мак!»
Самопервейшим жерновом
Ко дну пошел Ермак.

Прощай, домоводство!
Прощай, борода!
Прощай, воеводство!
Петрова гнезда

Препестрого пуха,
Превострых когтей
В немецком треухе —
Гагарин Матвей.

Орел-губернатор!
Тот самый орел,
От города на три
Верстищи Тобол

Отведший и в высшей
Коллегии птиц
За взятки повисший
Петровой Юстиц —
Коллегии против.

Дырявый армяк.
Взгляд — смертушки просит.
— Кто? — Федька-Варнак.

Лежу на соломе,
Царей не корю.
— Не ты ли Соймонов,
Жизнь спасший царю?

(С ноздрею-то рваной?)
— Досказывать, что ль?
И сосланный Анной
Вываривать соль

В Охотске.
— В карету!
Вина прощена.
Ноздря — хоть не эта
— А приращена.

И кажный овраг
Про то песенку пел:
Как Федька-Варнак
Губернатором сел
Тобольским.

Потомства
Свет. Ясен-Фенист!
Сибирское солнце —
Чичерин Денис.

В границах несведущ.
Как солнце и дождь
Дававший на немощь,
Дававший на мощь.

Речь русскую »нате« —
Внедривший-словцом,
В раскрытом халате,
С открытым лицом,

С раскрытою горстью
— В морозной соли —
Меж Князем Обдорским
И Ханом-Вали.

…Зато уж и крепко
Любила тебя
Та степушка, степка
Та, степь-Бараба,

Которую — версты
Строптивых кобыл! —
Ты, ровно бы горстью
Соля, — заселил.

— Сей, дяденька, ржицу!
— Тки, девонька, холст!
В тайжище — в травище
— Ужу не проползть —

В уремах, в урманах
— Козе не пролезть —
Денису Иванычу
Вечная честь.

Так, каждой хатенкой
Равнявшей большак,
Сибирский Потемкин
С Таврическим в шаг
Шел.

Да не споткнись шагаючи
О Государства давешний
Столп, то бишь обесчещенный
Меньшикова-Светлейшего
— В красках — досель не умерли!
Труп, ледяную мумию
Тундры — останки мерзлые
Меньшикова в Березове.

(Без Саардамским плотником
Данной, злорадством отнятой
Шпаги — в ножнах не нашивал! —
Только всего-то иавсего —
Тундра, морошка мражена…
Так не попри ж, миражными
Залюбовавшись далями,
Первого государева
Друга…)

Где только вьюга шастает,
Кто б меня приласкал,
Седу? Тобольск, Град-Царствующ
Сибирь, чем был — чем стал!

Как еще вживе числятся-то,
Мертвых окромя,
Твои двадцать три тысячи
Душ, с двадцатью тремя

Церквами — где воровано,
Там молено, казак! —
С здоровыми дворовыми,
Лающими на кряк

Кареты предводительской
В глиняной борозде.
С единственной кондитерской —
Без вывески — в избе…

Не затяни ошибкою:
«Гроб ты мой, гроб соснов!»
С дощатою обшивкою
Стен, досками мостков

И мостовых… И вся-то спит
Мощь… Тёс — тулуп — сугроб
Тобольск, Тобольск, дощатый скит!
Тобольск, дощатый гроб!

Поэзия Новосибирска. Несколько Авторов. Сибирские огни, №10 — ЛитБук

Александр ПЛИТЧЕНКО

* * *

Ой, как резали быка…

А пока не резали,

Два ножа,

Два мужика

Грелись в доме —

Трезвые.

Ой, как резали быка…

А пока грелись,

Как ревел он в облака

И бодал

Рельс.

Ой, как резали быка…

А пока,

На случай,

Два ножа,

Два мужика

Думали — как лучше?

Ой, как резали быка…

А пока думали,

Были полными бока

И рога —

Дугами.

Как зарезали быка —

Снег теплее мака.

С полотенцем в руках

Заплакала мама.

ТЕПЛО

Почернев от июльской жары,

Пролетая, грачи проорали…

Не пора ль наточить топоры,

Я гляжу, по дрова не пора ли?..

Знаю, выправил батя билет

И деляна досмотрена тоже.

Батя хворый. Поможет сосед —

Повалить и доставить поможет.

Не сосед, так управлюсь и сам.

Не война… А войною бывало,

Мать тайком ото всех по ночам

От поскотины жерди таскала.

На порожке рубила в сенях,

И уж за полночь печь оживала.

И рассвет наш был теплым и пах

Горьковатой корой чернотала…

Мир, согретый убогим огнём?

И далёк он, а видится близким.

Мы и ныне безбедно живём

Неизбывным огнём материнским.

Как подумаю только о нём —

Слёзы, точно от горького дыма…

Это — родина в сердце моём,

Это — более жизни любимо…

Мы теперь без живого огня

Ни единую зиму не встретим,

Пусть хоть вся наезжает родня —

Приютим, обогреем. Приветим.

Поработали всласть топоры —

Вдоль плетня от пригона до сенец

Огорожены наши дворы

Золотыми стенами поленниц!

