Ружье рысь глазами влад: Ружьё «Рысь» РМО-93-2. Часть I » Персональный сайт Юрия Максимова. Оружие и снаряжение. Обзоры и тесты оружия, оптики, снаряжения. Тюнинг оружия, охота, политика, полевая медицина

Мужчины, страсть и охота. Три начала, которые определяют ее жизнь

На лицах многих представителей сильного пола, услышавших, что на пост председателя Приморского краевого общества охотников и рыболовов, возможно, будет баллотироваться женщина, появлялись недвусмысленные улыбки: “Если это даже гром-баба, попадающая белке в глаз, за нее не проголосуют. Где это видано – такую должность юбке доверить?” Конечно, для нашего менталитета событие это неординарное – подобные прецеденты в России скорее исключение. Но этой стройной интеллигентной представительнице слабой половины человечества знающие ее не один год председатели районных обществ сами предложили возглавить организацию, а охотники такими вещами не шутят. Она же долго сомневалась, считая себя в большей степени хорошей помощницей, чем лидером. Однако задача председателя во многом и заключается в помощи, в поддержке организации и ее членов.

На лицах многих представителей сильного пола, услышавших, что на пост председателя Приморского краевого общества охотников и рыболовов, возможно, будет баллотироваться женщина, появлялись недвусмысленные улыбки: “Если это даже гром-баба, попадающая белке в глаз, за нее не проголосуют.

Где это видано – такую должность юбке доверить?” Конечно, для нашего менталитета событие это неординарное – подобные прецеденты в России скорее исключение. Но этой стройной интеллигентной представительнице слабой половины человечества знающие ее не один год председатели районных обществ сами предложили возглавить организацию, а охотники такими вещами не шутят. Она же долго сомневалась, считая себя в большей степени хорошей помощницей, чем лидером. Однако задача председателя во многом и заключается в помощи, в поддержке организации и ее членов.

Назову рассказ о вас “Женщина с ружьем”, сказала я ей. “Это будет неверно, — возразила Татьяна Арамилева. – Правильнее: “Женщина рядом с мужчиной с ружьем”. И подчеркнула, что, на ее взгляд, нашу жизнь определяет триединство: мужчины, страсть и охота.

Мужчины

          Феминисткам ее не понять. Ведь большинство из нас, как известно, не только красавицы, но и умницы. Вот только мужики этого не понимают – власть узурпировали, а семейный очаг, наоборот, на хрупкие плечи взвалили. Татьяна же к такому распределению ролей относится спокойно, даже считает его справедливым. “Так уж воспитана, — говорит. – Все мы родом из детства, никуда не денешься”.

          В ее детстве главным в семье был отец. Сергей Владимирович Мараков – биолог-охотовед с мировым именем занимался морскими млекопитающими. Известными учеными, как и генералами, не рождаются – солдатский путь к вершине долог и сложен. Сергей Владимирович начал его в Московском пушно-меховом институте, объединившем в свое время изумительных профессионалов. Романтик по натуре, при распределении на работу он, удивив многих, выбрал далекие Командорские острова. А через год привез туда жену, которая из того же института попала по распределению в марийский техникум. Действительно умница, окончившая два вуза, учившаяся в аспирантуре, она была еще и настоящей женщиной, стремившейся сделать любимого человека счастливым. Потому и не испугали ее жизнь в бараке, трудности со снабжением и телогрейка на плечах. Она жила в почитании мужской силы и мужского характера.

Так и дочек, родившихся на Командорах, воспитывала. Потому и не роптали девчонки, если при решении каких-то папиных проблем не хватало денег на их наряды. Правильно ли это? Должна ли женщина сознательно уходить на второй план, создавая условия прежде всего для роста мужа? Об этом можно спорить. Однако мудрость женщины, наверное, и состоит в том, чтобы, посвящая себя любимому человеку, не ставить крест на собственной жизни. Ей это удалось – сохраняя нежную ауру любви и заботы, отдавая много времени семейному очагу, преодолевая тяжелую болезнь, еще и диссертацию защитила.

          К Татьяне понимание матери пришло с возрастом. В юности же она чисто интуитивно повторила ее путь. Когда муж, естественно, тоже биолог загорелся желанием работать в Приморье, она, бросив учебу на факультете охотоведения в Кировском сельхозинституте и впервые обратившись к помощи своего именитого отца, добилась направления в Ольгу. И что удивительно, Сергей Владимирович, любящий дочь и обожающий маленького внука, помог молодой семье уехать – дело для мужчины превыше всего.

          Уверена, что многим такие семейные отношения покажутся, мягко говоря, странными – мол, равенство должно быть, талант в землю зарывать нельзя. А Татьяна ничем и не жертвует: отдавая себя, она обогащается. Поэтому и могут ей позавидовать некоторые очень самостоятельные дамы: за годы совместной жизни из семьи не ушла любовь, выросли прекрасные дети, впитавшие в себя родительскую привязанность к природе, а сама Таня не только сумела, несмотря на трудности, окончить институт, получив профессию биолога-охотоведа, но и занимается делом, к которому тянется душа.

Страсть

          При этом слове возникают разные ассоциации. Кто-то вспомнит волшебную ночь любви, кто-то страстного коллекционера. Но есть еще одна страсть – к работе. Даже если судьба в силу жизненных обстоятельств делает какие-то зигзаги, такие люди не могут безвольно плыть по течению, им необходимо дело. Вот и Татьяна за что бы ни взялась, делает все с удовольствием, с полной самоотдачей. Когда в Ольге ее пригласили на работу в райисполком, окунулась в незнакомое дело с головой.

Но…… Конечно же муж, научный работник по своей сути, вновь сорвал семью с места – его пригласили в один из институтов ДВО РАН. Пришлось оставить благоустроенную квартиру, поселиться во Владивостоке в общежитии и искать работу.

          В наше время женщины, не вписавшиеся в новые экономические отношения и потерявшие свое место под солнцем, нередко впадают в “амбициозную депрессию” – у меня, мол, высшее образование, не могу я заниматься неквалифицированным трудом или переучиваться. Не можешь или не хочешь? Страстная натура Татьяны не позволила ей опустить руки – она устроилась подменной работницей норкофермы в зверосовхоз “Подгородненский”. Заметьте – после того как несколько лет возглавляла оргинструкторский отдел в исполкоме. Ей было тяжело физически и не очень легко морально. Выросшая среди ученых, окончившая музыкальную школу, окунувшись в другой мир, она иногда даже не понимала язык, на котором говорили ее новые коллеги. Ненормативную лексику, бытовавшую в совхозе, работницы со смехом переводили в понятные ей слова.

Но не кичилась бывшая начальница, не замыкалась гордо в себе и вскоре нашла свое место в коллективе. А в 90-м перешла работать научным сотрудником в том же зверосовхозе, занялась разведением рысей и енотовидной собаки.

          Если бы не перестройка, голубая рысь приносила бы Приморью приличный доход – на мировых аукционах ее мех очень ценится. Правда, и работать с ней нелегко. Татьяна с детства знала, что нет страшнее зверя, чем полуручной. От дикого человек постоянно ждет какого-то подвоха и потому всегда настороже, с полуручным же порой теряет бдительность. Потому и убежала однажды по недосмотру работницы 10-месячная кошка из клетки и стала носиться по огороженной территории, представляя реальную опасность. Все сотрудники вмиг оказались за сеткой, а наедине со зверем остались она и ветврач. В груди холодок: как же бессилен человек перед природой, но мысль одна – не допустить, чтобы рысь ушла. Подавив панику, Татьяна ласково приговаривала: “Голубушка, солнышко мое”, — оттесняя зверюгу в узкий проход.

Им удалось загнать рысь в клетку, все закончилось благополучно. Но этот случай запомнился на всю жизнь. Потому что подтвердил – сломать зверя невозможно.

          Работать она может самоотверженно, забывая о времени. Но только до тех пор, пока в состоянии приносить пользу. Недавно она уволилась из Приморохотуправления, где трудилась несколько лет. Но невостребованной оставалась недолго – пришли к ней председатели районных обществ с предложением баллотироваться на пост главы краевого общества охотников и рыболовов.

Охота

          Диана-охотница – миф, конечно, красивый. Однако в реальной жизни образ хрупкой представительницы прекрасного пола, хранительницы домашнего очага никак не хочет совмещаться с ружьем. Ведь согласитесь, Таня, охота – это убийство. “Нет, нет и нет, — убежденно говорит она. – Охотник – не убийца. Он – элемент природы, как животное или растение. Убийца губит слабого, а охотник должен победить в нелегкой борьбе. Это состязание, в котором человек утверждается, но не всегда одолевает зверя.

Здесь все как в жизни – приходится хитрить, обманывать…… Охота – процесс эстетический. Если правильно поставлен, то красивый”.

          Женщины приходят в охоту разными путями. Одни заражены этой страстью с детства – как моя героиня, получившая от отца ружье в 12 лет. Другие – под влиянием мужа, если хотят его лучше понять. В любом случае, проникнувшись интимной красотой природы, они уже не в силах лишить себя этого удовольствия. Они умело разводят костер, легко засыпают в тесной палатке, преодолевают километры бездорожья и почти ничего не боятся. В разумных пределах, конечно. И все же женщина – это высокие каблучки, летящая юбка, умелый макияж. А что вам ближе, Таня? После недолгой паузы: “Я легко перестраиваюсь на любую волну и не чувствую дискомфорта. Все зависит от ситуации”. Но любить охоту и возглавлять общество охотников – вещи разные. Вдруг некоторые далеко не хилые мужики воспротивятся? “В моей практике всякое бывало, — отвечает. – Случалось и такое слышать – мол, под бабой не буду.

Но кроме того, что я женщина, какой еще недостаток могут поставить мне в вину? Я никогда не ухожу в сторону от решения проблем, открыта для общения, всегда стараюсь объяснить свои действия. Убеждена, что конфликт возникает лишь в том случае, если человек не понял твою позицию”.