Нина ГРЕХОВА

***

Любимейший
из всех,
давно прошедших,
добрейший дождь
в июльской тишине.
Мне кажется,
что это ты мне шепчешь,
как больно ты тоскуешь обо мне.

Любимейший,
добрейший,
виноватый,
ушедший не на год
и ни на два.
Я думала,
слова мои крылаты…
Не долетели до тебя слова.

Опали,
не помогут,
не обнимут
волшебным опереньем сентября.

Зеленый сквер
зачем так чисто вымыт?
В нем холодно
и пусто без тебя.

Отгоревать
однажды,
утомиться —
не дай мне бог
забыть твое тепло.

Минуя время,
тихий дождь струится,
и волочится
по земле крыло.

* * *

Как долго я тебя любила
И всё ждала,
Что нас рассудят.
Качалась рыжая рябина
На развороте наших судеб.
А листья шёпотом шуршали
И всё боялись,
Что сорву,
И, словно шёлковые шали,
Ложились медленно в траву.
И ветер был
Тягуч и сладок.
И умирающее солнце
Уже не в силах было плакать,
Пристав на крае горизонта.
И было страшно
И отрадно
С тобой проститься навсегда
И вдруг понять,
Что слишком рано
Восходит белая звезда…

Александр ДЕНИСЕНКО

* * *

Эти брови платком не сотрешь
И не смоешь водой голубою,
А полюбишь — без них пропадешь,
А разлюбишь — так станут судьбою.

Эти губы вкуснее воды,
Две припухшие в горе облатки —
У вдовы они как медовы,
Но горчей и родней у солдатки.

Этих синих очей купорос,
Эти волосы, полные ветра,
Этих рук потемневшая горсть,
Вечно полная теплого света.

Свянет к осени родины лес,
Потекут наши птицы по небу,
Омывая над церковью крест,
Чтоб сиял он Борису и Глебу.

И тогда возле черных ворот
На разорванных крыльях шинели
В твоих глаз голубой кислород
Я спущусь, чтоб они голубели.

* * *

Покрести на дорогу мне сердце и сокола выпусти,
Отцвели васильки у тебя на высоком лице.
В час вечерний у рощи прощальной прощенье нам выпроси,
Где стонал соловей и дрожали огни на вц.

И за рощей за той, причиняя земле ожидание,
Осень красное платье снимает и дарит тебе.
Вот и будет теперь на лице у меня два страдания:
Как мне вас различать и кого мне любить в сентябре.

Серый гусь просвистит, словно свет собирает от сокола,
И сойдутся они над моей головой в небеси,
И перо упадет мне под ноги с гусиного локона,
Чтобы я написал тебе мертвое слово прости.

Пусть уж лучше как встарь золоченым замком сердце заперто,
Пусть соловушка в роще осенней уронит ключи,
А зима подойдет — упадет в этом месте он замертво,
И сожмется сердечко, как красный кусочек парчи.

Я посею цветы по высокому русскому снегу,
Чтоб играла метель в васильки, васильки, васильки,
Но ударил вернувшийся сокол под сердце с разбегу…
… Гусь летит в середине рыдающей русской строки.

Анатолий СОКОЛОВ

* * *

Круша цветочные розетки,
Играет ливень в биллиард
И вздохи парочки в беседке
Оценивает в миллиард.
Должно быть, местный парикмахер
С буфетчицей забрел сюда,
Кусты похожи на монахинь,
Зажмурившихся от стыда.
И в паузе приставив ухо
К решетке, вымытой до швов,
Дождь слушает, но слышит… эхо
Давно разыгранных шаров.

* * *

Здесь транспорт идет через две остановки,
И сохнет бельишко дешевле веревки,
И злая жена исподлобья глядит,
Как молодость чахнет и бедность смердит.

Здесь дерзкий подросток читает в трамвае
Статьи о барачно-палаточном рае.
Он больше не верит шершавой звезде
И ищет невесту в дворянском гнезде.

Отсюда идет пополнение тюрем,
Из окон, завешенных марлей и тюлем,
Доносятся жалобы вдов и сирот,
Здесь носит ножи запрещенный народ.

За мусорной кучей нелепой игрушкой,
Нахохлившись, в сумерках дремлет церквушка.
Навеки забыта людьми и творцом,
С морщинистым, грязным и кротким лицом.

Шныряет сквозняк под родительским кровом,
И ангел планирует в небе багровом,
И клячу истории гонит поэт
Кривляться на сцене своих оперетт.

И тело в согласии с вычурной модой
Расшатано утром безумной свободой,
А к вечеру тащится с тяжким трудом
Из кожи с костями построенный дом.

Готовясь за море отплыть из Сибири,
С тоской тяжелее купеческой гири,
Тайга под крылом самолета орет…
Привычно московское радио врет.

Пекутся в издательствах пышные книги,
И звезды срывают с небес прощелыги,
И смолоду копят богатство и злость,
Чтоб Родину-мать бросить псам, словно кость.

Владимир ЯРЦЕВ

* * *

Белёные хаты, берёзы, бельё

На длинных шнурах, голубое от синьки…

О, это летящее мимо жильё!