          Получив предложение возглавить общество, она задумалась – чем сможет быть полезной ему? И пришла к выводу, что прежде всего необходимо решать законодательные вопросы, потому что сейчас много правовых пробелов в ведении охотничьего хозяйства, в защите интересов охотников. Нужно заниматься пропагандой культурной охоты, которая не должна ассоциироваться с известным фильмом о ее национальных особенностях. А еще важно развивать охотничий туризм: чтобы человек шел не за куском мяса, а за трофеем. Если дома висят, к примеру, клыки кабана, которые тянут на чемпиона мира, у охотника повышается самооценка, своей радостью он заражает окружающих. Такой вид туризма смог бы привлечь в наш край иностранцев, а это, естественно, доход в казну.

          У нее очень много задумок, огромное желание работать. И что немаловажно – опыт и знания. Во всяком деле важен профессионализм. Как раз им и отличается биолог-охотовед Татьяна Арамилева.

Автор: Галина КУШНАРЕВА, «Владивосток»

Повести и рассказы — Бианки В.В.

Часть I

Глава 1. Один против четырех

Лось низко опу­стил голову, грозя под­нять на рога каж­дого, кто при­бли­зится к нему спе­реди. Задом он при­жался к двум срос­шимся у корня дере­вьям — и был надежно защи­щен с тыла.

Собаки обсту­пили его полу­кру­гом. Их было три, и любая из них могла схва­титься один на один с волком.

Още­ти­нив шерсть, захле­бы­ва­ясь от злобы лаем, они ког­тями рвали под собой землю. Они ждали только удоб­ного момента, чтобы, под­ско­чив, вце­питься зверю в горло, в спину, повис­нуть на нем, зубами рвать живое мясо.

Ни одна из них, однако, не отва­жи­ва­лась пере­сту­пить неви­ди­мую черту, за кото­рой — они знали — встре­тят их страш­ные рога лося. Что их вол­чьи зубы про­тив неимо­вер­ной силы этого лес­ного богатыря!

Жутко поблес­ки­ва­ю­щие глаза лося ловили каж­дое их дви­же­ние. Тяжело воору­жен­ная голова делала чуть замет­ный пово­рот, как только одна из них под­ска­ки­вала на шаг ближе.

Исступ­лен­ным лаем собаки ста­ра­лись скрыть свой страх. Все три были умны и опытны, ни одна не хотела лезть на вер­ную смерть. В конце кон­цов, их дело ведь только задер­жать зверя, не дать ему ходу, не пустить в чащу. Они вовсе не обя­заны хва­тать его за горло, пока он не ранен. Пусть рас­прав­ля­ется со зве­рем тот, кто идет за ними.

Но лось хорошо пони­мал, где таится глав­ная опас­ность. Едва между дере­вьями мельк­нул чело­век, он разом подался вперед.

Три разъ­ярен­ных собаки одно­вре­менно кину­лись на него: две спе­реди, одна сзади — вце­питься и удержать.

Но это был только лов­кий прием: зверь быстро отпря­нул, а рас­па­лен­ные его мни­мым испу­гом собаки неудер­жимо рину­лись впе­ред. И на одно мгно­ве­нье очу­ти­лись ближе к нему, чем поз­во­ляла муд­рая осторожность.

Лось дви­нул рогами — и пер­вая собака высоко взмет­ну­лась в воз­дух. Уда­рил ногами — и вто­рая, как рас­по­ро­тый мешок, сва­ли­лась на землю, обли­ва­ясь кровью.

Тогда лось опро­ки­нул рога на спину, взял с места широ­кой, раз­ма­ши­стой ино­хо­дью и, не глядя на уце­лев­шую собаку, дви­нулся в чащу.

Свое гро­мад­ное трид­ца­ти­пу­до­вое тело он нес на бегу легко и плавно. Его бег был стре­ми­те­лен и прям, как бег сталь­ного паро­воза по рельсам.

В послед­ний миг выско­чил из-за дере­вьев охот­ник. Перед ним мельк­нули высо­кие белые ноги, гор­ба­тый загри­вок, сухой опу­щен­ный кре­стец, — и зверь вре­зался в плот­ную заросль, легко раз­дви­гая гру­дью тугие ветви, ломая деревца. Собака мет­ну­лась за ним, но упру­гие руки чащи отбро­сили ее назад.

Охот­ник опу­стил бес­по­лез­ное ружье: гро­мад­ный лес­ной зверь исчез в чаще так же бес­следно, как исче­зает в тем­ной глу­бине моря выскольз­нув­шая из рук рыба. Не дого­нять же его в непро­хо­ди­мой заросли.

Охот­ник подо­шел к лежав­шим на земле соба­кам. У одной был про­лом­лен череп. У дру­гой из широко рас­по­ро­того живота выва­ли­лись на траву все внут­рен­но­сти. Обе уже не дышали.

У охот­ника помут­нело в глазах.

Он при­сло­нился к дереву. Отча­я­ние его охватило.

Глава II. Тайна лесного великана

Вот опять, вот опять — уже кото­рый раз — зверь ухо­дит у него из-под носу!

Семь­де­сят верст — поез­дом и лошадьми — охот­ник ехал за ним из города. Десять дней уже рыщет по лесу, кара­у­лит, высле­жи­вает, скра­ды­вает — и всё зря!

До этого слу­чая охота для него была только удо­воль­ствием. Охот­ник он был не насто­я­щий — город­ской житель, сту­дент. От отца ему доста­лись два ружья — дро­бо­вик и вин­товка — да ста­рый гон­чий пес. Из вин­товки он стре­лял в тире. Стре­лял хорошо, брал призы.

Из дро­бо­вика бил голу­бей. И только летом, когда слу­ча­лось выез­жать в деревню, стре­лял зай­цев и раз убил лисицу из-под гончей.

При такой охоте тре­бо­ва­лось только удачно выбрать место, где стать, да тер­пе­ливо ждать, пока пес наго­нит на тебя дичь.

Но это была совсем дру­гая охота — охота по круп­ному зверю.

Еще в городе он полу­чил пре­ду­пре­жде­ние, что взять лося будет трудно. Лось, кото­рый только что на его гла­зах бес­следно исчез в чаще, был не про­стой зверь. Так, по край­ней мере, уве­рял сту­дента зна­ко­мый кре­стья­нин Ларивон.

Кто знает, что было на уме у хит­рого мужичка? Может быть, своим рас­ска­зом о тайне неуло­ви­мого зверя он про­сто хотел раз­жечь любо­пыт­ство город­ского жителя. Может быть, зазы­вая неопыт­ного охот­ника к себе в деревню, он лукаво рас­счи­тал, что и ему, Лари­вону, пере­па­дет день­жат за постой, и зверь оста­нется невредим.

— Податься ему некуда, — рас­ска­зы­вал Лари­вон. — Потому эдак вот море легло, — кре­стья­нин коря­вым ног­тем боль­шого пальца про­вел на пись­мен­ном столе сту­дента длин­ную пря­мую царапину.

Сту­дент знал, что Лари­во­нова деревня на южном берегу Фин­ского залива.

— А так — деревни с полями про­шли сквоз­ной вере­воч­кой через все леса.

Ноготь рас­сказ­чика начер­тил от пря­мой широ­кий неров­ный полукруг.

— Через поля зверь нипо­чем ней­дет. Так и сидит в нашем лесу, как в мешке.

— Почему же его до сих пор не взяли? — уди­вился студент.

— Хитер, про­кля­тый, — с какой-то даже гор­до­стью объ­яс­нил кре­стья­нин, — вот как хитер! Не про­стой это зверь. Види­мость в нем зве­ри­ная, а ум чело­ве­чий. Один такой лось и ходит в наших лесах, а то молод­няк всё — телята без­мозг­лые. Есть еще мош­ник у нас. Ну, тоже ска­зать, кол­дов­ская тварь, чисто что обо­ро­тень. Да ведь то — птица!

Про птицу-обо­ротня сту­дент тогда не стал слу­шать: очень его заин­те­ре­со­вал ста­рый лось.

Лари­вон охотно сооб­щил подробности.

Сту­дент узнал, что лось этот — Оди­нец: ста­рый бык, живу­щий отдельно от стада. Вели­кан ростом, харак­те­ром он тяжел: угрюм и необ­щи­те­лен. Силы неимо­вер­ной, в яро­сти прямо ужа­сен. В лесу есть мед­веди, но даже они не реша­ются напасть на Одинца. Дере­вен­ские охот­ники тоже не тро­гают его: ружья у них нена­дежны. Сам же зверь избе­гает встреч с людьми.

Лари­вон рас­ска­зы­вал, что слу­чайно на Одинца наты­ка­ются всюду: и в казен­ном лесу, куда бабы ходят клюкву-ягоду брать, и в кре­стьян­ских наде­лах, и в речке, куда лось захо­дит в жару, спа­са­ясь от надо­ед­ли­вых ово­дов. Но где его лежка, где то надеж­ное убе­жище, куда он скры­ва­ется при пер­вой тре­воге, — этого не знает никто.

Впро­чем, у рас­сказ­чика на этот счет были свои сооб­ра­же­ния. Лари­вон пола­гал, что Оди­нец пря­чется под землю.

— Это как же так? — изу­мился студент.

— А так, — нисколько не сму­тив­шись, про­дол­жал кре­стья­нин. — Место такое знает. Топ­нет ногой, — земля перед ним рас­сту­пится. Вой­дет, — а она за ним закро­ется. Был да нет!

— Ну, уж это ты зали­ва­ешь! — сме­ясь пре­рвал сту­дент. — Это ты, дядя, из сказки.

Лари­вон не оби­делся. Спря­тав лука­вую улыбку в бороду, он сми­ренно сказал:

— Знамо дело, мы народ тем­ный, кни­гами не начи­таны. Сме­кал­кой до всего дохо­дим. По-нашему, так: зверь тяже­лый, крыл у него нет. По воз­духу, выхо­дит, летать ему не полагается.

— Кто же гово­рит, что пола­га­ется? — уди­вился студент.

— Ну, зна­чит, и ты гово­ришь, что летать он не может. А по тря­сине, где и кошке не сту­пить, с копы­тами-то пройти, — как ска­жешь, — пройдет?

— Нет, конечно, не пройдет.

— Теперь вот и при­кинь: идет Один­цов след по лесу, дошел до болота — тут и про­пал. На ясном месте про­пал! Назад следа нету, впе­реди такая тря­сина, что упаси гос­поди! Болота, конешно, они раз­ные бывают. Кото­рые и без­опас­ные. А вот ты наше погляди. Не только что летом, зимой скот и людей заса­сы­вает. В про­шед­шем годе слу­чи­лось: лес­ной объ­езд­чик на коне ехал, в самый что ни на есть мороз. Попал в тем­ноте на то болото, — его с конем и вта­щило под снег-то. Куда, ска­жешь, зверь-то на таком месте девается?

— Не знаю, — задум­чиво ска­зал сту­дент. — Только уж, конечно, не под землю.

— Хошь верь, хошь нет, а, по-нашему, оно так. Зверь, говорю, не про­стой. Такое знает, что и чело­век не уду­мает. Да вот при­ез­жай, сам уви­дишь. На месте-то спо­соб­ней будет разобраться.

— Нет, дядя Лари­вон, спа­сибо, не выбраться мне, — реши­тельно отка­зался сту­дент. — У меня заня­тия скоро.

— Как зна­ешь. А наду­ма­ешь, отпиши заране: мы лоша­дей вышлем.

Лари­вон ушел, а в мозгу сту­дента креп­кой зано­зой засела тайна вне­зап­ных исчез­но­ве­ний лес­ного зверя. Мысль то и дело воз­вра­ща­лась к загадке, но ответа не находила.

Глава III. Улыбка

Сту­дент и в самом деле не думал тогда ехать на охоту за лосем. Реше­нье при­шло позже, вне­запно. Стоя у дерева с закры­тыми гла­зами, он вспом­нил, как это случилось.

Через несколько дней после посе­ще­ния Лари­вона он отпра­вился на вече­ринку к това­рищу. У това­рища, как все­гда по суб­бо­там, собра­лось с деся­ток зна­ко­мых — сту­ден­тов. Шумно спо­рили, пели.

Из деву­шек только одна была сту­денту-охот­нику незна­кома. Она дер­жа­лась в сто­роне и почти не при­ни­мала уча­стия в общих разговорах.

Ему понра­ви­лись ее светло-русые волосы, голу­бые глаза, золо­ти­стые пря­мые брови и тон­кие стро­гие черты лица. Све­жий загар креп­ких щек и насто­ро­жен­ная неуве­рен­ность дви­же­ний выда­вали в ней чело­века нового в боль­шом городе. И только лег­кая насмеш­ли­вая улыбка, не схо­див­шая с ее губ, как-то не вяза­лась с обра­зом роб­кой про­вин­ци­алки, впер­вые попав­шей в столицу.

— Кто такая? — кив­нув в ее сто­рону, тихонько спро­сил сту­дент у хозяина.

— С севера при­е­хала на курсы. Дикая какая-то, мол­чит всё. Попро­буй-ка разговорить.

— А чего она улыбается?

— Кто ее знает! Пре­зи­рает, верно, нас, город­ских. «Ого!» — поду­мал студент.

Он под­сел к мол­ча­ли­вой гостье и завя­зал с ней разговор.

Девушка на вопросы отве­чала скупо. Ска­зала только, что выросла в лесу и никак еще не может при­вык­нуть к городу.

— Что же вам не нра­вится у нас? — спро­сил студент.

— Не знаю… Вчера мне при­шлось одной воз­вра­щаться ночью. Мертво кру­гом: ни деревца, ни травки, — камень один. Жутко как-то…

Он смот­рел прямо в ее голу­бые глаза. И чем больше он в них вгля­ды­вался, тем больше они ему нра­ви­лись. В их глу­бине мер­цала грусть.

Ему захо­те­лось под­бод­рить ее, дать ей почув­ство­вать, что в нем она най­дет надеж­ного друга.

Скоро он узнал, что она соби­ра­ется на есте­ственно-исто­ри­че­ские курсы, и весело сказал:

— Ну, вот, будем с вами кол­ле­гами: я ведь тоже по этой части.

Тут его собе­сед­ница сразу оживилась.

— Вы, зна­чит, хорошо зна­ете лес? — радостно ска­зала она. — Рас­ска­жите что-нибудь о лес­ных зве­рях. Я готова слу­шать о них часами.

На мгно­ве­ние сту­дент сму­тился. Что инте­рес­ного мог рас­ска­зать о живот­ных он, изу­чав­ший их только по костям да по кни­гам, чело­веку, вырос­шему в лесу?

Но тут вспом­нился ему рас­сказ Лари­вона, и он с увле­че­нием начал рас­ска­зы­вать об Одинце.

Оттого ли, что был он в тот день «в ударе», оттого ли, что с наив­ным любо­пыт­ством и вос­тор­гом смот­рели на него голу­бые глаза, — только неожи­данно он почув­ство­вал в себе необы­чай­ный дар красноречия.

Гости бро­сили споры и окру­жили рас­сказ­чика. А он кра­си­выми и силь­ными сло­вами живо­пи­сал перед ними дикую и пре­крас­ную жизнь ста­рого лося.

Он осо­бенно под­черк­нул гро­мад­ный рост, угрю­мый нрав и чудо­вищ­ную силу зверя. На хит­рой догадке кре­стья­нина о тай­ном убе­жище Одинца он построил целую запу­тан­ную легенду. Зверь полу­чился в его рас­сказе чем-то вроде ска­зоч­ного вели­кана, живу­щего в непри­ступ­ном закля­том убежище.

— Это послед­ний ста­рый бык в нашем краю, так близко от города, — заклю­чил рас­сказ­чик. — Теперь лосей бьют, не дав им войти в пол­ную силу и стать дей­стви­тельно опас­ными. Со смер­тью Одинца из наших лесов исчез­нет послед­ний лес­ной вели­кан. Слав­ный тро­фей для охот­ника. Кре­стьяне ничего не могут поде­лать с ним. При­ез­жали звать меня.

— Вы поедете его уби­вать? — быстро спро­сила девушка. — Вы уже много лосей убили?

Весь пыл сту­дента мигом остыл.

«Влип!» — с ужа­сом поду­мал он.

Хотел соврать, но вовремя вспом­нил, что това­рищи знают, какой он охот­ник, и, конечно, выда­дут его с головой.

— Мне, соб­ственно, — про­мям­лил он, не под­ни­мая глаз на собе­сед­ницу, — не при­хо­ди­лось пока по круп­ному зверю.

— На зай­чи­ков-то без­опас­ней! — съехид­ни­чал кто-то из това­ри­щей. Кровь бро­си­лась сту­денту в голову. И так же вне­запно отхлы­нула, когда он взгля­нул на девушку.

Он заме­тил только ее улыбку, пре­зри­тель­ную и жесткую.

«Она думает, что я трус», — поду­мал сту­дент. И он громко сказал:

— Но этого лося я убью. Зав­тра еду. Кто-то сострил:

— Насморка, гляди, не получи. Пожа­луй, ноче­вать-то в лесу придется!

Кто-то крик­нул:

— Выпьем за нашего Тар­та­рена!^[13]

Зазве­нели ста­каны; хозяин кинулся к роялю и заба­ра­ба­нил марш.

Но сту­дент сдер­жал себя и не стал всту­пать в пре­ре­ка­ния с това­ри­щами. Пре­зри­тельно пожав пле­чами, он ото­шел в сто­рону и, как только раз­го­вор пере­ско­чил на дру­гое, неза­метно скольз­нул в прихожую.

По дороге он вспо­ми­нал то иро­ни­че­скую улыбку, то доб­рые глаза своей новой зна­ко­мой. Грусть ясных ее глаз никак у него не мири­лась со злой насмеш­кой и строго сдви­ну­тыми золо­ти­стыми бровями.

Он злился на себя, на весь мир и бор­мо­тал, сжи­мая кулаки:

— Уж сме­яться-то над собой я никому не позволю!

И вот он в лесу. Он десять дней высле­жи­вает, кара­у­лит, скра­ды­вает, у него дей­стви­тельно силь­ный насморк, потому что он два раза уже про­мо­чил ноги. Но он еще не сде­лал ни одного выстрела по лосю.

А сей­час про­кля­тый зверь убил еще двух собак, за кото­рых охот­нику при­дется теперь пла­тить Лари­вону: только одна из собак — та, что уце­лела, — была его собственная.

Убить зверя ока­за­лось делом неожи­данно труд­ным. Оди­нец реши­тельно не желал встре­чаться с охот­ни­ком и не при­ни­мал боя.

Теперь одна надежда оста­ва­лась у охот­ника: найти лежку и около нее под­ка­ра­у­лить осто­рож­ного зверя. Но где оно, это таин­ствен­ное убе­жище зверя?

Охот­ник открыл глаза.

Ну, конечно: опять то же место! Именно здесь все­гда исче­зает Одинец.

За этой чащей — боль­шая гарь, за гарью — пере­ле­сок, за пере­ле­ском — там, где сей­час тяв­кает давно убе­жав­шая собака, — непро­хо­ди­мое болото. Там обры­ва­ются следы.

Охот­ник вски­нул ружье на плечо и пошел впе­ред, оги­бая чащу.

Он твердо решил немед­ленно раз­га­дать тайну исчез­но­ве­ния Одинца.

Глава IV. Рогдай

Горе­лое место густо поросло дикой тра­вой и лист­вен­ным молод­ня­ком. Было уже седь­мое сен­тября, и зелень по-осен­нему никла к земле^[14].