О, светлые эти сатины и ситцы!

Такое случается в долгом пути:

На тихом лесном полустанке

Вот так, беспричинно, захочешь сойти,

А поезд промчит без стоянки.

ИКОНА

Отпевали бабушку. Прицерковный парк

Был заснеженным. Не каркало вороньё.

Завещала старая свой нехитрый скарб

По игле-платку всем, кто знал её.

А икону главную — никому в родне,

И товарок милостью обошла.

А икону главную — завещала мне,

Забулдыге, грешнику… Вот дела.

«В жизни ты один, как осенний лист,

Ветер дунул — по свету полетел.

Ты иконке той, не стыдись, — молись,

Чтобы светлым был дальний твой предел».

Чёрной краской поверху имена троих

С указанием занимаемых должностей.

Лишь разок взглянуть — и запомнить их:

«Св. Ц. Елена», «Св. Пр. Пётр», «Св. Бл. Андрей».

Помутнела киноварь. Золото отцвело.

И кресты осыпались на груди.

В глухомани ветхое отыщи село —

Образов таких там хоть пруд пруди.

Для болящих душ, для скорбящих глаз,

Для нуждой придавленных деревень

Малевал их сотнями богомаз,

Беспробудно путая ночь и день.

У иконы бабушкиной неприглядный вид,

Не прельстится ей даже «Вторсырьё».

Я не верю, что она меня сохранит.

Знаю только: я сохраню её.

Владимир БЕРЯЗЕВ

ЛАСТОЧКИ КАЗАНСКОГО КРЕМЛЯ

Как окликается — строкою ли, звездою? —
Как время катится в Казани золотое
По кладке каменной, над гулкою водою,
Как время катится в Казани золотое!
И на вокзале, и в порту, и на постое,
В Кремле, во сквере и в саду, и на просторе
Эдиля-плеса, и в глуши аудиторий —
Как время катится в Казани золотое…

II.

А нам с тобой еще колечко не отлито,
И наша встреча не по замыслу Эвклида.
Лоза склоненная, казанская Лолита,
Княжна, плененная в эпоху Евролита.
Суюмбеке моя, печаль моя и нега,
В твою ли келию заглядывало небо?
Суюмбеке моя, ты в шаге от побега
Из башни-крепости миллениума-века…

III.

А над Кремлем — и ни аяты, и ни четьи —
Касатки-ласточки от храма до мечети!
Как диски-молнии, как искры-телеграммы,
Снуют и вьются от мечети и до храма.
Свистят на воздухе, над Башнею завихрясь,
На виражах по траектории — навыхлест!
Их гнезда свиты из мелодии и света,
Из золотых тенет державинского лета…

* * *

Паучок, дружище восьмирукий,
Ты зачем плетешь среди зимы
Пряжу одиночества и скуки —
Сеть для ловли пыли или тьмы?

На окне мороз, а не ромашки,
Для охоты — снулая пора.
Ничего, ни мушки, ни букашки,
Ни зануды вечной — комара.

И жилец ничем тебя не сможет
Поддержать. Он сам такой же лох —
Вяжет, нижет, все не подытожит,
Все никак не выкупит залог

Жизни…
Ты же кружево антенны
Слушай дальше, затаясь в углу:
Звон Вселенной? рокоты Геенны?
Сон младенца, неподвластный злу?

Станислав МИХАЙЛОВ

* * *

Поеду в Томск, о том, что в Томск поеду,
Пойму по небу дымному, пустому,
По еле прорисованному следу
На просеке лесной, по нитяному

Биенью букв в письме полузнакомки,
Почти забытой Яблоневой Саши…
Лицо ее сияло на иконке
В селе сибирском, в церковке домашней.

Поеду в Томск, где флигель ветхой почты
С причала видел во владеньях сада.
И адрес этот, тайный и неточный,
В предместьях городских искать не надо.

* * *

Последний трактир у заставы.
А тракт не кончается здесь.
Да только он птичий, картавый,
И глаз от него не отвесть.

Откушаем с кислыми щами
Щербатый стакан первача,
И ноги послушные сами
Наступят на стебель луча.

Трактирщик, а можно ли гречи
Да с ледника кваса подать,
Чего же ты, сын человечий,
Столуешь нас щами опять.

Ни слова чухонец дремучий
Не вымолвит, крошки смахнет…
По кромке густеющей тучи
Багровое пламя взойдет.

Ужели туда нам дорога.
Где палицей грохает гром,
Дней много у Господа Бога,
Побудем еще, подождем.

Трактирщик скрипучие двери
Отвалит, глазами кося.
И с чувством вины и потери
Поймем мы, что песенка вся.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И где-то в подклети трактирной
Бомжиха исторгнет на свет —
Двух деток, орущих настырно
Молчанию нашему вслед.

Только зарегистрированные пользователи могут голосовать

Стихи о Сибири — короткие и красивые стихотворения поэтов о сибирской природе

Автор Maria На чтение 32 мин. Опубликовано 17.04.2020

Марина Цветаева — Сибирь