Ноги охот­ника пута­лись в цеп­ких тра­вах, но он шел напря­мик через гарь — прямо на голос тяв­ка­ю­щей всё на одном месте собаки.

Несмотря на пыш­ную рас­ти­тель­ность, гарь каза­лась без­жиз­нен­ной, птиц совсем не было слышно. Из высо­кой травы мерт­выми голо­веш­ками тор­чали чер­ные обго­ре­лые пни.

Один из них — прямо впе­реди — при­влек вни­ма­ние охот­ника своей стран­ной фор­мой. Его закры­вала листва низень­ких бере­зок и мешала разглядеть.

«Что за чер­тов­щина! — досад­ливо поду­мал охот­ник.  — Мне поло­жи­тельно начи­нает казаться, что у него — глаз и он гля­дит на меня. В этой глуши скоро черти нач­нут мерещиться!»

Чер­ная голо­вешка, гля­дя­щая малень­ким живым гла­зом, вызы­вала жут­кое чувство.

«Подойду и стукну его при­кла­дом, чтоб рас­сы­пался», — думал охот­ник, шагая прямо к пню.

Но вдруг чер­ный пень исчез. Охот­ник вздрог­нул и остановился.

Ему при­шло в голову снять с плеча вин­товку и при­го­то­виться стре­лять. Но сей­час же стало стыдно своей суе­вер­ной трусости.

Он реши­тельно сде­лал шаг впе­ред к тому месту, где только что был пень, а теперь не видно было ничего, кроме бере­зок и травы.

Он не успел еще опу­стить ногу на землю, как чер­ный пень появился опять. Он с трес­ком и гро­хо­том взо­рвался из травы и стре­ми­тельно помчался прочь, заби­рая всё выше над гарью.

Охот­ник, рас­те­ряв­шись, слиш­ком поздно сорвал ружье и выпа­лил в воз­дух, не успев даже доне­сти при­клада до плеча.

— Дурак наби­тый! — громко выру­гал он себя, едва устояв на ногах от силь­ной отдачи в грудь.  — Глу­харя испу­гался! На десять шагов под­пу­стил, — тут бы его и пулей можно, сидячего!

Он выбро­сил пустую гильзу из ружья, вло­жил новую и снова дви­нулся на лай.

Собака тяв­кала теперь близко — за пере­ле­ском, — но охот­ник думал о своем.

«И что за место такое дикое! Поду­мать только, что я в каких-то семи­де­сяти вер­стах от города с его камен­ными домами, трам­ва­ями, авто­мо­би­лями… Точно в сибир­скую тайгу попал. Лоси и этот гро­мад­ный глу­ха­рина… Как я его всё-таки за пень при­нял? «Чисто, что обо­ро­тень», — вдруг вспом­ни­лись слова Лари­вона. — Так вот он, кол­дун­ский-то мош­ник! Дей­стви­тельно, лов­кая птичка! С лосем покончу, надо будет и ее добить: тоже ведь, пожа­луй, больше таких гро­ма­дин не увидишь».

Охот­ник пере­сек уже пере­ле­сок и вышел к болоту. Собака сидела у самых кочек.

Он подо­шел к ней и стал вни­ма­тельно раз­гля­ды­вать землю.

Следы лося вели прямо в воду. И на ближ­ней кочке был ясный отпе­ча­ток круг­лого выре­зан­ного спе­реди копыта.

«Ага, голуб­чик! — весело поду­мал охот­ник. — Не так уж ты хитер, как думают. Про­сто по коч­кам пры­гать мастер. Это, конечно, легче, чем исче­зать под землю с такой тушей!»

И, не раз­ду­мы­вая долго, он прыг­нул на ближ­нюю кочку.

След копыта был и на сле­ду­ю­щей кочке. Охот­ник пере­брался на нее.

Но высо­кая кочка зака­ча­лась под ним, накре­ни­лась — и стала погру­жаться в воду. Охот­ник еле успел пере­ско­чить назад на твер­дую землю.

«Странно! — поду­мал он, глядя на гряз­ные пузыри, выска­ки­ва­ю­щие на ржа­вой воде. — Ясно же, что он сту­пал по коч­кам! Вот и ост­ров недалеко».

Болото шло широ­ким полу­кру­гом. С сере­дины его под­ни­мался ост­ров с высо­ким тем­ным лесом.

«Отлично! — сооб­ра­зил вдруг охот­ник. — Зна­чит, надо сна­чала послать пса. Он-то уж прой­дет получше лося».

— Рогдай, сюда!

Пес под­нялся и подо­шел к хозяину.

Это был ста­рый, рыжий, с чер­ным чепра­ком, гон­чак, с широ­кой гру­дью и креп­кими ногами. Он вни­ма­тельно гля­дел в глаза хозя­ину, не поз­во­ляя себе ника­кой фами­льяр­но­сти вроде виля­ния хво­стом или соба­чьей улыбки.

— Впе­ред! — при­ка­зал хозяин, пока­зы­вая на кочки.

Пес опу­стил голову и не тро­нулся с места, точно и не слы­шал приказания.

— Тру­сишь, бес­тия! — разо­злился охот­ник. — Нет, врешь, пой­дешь у меня.

Он под­нял валяв­шийся на земле сук и замах­нулся им.

— Впе­ред, ну!

Пес под­жал хвост, нере­ши­тельно помялся на месте — и всё-таки прыг­нул на первую кочку.

— Иди, иди! — при­ка­зы­вал охот­ник, под­тал­ки­вая его сзади суком. — Ну?!.

Пес прыг­нул на вто­рую кочку, потом на тре­тью и оста­но­вился, бес­по­мощно ози­ра­ясь на хозя­ина. Видно было, как кочка под ним мед­ленно погру­жа­ется в воду.

Но охот­ник был неумо­лим. Он при­нялся швы­рять в пса сучьями.

Тогда Рогдай, про­тяжно и жалобно, как над покой­ни­ком, завыл.

— Что за черт! — руг­нулся охот­ник. — Быть этого не может! В собаке и двух пудов нет, а в Одинце тридцать.

И вдруг, остер­ве­нев, гаркнул:

— Впе­ред, Рогдай!

Гроз­ный окрик хозя­ина подей­ство­вал. Рогдай прыгнул.

Чет­вер­тая кочка разом пошла под ним в воду. Рогдай успел только повер­нуться мор­дой к хозяину.

— Сюда, сюда! — крик­нул охот­ник, поняв, что вер­ный пес в беде.

Но где там! Ноги уже завязли в топ­кой тине. Напрасно силь­ное живот­ное билось, ста­ра­ясь вытя­нуть их и добраться до ближ­ней кочки. Рогдай погружался.

Охот­ник бро­сил к самой морде собаки боль­шой сук, в рас­чете, что она сумеет на него опереться.

Рогдай схва­тил сук зубами и гля­дел на хозя­ина. В гла­зах у него была такая мольба, что охот­ник не выдер­жал — и прыг­нул к нему.

Но рас­хля­бан­ная уже кочка сразу пошла под воду. При­шлось вернуться.

Охот­ник стоял опять на твер­дой земле и с отча­я­нием смот­рел в глаза поги­ба­ю­щему другу.

Рогдай мол­чал. Он только при­стально уста­вился влаж­ными, всё пони­ма­ю­щими гла­зами в лицо хозяину.

Охот­ник схва­тил ружье и, ста­ра­ясь не встре­титься взгля­дом с гла­зами Рогдая, раз за разом выпу­стил три пули в то место, где должно было нахо­диться под водой тело собаки.

Когда через минуту он решился взгля­нуть на болото, — глаз Рогдая над ним уже не было.

Только мед­ленно под­ни­ма­лась из ржа­вой воды окро­вав­лен­ная кочка.

Глава V. Там, куда не заглядывают люди

В тай­ное убе­жище Одинца еще нико­гда не загля­ды­вали ни люди, ни собаки. Он знал это и был спокоен.

Оди­нец стоял над глу­боко врос­шим в землю кам­нем и рав­но­душно слу­шал, как зали­ва­ется напав­шая на его след собака.

Круг­лый при­зе­ми­стый камень под ним напо­ми­нал широ­кий пень и весь, как пень, оброс ржаво-жел­тыми лиша­ями. За кам­нем, под густыми вет­вями сто­лет­ней ели, трава и мох были при­мяты, обна­жили чер­ные про­пле­шины земли. Тут, в неболь­шом углуб­ле­нии, и была лежка ста­рого лося.

Оди­нец был дома.

Солнце сто­яло над вер­ши­ной ели, воз­ве­щая пол­день — час днев­ной дремы зве­рей. Но лось не ложился: он ждал друга.

Как уди­ви­лись бы окрест­ные кре­стьяне, узнав, что у Одинца есть друг!

Угрю­мый и необ­щи­тель­ный харак­тер зверя был хорошо изве­стен всем. Ни одного из своих роди­чей Оди­нец не под­пус­кал близко даже к местам своей кормежки.

Но вот он стоит и в нетер­пе­нии бьет землю копы­том, как лошадь, — вся­кий, взгля­нув на него, пой­мет, что он соску­чился по ком-то. Он то и дело под­ни­мает гор­бо­но­сую, длин­ную, как у лошади, морду и, храпя, погля­ды­вает вверх, точно друг его дол­жен спу­ститься к нему с неба.

Соба­чий лай давно уже раз­да­ется близко, но всё на одном месте, — не при­бли­жа­ясь больше и не отдаляясь.

Вдруг издали донесся сухой стук вин­то­воч­ного выстрела.

Быст­рая судо­рога про­бе­жала по телу зверя.

Он пере­стал бить копы­том землю. Его уши повер­ну­лись в сто­рону звука. Но тело оста­лось неподвижным.

Через минуту лег­кое дро­жа­ние воз­духа и чуть уло­ви­мый свист ска­зали ему, что друг близко. И почти сей­час же два — три гул­ких хлопка кры­льями — и на тол­стый сук ели бряк­нулся боль­шой чер­ный глухарь.

Он вытя­нул шею и взгля­нул одним гла­зом на лося внизу, словно желая убе­диться, что друг его цел и невре­дим. Потом сде­лал по суку четыре шага от ствола, четыре назад к стволу — и замер, плотно подо­брав тупые крылья.

Внизу под ним с фыр­ка­ньем и сопе­ньем при­ма­щи­вался на жест­кой лежке Одинец.

Теперь оба могли спо­койно вздрем­нуть, пока голод их не раз­бу­дит и не пого­нит на жировку.

Собака совсем пере­стала тявкать.

…Оди­нец уже дре­мал, когда снова раз за разом отчет­ливо про­сту­кали три вин­то­воч­ных выстрела.

Лось открыл глаза, при­слу­шался. Глу­харь у него над голо­вой не пода­вал при­зна­ков жизни.

Больше ничто не тре­во­жило дру­зей. Про­шло еще немного вре­мени, и лося снова охва­тила дремота.

Оди­нец опу­стил веки. По всему его телу под кожей про­шла длин­ная, мед­лен­ная судо­рога. Зверь спал.

Через минуту он шумно вздох­нул — и вдруг поры­ви­сто задер­гал, забры­кал ногами, — совсем как теле­нок, выско­чив­ший на весе­лый луг.

Чутко спал на своем суку глухарь.

Эти два боро­да­тых ста­рика — зверь и птица — как нельзя лучше под­хо­дили друг к другу, — оба осколки древ­них-древ­них родов живот­ных, суще­ство­вав­ших еще в то отда­лен­ное время, когда по нашей земле бро­дили мамонты.

Ста­рому лосю снился сон.

Кто знает, какие сны снятся зве­рям? Быть может, они видят во сне весе­лые дни сво­его детства?

…Лосиха-мать вывела своих телят на лес­ную поляну. Тут было где раз­мять моло­дые ноги.

Оба лосенка поска­кали по ров­ной весен­ней траве, дали круг, встре­ти­лись, раз­ми­ну­лись и пошли кру­жить по зеле­ной поляне, каж­дый со сво­ими выкрутасами.

Когда это им надо­ело, они при­ня­лись играть в перевертыши.

Игра состо­яла в том, чтобы ловко под­ско­чить к про­тив­нику сбоку, сунуть ему под пузо морду и, мот­нув голо­вой снизу вверх, неожи­данно опро­ки­нуть на землю.

Доста­ва­лось, конечно, больше млад­шему. Он был почти на сутки моложе брата, а это боль­шая раз­ница в том воз­расте, когда вам всего неделя от роду.

Стар­ший то и дело кувыр­кал его на землю, и малыш, барах­та­ясь в траве, смешно дры­гал в воз­духе тон­кими, как сучочки, ногами. Не успе­вал он встать, как опять уже куба­рем летел в траву.

Лосята готовы были часами без пере­дышки играть в пере­вер­тыши. Лосиха-мать спо­койно гля­дит на их забавы.

Она нежно любила своих сыно­вей. Она совсем не заме­чала, какие оба они смеш­ные — тупо­мор­день­кие телята-губо­шлепы с боль­шими голо­вами, точно по ошибке при­став­лен­ными к куцым тель­цам на высо­чай­ших тон­ких ногах. Тельца их были покрыты мяг­ким рыже­ва­тым пухом.

Лосиха подо­шла к млад­шему и шер­ша­вым лас­ко­вым язы­ком стала нежно обли­зы­вать его с головы до пят.

Но малыш был про­тив таких неж­но­стей. Он шмыг­нул у матери между ног и при­нялся жадно сосать, тыка­ясь губа­стой мор­доч­кой в ее теп­лый живот.

Стар­ший сей­час же при­со­еди­нился к нему.

Вдруг лосиха громко фырк­нула, рва­ну­лась и быстро пошла в лес. Корот­ким, тре­вож­ным мыча­нием она звала за собой детей.

Лосята кину­лись за ней. Вбе­жав в лес, стар­ший ловко пере­ско­чил через тол­стый ствол пова­лен­ного бурей дерева и очу­тился рядом с мате­рью. Млад­ший прыг­нул вслед за ним, но копыт­цами перед­них ног он задел за дерево, больно уда­рился об него — и ска­тился на землю.

Лосиха сей­час же вер­ну­лась к нему.

Сзади страшно щелк­нули вол­чьи зубы, но волк не решался напасть на теленка при матери.

Серый враг хорошо знал, как опасно при­бли­жаться к ста­рой лосихе: у нее хоть нет рогов, зато копыта ост­рей, чем у лося-быка.

Лосята росли быстро. Через месяц они совсем окрепли и научи­лись уже гло­дать тало­вые и оси­но­вые веточки, хоть и про­дол­жали еще сосать мать.

В конце лета мать при­вела их в стадо.

Они живо пере­зна­ко­ми­лись с двумя дру­гими малень­кими лося­тами и валю­ном — пере­го­до­ва­лым моло­дым лосем.

Млад­ший лосе­нок отли­чался осо­бенно весе­лым и бой­ким нра­вом. Он сей­час же кувыр­нул одного за дру­гим обоих чужих лосят и непре­менно стал бы у них пред­во­ди­те­лем, если б не его стар­ший брат. Пока лосята ходили с лоси­хами, его стар­ший брат был у них коно­во­дом во всех играх, потому что он был самый сильный.

Осе­нью обе лосихи куда-то вдруг исчезли. Водить и сте­речь малень­ких лосят остался стар­ший валюн.

Он не умел так хорошо беречь малы­шей, и одна­жды боль­шая серая рысь, неожи­данно спрыг­нув с дерева, пере­ло­мала хре­бет одному из чужих лосят.

Лосихи вер­ну­лись через месяц, а скоро к ним при­со­еди­нился и ста­рый лось-бык.

И тогда опять всё пошло на лад. Лось был стро­гий, слу­шаться его надо было сразу, с пер­вого знака. Зато при нем никто не смел тро­нуть стада. И он не мешал играм весе­лых лосят.

Стадо пере­хо­дило с места на место, всё дальше подви­га­ясь на вос­ход. Только когда выпа­дали глу­бо­кие снега и ходить ста­но­ви­лось трудно, оно неде­лями про­ста­и­вало в высо­ких осинниках.

Но и здесь пищи хва­тало: лоси грызли вкус­ную горь­ко­ва­тую кору дере­вьев и обла­мы­вали ветви.

За спи­ной у стар­ших млад­шему лосенку жилось бес­печно. Только и было дела у него, что есть, да расти, да играть, да слу­шаться лося-быка.

Через год его уже было не узнать. Он стал круп­ным зве­рем. Морда его сильно удли­ни­лась, вся фигура стала строй­ной. Из опуп­ков-шише­чек на лбу выросли ост­рые, загну­тые впе­ред и кверху рожки-спицы.

Сле­ду­ю­щей осе­нью он стал сам пред­во­ди­те­лем малень­кого стада при­бы­лых лосят, на то время, пока про­па­дали куда-то лосихи. Он ведь был уже валюном.

Дет­ство кончилось.

Захло­пал кры­льями глу­харь, сры­ва­ясь с ветки.

Оди­нец проснулся.

Солнце уже кло­ни­лось к вечеру. В животе урчало: пора на жировку.

Оди­нец под­нялся с лежки.

Глава VI. Один в лесу

— Выкинь ты из головы Одинца убить, — ска­зал Лари­вон, выслу­шав рас­сказ о зло­клю­че­ниях охот­ника. — Упре­ждал ведь тебя, каков зверь. Не то, что псам, — и чело­веку не спу­стит. Есть тут у нас еще лосё­нок — один ходит. Не та стать, слов нет, а всё ж таки отрост­ков о трех рога будут. Я тебе и место покажу.

— Ты отго­ва­ри­вать меня брось, дядя! — сер­дито крас­нея, ска­зал охот­ник. — Скажи лучше, как мне его теперь без собак найти?

— Наше дело — сто­рона, — рав­но­душно согла­сился кре­стья­нин. — Только ты труд­ное заду­мал. Не сдо­га­да­юсь, что тебе и при­со­ве­то­вать теперь.

Лари­вон заду­мался, попы­хи­вая корот­кой носогрейкой.

— Разве вот чего еще попы­тать? Удача будет, — вплот­ную зверь подой­дет. Кара­у­лить только тер­пе­нье надо.

— Тер­пе­нья хва­тит у меня, не бес­по­койся, — быстро ото­звался охот­ник. — Что надумал?

— Место есть одно в поме­щи­чьем лесу, — летом ребята в шалаше там жили. Одинца они солью к себе при­ма­ни­вали. Он слышь, по сю пору на то место ходит — при­вы­чен стал.

— А что же они его не убили? — уди­вился охотник.

— Уж такие были ребята. Даром, что с голоду, — вся­кую даже насе­ко­мую ува­жали. Птицу, зверя тоже с раз­бо­ром стре­ляли, кото­рых и вовсе не трогали.

Охот­ник почув­ство­вал скры­тый упрек себе в сло­вах кре­стья­нина. Это задело его.

— Про­сто, зна­чит, стру­сили, — пре­зри­тельно ска­зал он, пере­дер­нув плечами.

Об охоте на искус­ствен­ных солон­ча­ках охот­нику при­хо­ди­лось слы­шать и раньше. В Сибири так бьют мара­лов. Пад­кие до соли, олени выгры­зают в земле ямы, и туда снова и снова охот­ники нали­вают густой рас­твор пова­рен­ной соли.

«Вели­ко­леп­ный слу­чай под­ка­ра­у­лить Одинца, — думал охот­ник. — Глав­ное, и собаки не понадобятся».

В тот же день Лари­вон при­вел его в очень живо­пис­ный уго­лок леса. Гро­мад­ные веко­вые ели, глад­кие осины подо­шли здесь вплот­ную к невы­со­кому, но кру­тому обрыву. Внизу под ним бес­шумно бежала гиб­кая лес­ная речка. За ней широко про­стер­лась боль­шая казен­ная вырубка с оди­но­кими, на рав­ном рас­сто­я­нии друг от друга, строй­ными соснами.

Под елями у пня была узкая ямка, густо истоп­тан­ная кру­гом круг­лыми лоси­ными и ост­рыми косу­льими сле­дами. Охот­ник высы­пал в нее два фунта пова­рен­ной соли.

Лари­вон рас­ска­зал, что Оди­нец при­хо­дит обычно с казен­ной вырубки, и пока­зал, где сде­лать шалашку, чтобы зверь не учуял спря­тав­ше­гося человека.

Теперь надо было только подо­ждать несколько дней, чтобы Оди­нец при­шел «отве­дать гостинца», как выра­зился кре­стья­нин. Почув­ство­вав дове­рие к шалашке, лось пере­ста­нет к ней подо­зри­тельно при­гля­ды­ваться и принюхиваться.

Придя к ямке вече­ром на чет­вер­тый день, охот­ник легко убе­дился, что зверь пошел на при­манку: в траве оста­лась све­жая куча лоси­ных, напо­ми­на­ю­щих ове­чий помет, только гораздо круп­ней, про­дол­го­ва­тых «ореш­ков».

Охот­ник засел в шалашку из густых ело­вых лап, при­сло­нился спи­ной к шер­ша­вому стволу ели — и при­го­то­вился тер­пе­ливо ждать.

Вечер выдался пого­жий. Лес по-осен­нему мол­чал, только теп­лый вете­рок шеле­стел листвой.

Скоро и он улегся. Стало совсем тихо в лесу. Охот­ник сидел, напря­женно вслу­ши­ва­ясь в тишину.

Он ждал треска сучьев, кото­рый дол­жен пре­ду­пре­дить его, что зверь под­хо­дит. Гото­вая к выстрелу вин­товка лежала у него на коленях.

Поне­многу томи­тель­ное чув­ство оди­но­че­ства стало его охва­ты­вать. Он в пер­вый раз соби­рался ноче­вать в лесу один и нико­гда еще не испы­ты­вал той лег­кой жути, той стран­ной неуве­рен­но­сти в себе, кото­рая в сумер­ках охва­ты­вает чело­века в незна­ко­мом месте. Смут­ное пред­чув­ствие неожи­дан­ных встреч насто­ра­жи­вало зре­ние и слух.

«Хоть бы собака рядом, — тоск­ливо думал он. — До чего тут всё какое-то… чужое».

Он не дове­рял лесу. В каж­дом дереве ему начи­нало мере­щиться что-то подо­зри­тель­ное, что-то враж­дебно насто­ро­жив­ше­еся. Всюду чуди­лись неза­метно сле­дя­щие за ним’ глаза. Он не верил тишине: в ней что-то при­та­и­лось, ждало.

Вдруг силь­ный шум листвы, треск и тяже­лый удар по суку! Охот­ник вздрог­нул так, что вин­товка сама под­ско­чила с колен и попала ему в руки.

Стре­лять, — но куда, в кого? Снова было тихо, так тихо, что слышно было мело­дич­ное жур­ча­ние речушки под обры­вом. Оста­но­вив­ше­еся было сердце вдруг громко зату­кало в груди охотника.

Теперь он знал, что кто-то есть рядом.

«Как зашу­мит опять, — решил он, — сразу вскину ружье и буду стрелять».

Тяну­лись минуты, но шум не повторялся.

«Знать бы только, где он при­та­ился», — думал охот­ник, не про­буя даже дога­даться, кто этот «он». И всё при­сталь­ней всмат­ри­вался в тем­не­ю­щие деревья.

Но вот, вме­сто ожи­да­е­мого треска и шума, раз­дался чет­кий звук. Звук этот напо­ми­нал щелк круп­ных дож­де­вых капель, пада­ю­щих с высо­ких веток. Он доно­сился откуда-то сверху, с дере­вьев над обрывом.

На розо­ве­ю­щем небе высо­кими чер­ными кре­стами резко высту­пали гро­мад­ные ели. В их тем­ной хвое ничего нельзя было разо­брать. Кве­лая листва осин про­све­чи­вала тыся­чью розо­вых скважинок.

Чуть замет­ное дви­же­ние на ветке одной из осин оста­но­вило взгляд охот­ника. Он всмот­релся, — и жут­кий холо­док побе­жал у него по всему телу.

Кто-то чер­ный сидел на ветке осины, высоко над зем­лей. Листва мешала раз­гля­деть фигуру. Головы совсем не было видно. Но, чем дальше охот­ник смот­рел, тем ясней раз­ли­чал чер­ное туло­вище, чер­ную све­сив­шу­юся с тол­стой ветви ногу.

Чер­ная фигура не шеве­ли­лась. Боясь дох­нуть, без дви­же­ния сидел и охотник.

Вдруг он уви­дал: плав­ным дви­же­нием под­ня­лась в листве гиб­кая чер­ная рука — лег­кая листва вздрог­нула и затре­пе­тала. Раз­дался корот­кий щелк обры­ва­е­мого с черен­ком листа.

У охот­ника засту­чали зубы. Судо­рож­ные мысли про­но­си­лись в голове:

«Стре­лять?.. Чело­век!.. Как спус­каться нач­нет, тогда!..»

Опять про­тя­ну­лась рука — и послы­шался чет­кий щелк.

Охот­ник всеми силами ста­рался взять себя в руки.

«Чушь какая, что я! Чушь какая! Нервы! Чепуха же, какой там чело­век на дереве!.. Нельзя же так сразу стрелять!»

Минуты ползли. Небо тем­нело, тем­нела и осина, чер­ная фигура на ней сли­ва­лась со ство­лом, с вет­вями. Звук обры­ва­е­мых листьев, через длин­ные, ров­ные про­ме­жутки, всё громче отда­вался в ушах охотника.

«Будет совсем темно, он неза­метно спу­стится, под­кра­дется и…»

Стало так страшно, что охот­ник невольно оглянулся.

Уви­дел широ­кий ствол ели, позади него — тем­ную глу­бину леса, где с тру­дом раз­ли­чишь отдель­ные стволы деревьев.

«Оттуда и тяпнет!»

Ни крик­нуть, ни выстре­лить охот­ник не решался.

А ночь, тем­ная, осен­няя ночь, уже настала. Луны не было, не было и звезд. Чер­ной фигуры на осине тоже больше не было видно. Только рав­но­мер­ный щелк черен­ков пока­зы­вал, что таин­ствен­ная рука обры­вает листья всё на том же месте.

Охот­ник плот­ней при­жался спи­ной к дереву и при­го­то­вился ко всему.

Глава VII. Ужас

В густой тем­ноте ночи Оди­нец дви­гался так же уве­ренно, как при ярком свете солнца. Осен­няя ночь ему не каза­лась чер­ной, как чело­веку. Он раз­ли­чал дере­вья, кусты, даже траву под ногами.

Он шел на жировку. Не раз­ду­мы­вая, уве­ренно пово­ра­чи­вал там, где надо было повер­нуть, брал напря­мик там, где хотел сокра­тить путь. Слы­шал белку, спро­со­нья зако­по­шив­шу­юся в вет­вях у него над голо­вой. Чуял лисий след на земле, видел белый хво­стик шарах­нув­ше­гося от него зай­чонка. Знал всё, что про­ис­хо­дит кру­гом, — и не боялся леса.

Лес этот был им давно исхо­жен по всем направ­ле­ниям. Ста­рый зверь знал, что на север пой­дешь — вый­дешь к морю, пой­дешь на пол­день, на вос­ход, на закат — всё равно уткнешься в поля и деревни. Только исклю­чи­тель­ный слу­чай мог бы заста­вить его поки­нуть лес и попы­таться вырваться через откры­тые поля из этого кольца. Только сле­пой ужас и мог заста­вить его пройти через них в это кольцо. Слу­чай этот был пять лет тому назад, зимой.

Из весе­лого лосенка давно вырос тяже­лый, силь­ный зверь. Голову его укра­шали широ­кие рога, о семи отрост­ках каж­дый. Но зимой в те вре­мена он все­гда при­со­еди­нялся к стаду: в обще­стве дру­гих лосей коче­вать было безопасней.

В тот год пред­во­ди­те­лем стада был гро­мад­ный ста­рый бык. Он ввел у себя образ­цо­вую дисциплину.

Лоси делали боль­шие пере­ходы. В поход­ном строю ста­рый бык шел все­гда послед­ним. Никто не мог даже обер­нуться без­на­ка­занно. Лучше было идти до пол­ного изне­мо­же­ния и пасть, выбив­шись из послед­них сил, чем повер­нуть и встре­тить тяже­лый удар рогов.

Весь отряд состоял исклю­чи­тельно из сам­цов. Это было боль­шое пере­се­ле­ние. Лосихи с лося­тами дви­га­лись сзади неболь­шими стадами.

Когда выпали глу­бо­кие снега и уда­рили силь­ные морозы, лосям при­шлось на время оста­но­виться. Даже креп­кий наст не выдер­жи­вал тяже­сти гро­мад­ных живот­ных. Их ноги про­ва­ли­ва­лись, и твер­дый, как стекло, ледок точно брит­вой обсе­кал на них пря­мую лом­кую шерсть.

Ста­рый бык оста­но­вил свой отряд в ред­ко­ле­сье, на слуху, чтобы издали уви­деть, если враги сде­лают нападение.

Еды тут было доста­точно: можно было обла­мы­вать веточки, ост­рыми, как ста­мески, зубами сре­зать оси­но­вую кору, долго не сходя с места. Больше недели про­шло спо­койно. Ни один из лосей не заме­тил ничего подозрительного.

А потом неожи­данно, как пер­вый гром, стряс­лось такое, что при­вело в ужас не знав­ших страха зверей.

Заня­лось мороз­ное без­вет­рен­ное утро. Ничего не подо­зре­вав­шие лоси мирно жевали кору, когда вне­запно вдали раз­дался корот­кий гром выстрела, неисто­вый шум и крики людей.

Отряд лосей быстро постро­ился в бое­вом порядке — ста­рый бык впе­реди. Оди­нец — тогда моло­дой зверь с рогами о семи отрост­ках — за ним.

Люди насту­пали широ­ким полу­кру­гом. Ста­рый бык сразу учел, где еще можно про­рваться, и повел стадо широ­кой рысью.

Шум и крики стали зати­хать: лоси подви­га­лись впе­ред зна­чи­тельно быст­рей людей, хотя и про­ва­ли­ва­лись в снег с каж­дым шагом.

Вдруг спе­реди блес­нул огонь, грох­нул выстрел.

Ста­рый бык со всего маху, как под­ко­шен­ный, ткнулся в снег. Стадо мгно­венно раз­би­лось, все бро­си­лись в раз­ные стороны.

Обе­зу­мев от страха, Оди­нец помчался между дере­вьями. Жест­кий наст в кровь рас­сек ему паз­данки^[15], но он не слы­шал боли.

Он выско­чил прямо на цепь кри­чан, но люди под­няли такой страш­ный шум, что зверь без памяти кинулся назад — на стрелков.

Вокруг него запо­лы­хали быст­рые огни, загро­хали выстрелы. Он упал, вско­чил, помчался напря­мик, пере­пры­ги­вая пни и канавы, ничего не раз­би­рая впереди.

Он не оста­но­вился даже тогда, когда выбе­жал в поля, про­несся мимо двух дере­вень. За ним кину­лись собаки — и не могли его догнать.

Долго он бежал полями, пока, нако­нец, впе­реди не пока­зался лес. Оди­нец над­дал ходу и скоро очу­тился в чаще, забился в нее поглубже и пова­лился в снег, совер­шенно обессиленный.

С тех пор про­шло пять лет. Оди­нец исхо­дил новые места вдоль и попе­рек, но ни разу не выхо­дил в поля.

В новых местах он часто наты­кался на людей. Но люди его не тро­гали, и он при­учился не бегать от них сломя голову.

А в про­шлом году он нашел на земле близ одной опушки соль. Около этого места он почти все­гда встре­чал людей. Они не делали рез­ких дви­же­ний, не напа­дали на него и не бежали. В конце кон­цов он так при­вык к ним, что почти не обра­щал на них внимания.

На днях Оди­нец зашел про­ве­дать давно опу­стев­шую соле­вую яму.

Там снова ока­за­лась соль.

Теперь он шел пола­ко­миться ред­ким угощением.

Ночь убы­вала.

Глава VIII. Глаза

Что-то шумно заво­зи­лось в листве.

Охот­ник вздрогнул.

«Это тот… на осине!» — со стра­хом поду­мал он.

И опять всё было тихо — ни шеле­ста, ни шороха.

«А ведь если сей­час ста­нет под­хо­дить Оди­нец, — при­шло ему в голову, — помру со страху!»

В пер­вый раз он вспом­нил о лосе с тех пор, как начало тем­неть и тот, чер­ный, зашу­мел на осине.

А ночи про­шло уже много.

Откуда-то изда­лека сквозь сырую темень донесся чуть слыш­ный соба­чий лай.

Зна­ко­мый звук пока­зался охот­нику чудес­ной музы­кой. Он мгно­венно напом­нил деревню, огоньки в избах.

Собака, верно, забре­хала на запоз­да­лого про­хо­жего. Охот­ник сей­час же пред­ста­вил себя в деревне, вот этим про­хо­жим, вспо­ло­шив­шим дво­ро­вого пса.

Эти мысли гнали страх. Если попро­бо­вать закрыть глаза — там будь что будет! — и заста­вить себя думать, что сидишь в избе или, еще лучше, в своей ком­нате, в городе? Может, нервы и успокоятся?

Всё равно ведь ничего не раз­гля­дишь в тем­ноте. А если шум, — можно момен­тально вскочить.

Охот­ник плотно закрыл веки.

Так было лучше. Он заста­вил себя думать, что сидит у себя в ком­нате на стуле с высо­кой спин­кой. Если открыть глаза, уви­дишь боль­шой пись­мен­ный стол с кни­гами, тем­ные стены, кро­вать. Над кро­ва­тью — крест-накрест — два ружья: вин­товка и дробовик.

В дру­гой стене — высо­кое окно. Зана­ве­сок на нем нет. Можно подойти к нему и загля­нуть, — уви­дишь глу­бо­кий квад­рат­ный коло­дец камен­ного двора. В одном из шести эта­жей, наверно, горит огонь, хоть и поздно, — совсем не слышно звон­ков трамвая.

Как глупо было бояться каких-то несу­ще­ству­ю­щих опас­но­стей! Все эти таин­ствен­ные ужасы только в книгах.

Но это не тру­сость вовсе, это всё дурац­кие нервы! Теперь он взял себя в руки и может сидеть с откры­тыми гла­зами. Вот, пожалуйста!

Он под­нял веки.

Ужас, как мол­нией, про­ни­зал его с ног до головы: два глаза при­стально гля­дели на него из чер­ной пустоты.

Боль­шие, круг­лые, горя­щие жут­ким зелено-жел­тым пла­ме­нем глаза без вся­кого при­знака лица или головы. Они зорко, непо­движно уста­ви­лись в самую душу.

Он не мог ни вскрик­нуть, ни вздох­нуть. Язык, грудь — всё тело отня­лось, исчезло. Без мысли он знал, что это — смерть.

Сколько вре­мени это дли­лось? Должно быть, недолго: долго не выдер­жало бы сердце.

Глаза исчезли.

Оне­ме­лое лицо охот­ника ощу­тило вне­запно лег­чай­шее дви­же­ние воз­духа. Созна­ние мед­ленно стало воз­вра­щаться к нему.

Подыс­кать объ­яс­не­ние тому, что видел, он не мог. Таких глаз не было ни у одного из ему извест­ных зверей.

Вслед за тем стран­ное рав­но­ду­шие охва­тило его. Страш­нее этого уже ничего не могло с ним слу­читься, он чув­ство­вал себя совер­шенно бес­по­мощ­ным, ему было всё равно, что будет с ним дальше.

Он долго сидел, ни о чем не думая, поте­ряв вся­кое пред­став­ле­ние о времени.

Чер­ная тем­нота серела, раз­дви­га­лась. Чер­ные стволы дере­вьев поне­многу всту­пали в нее.

Охот­нику каза­лось, что он бес­шумно сколь­зит в лодке по глад­кому морю и перед ним из тумана встает дол­го­ждан­ный берег. На берегу — высо­кий лес. Еще немного — и туман раз­ле­тится, пло­вец сту­пит ногами на креп­кий берег.

Страх совсем отпу­стил его. Он вдруг почув­ство­вал, что всю ночь про­си­дел без дви­же­ния в одной позе, крепко сжи­мая в руках вин­товку. Вспом­нил и то, зачем при­шел сюда.

Лось мог еще прийти. Надо было соблю­дать осто­рож­ность. Не выходя из шалашки, охот­ник раз­мялся, рас­тер паль­цами жестоко зудев­шие икры и уселся поудоб­ней: решил ждать, пока совсем рассветет.

Он вни­ма­тельно огля­дел осину, где вчера видел таин­ствен­ную чер­ную фигуру.

Каж­дый листок уже можно было раз­гля­деть на дереве. В вет­вях не было никого.

«Со страху при­ви­де­лось, — решил охот­ник.  — Ерунда какая-нибудь».

Утро вста­вало ясное, бод­рый холо­док пощи­пы­вал пальцы и осве­жал лицо. Телу в теп­лой мехо­вой куртке было тепло, по нему раз­ли­ва­лась слад­кая истома.

«А глаза?» — поду­мал охотник.

Он поста­рался сесть в точ­но­сти так же, как сидел ночью, и взгля­нул в широ­кую сква­жину между двумя вет­вями шалаша.

Прямо про­тив его глаз тор­чал сук сосед­него дерева. На суку — что-то тем­ное, что он сна­чала при­нял за нарост на дереве.

«Как раз ведь отсюда гля­дели», — поду­мал он, раз­гля­ды­вая нарост.

Стран­ная штука…

Непо­движ­ный нарост что-то напо­ми­нал ему своей фор­мой. Охот­ник всё смот­рел на него, пока вдруг его не осе­нило: «Да это же сова сидит!»

Он вспом­нил ночь и с удив­ле­нием поду­мал: «Неужели это я так стру­сил? Ведь совер­шенно такой ужас дол­жен испы­ты­вать мышо­нок, когда из тем­ноты гля­дит на него смерть гла­зами этой чер­то­вой бабушки».

Солнце уже взо­шло. Охот­ник понял, что дальше ждать Одинца не имеет смысла.

Он вышел из шалашки, бла­женно потя­нулся, зев­нул, поду­мал: «Эх, и дрых­нуть буду сегодня!»

Пере­ки­нул погон вин­товки на плечо и пошел.

Боль­шая серая сова на суку даже не шевельнулась.

— Спи, чер­това переч­ница! Больше уж — дудки! — не напу­га­ешь меня глазищами!

Он дви­нулся к обрыву. Гремя кры­льями, сорвался с осины чер­ный глухарь.

Охот­ник только свист­нул ему вслед.

— Ишь, леший! А ведь здо­рово твоя шея похожа на тон­кую руку! Мастер моро­чить: чисто что оборотень!

Охот­нику было уди­ви­тельно весело. Так про­сто один за дру­гим объ­яс­ня­лись его глу­пые ноч­ные страхи.

Он про­шел уже шагов пол­сотни от шалашки, когда услы­шал у себя за спи­ной лоша­ди­ный топот.

Топот сопро­вож­дало стран­ное пощел­ки­ва­нье, точно при каж­дом шаге нога уда­ря­лась об ногу или спа­дали плохо при­креп­лен­ные под­ковы; стран­ный костя­ной звук раз­да­вался уже близко.

«Как могла попасть сюда лошадь?» — поду­мал охот­ник, на вся­кий слу­чай стас­ки­вая с плеча ружье.

Между дере­вьями мельк­нула серая шерсть зверя.

Прямо на охот­ника бежал лось. Тря­су­щи­мися от вол­не­ния руками охот­ник вски­нул вин­товку и тороп­ливо выстре­лил два раза.

Что про­изо­шло потом, он позже с тру­дом мог вос­ста­но­вить в памяти.

Оче­видно, одна из пуль скольз­нула по телу зверя, содрав шерсть. Рана обо­жгла Одинца вне­зап­ной болью — и он в яро­сти кинулся на человека.

Как бро­сил вин­товку, как, под­ско­чив, ухва­тился за сук и повис на нем, — ничего этого охот­ник не мог вспомнить.

Остался в памяти только страш­ный удар в левую ногу, высоко под­ки­нув­ший тело в воз­дух, потом — неудоб­ная поза: живо­том на суку, лицом книзу.

И в этот миг глаза лося встре­ти­лись с гла­зами человека.

Мут­ный взгляд разъ­ярен­ного зверя был так ужа­сен, что охот­ник, не успев почув­ство­вать боль в раз­би­той ноге, с обе­зья­ньей лов­ко­стью вска­раб­кался вверх по сучьям.

Только с боль­шой высоты он решился взгля­нуть вниз.

Зверь, яростно фыр­кая, бил ногою землю. Охот­ник уви­дел: камен­ное копыто с неимо­вер­ной силой опу­сти­лось на лежа­щее в траве ружье, — креп­кое оре­хо­вое ложе трес­нуло и пере­ло­ми­лось, как щепка. Сталь­ной ствол, попав кон­цом на корень, согнулся и отско­чил в куст.

Охот­ник охва­тил руками дерево. Его так трясло, что он боялся сва­литься с сука, на кото­ром сидел. Из разо­рван­ного рогом сапога сочи­лась кровь. В ноге под­ни­ма­лась нестер­пи­мая боль.

Глава IX. Когда гремят боевые рога

Осень быстро всту­пала в свои права. Лист па дере­вьях побу­рел, стал дряб­лым. Ветер сры­вал его с веток и усти­лал землю мяг­ким сырым ковром.

Оди­нец всё чаще теперь поки­дал свое тай­ное убе­жище и без вся­кой цели бро­дил по лесу. Он то и дело спус­кался к речке, пил воду — и всё не мог напиться.

Что-то стран­ное дела­лось с ним. Какая-то жут­кая болезнь быстро одо­ле­вала его.

С каж­дым днем он ел меньше и меньше, с каж­дым днем спа­дал с тела. Только и без того тол­стая шея его при­бы­вала в ширину. Тугие мышцы на ней взду­ва­лись, пря­мой волос густой гривы вста­вал торчком.

Тоска гнала зверя с места на место. Он бес­по­койно рыс­кал по лесу, забыв все пра­вила муд­рой осто­рож­но­сти. Пере­хо­дил с места на место, зало­жив уши, опу­стив храп к земле, точно раз­ню­хи­вая чей-то забы­тый след. Но он плохо стал чуять, плохо видел, плохо слы­шал: сухой огонь палил его изнутри.

Не раз в эти дни кре­стьян­ские собаки заме­чали его близко от дере­вень. Но, напав на душ­ный след обе­зу­мев­шего зверя, они трус­ливо под­жи­мали хво­сты и поспешно уби­ра­лись из лесу.

Раз он лицом к лицу встре­тился с мед­ве­дем. Бес­страш­ный «хозяин леса» уже под­нялся было на дыбы, чтобы уда­ром тяже­лой лапы сва­лить неосто­рож­ного лося.

Но, заме­тив тем­ное пламя в гла­зах лес­ного вели­кана, его взду­тую шею и низко скло­нен­ные рога, могу­чий хищ­ник счел бла­го­ра­зум­ным отло­жить бой до сле­ду­ю­щей встречи. Ворча, он попя­тился в чащу — и дал Одинцу дорогу.

Не раз­би­рая дороги, забыв часы жировки и отдыха, Оди­нец бес­по­койно ски­тался по лесу. И когда в небе зажи­га­лась заря, он совсем терял над собой власть. Оди­нец вски­ды­вал голову, укра­шен­ную широ­кими, тяже­лыми рогами. И тогда в лесу гре­мел его корот­кий, глу­хой и отры­ви­стый, страш­ный рев.

Голос зверя напо­ми­нал тупой и жут­кий звук удара обу­хом топора по стволу веко­вой сосны, когда железо с раз­маху бьет в живое, креп­кое тело дерева. В корот­ком реве чуди­лась смер­тель­ная кому-то угроза, слы­шался вызов на битву.

Но когда из тем­ной чащи доно­сился не ответ­ный рев про­тив­ника, а неж­ный голос подруги, — мгно­венно изме­нялся и голос угрю­мого Одинца. И тот же корот­кий рев зву­чал жалобно-призывно.

Охот­ник в эти дни не выхо­дил из избы. Боль­ная нога при­ко­вала его к кровати.

Забот­ли­вая хозяйка — жена Лари­вона — по многу раз в день меняла ему горя­чие при­парки, при­кла­ды­вала к ноге какие-то травы, и опу­холь, нако­нец, стала быстро спа­дать. Боль про­хо­дила, и хоро­шее настро­е­ние поне­многу воз­вра­ща­лось к охот­нику. Все его неудачи стали ему теперь казаться смешными.

В эти дни он ото­слал в город письмо такого содержания:

«Дру­зья! Лес­ной вели­кан еще бро­дит и наво­дит ужас на мест­ное насе­ле­ние. Вне­зап­ные его исчез­но­ве­ния до сих пор оста­ются тайной.

Пер­вые три раза я видел его только издали. В тре­тий раз он убил двух псов моего хозя­ина, раньше чем я мог послать в него пулю. Тре­тьего пса — моего вер­ного Рогдая — я при­стре­лил сво­ими руками: он завяз в болоте, честно выпол­нив свой долг.

В чет­вер­тый, и пока послед­ний, раз я встре­тил лес­ного вели­кана лицом к лицу. Я кара­у­лил его целую ночь и в эту ночь два­жды видел страш­ные «глаза» леса.

Зверь появился неожи­данно. Я успел выстре­лить два раза, но только легко ранил его.

Он ото­мстил мне тем, что в щепки искро­шил при­клад моей вин­товки, смял ее сталь­ной ствол и раз­бил мне левую ногу.

Вы там в городе нико­гда не пред­ста­вите себе дикую мощь его гнева.

Теперь нога моя заживает.

У меня есть еще запас­ное ружье. На днях снова отправ­ля­юсь в лес. Я достал рог — бое­вой рог, такой, каким сред­не­ве­ко­вые рыцари вызы­вали на битву про­тив­ни­ков под непри­ступ­ными сте­нами их гор­дых замков.

Вели­кан при­мет, конечно, мой вызов. Будет бои. Один из нас дол­жен пасть в этом бою.

Во вся­ком слу­чае, я не вер­нусь к вам без головы Одинца. А насморк у меня прошел».

В письме не было подроб­но­стей послед­ней встречи охот­ника с Один­цом. Ничего не было ска­зано про то, как охот­ник попал на дерево, как тер­пе­ливо про­си­дел на нем три часа, пока зверю не забла­го­рас­су­ди­лось снять осаду и уйти в лес; не было и про то, как охот­ник слез с дерева и, кор­чась от боли, про­кли­ная всё на свете, дота­щился до деревни и дал себе слово оста­вить сер­ди­того зверя в покое.

Каж­дый вечер теперь Оди­нец при­хо­дил на ров­ную пло­щадку среди глу­хого леса и отсюда бро­сал свой гром­кий бое­вой вызов неви­ди­мым противникам.

Пло­щадка эта была ему памятна: три года назад на ней он при­нял роко­вой бой с самым силь­ным из своих сопер­ни­ков. В то время он вошел в пол­ную мощь. В новых местах было немного лосей и среди них не было рав­ных ему по бое­вой силе и опыт­но­сти, кроме одного.

Это был его род­ной брат, тот самый, что в ран­нем дет­стве все­гда вер­хо­во­дил над ним. Брат его тоже слу­чайно попал в эти места.

В его тол­стой шее сидела еще свин­цо­вая пуля, остав­ша­яся ему на память о том дне, когда пере­се­лен­че­ский отряд ста­рого быка был окру­жен людьми.

Раз­ница в воз­расте между бра­тьями — меньше суток — теперь не имела ника­кого зна­че­ния: обоим им было уже по многу лет. Но стар­ший брат пер­вый стал пред­во­ди­те­лем малень­кого стада и сумел удер­жать за собой этот почет­ный пост.

Млад­ший не мог выно­сить дольше, чтобы над ним коман­до­вали, и не захо­тел оста­ваться в стаде. Он ушел из стада уже зимой. В это время грозды на лбу — те места, откуда рас­тут рога, — сильно зудели у него. Он всё терся лбом о твер­дые стволы дере­вьев, уда­рял по ним рогами. И вот — сна­чала один рог, а через несколько дней и дру­гой — отвалились.

Отва­ли­ва­лись они у него каж­дый год об эту пору, и он знал, что скоро на месте их быстро вырас­тут дру­гие — еще больше и тяже­лей. Он только не учел, что в это время, пока он ходил комо­лый, как лосиха, ему нужно беречься. И раз он слиш­ком близко подо­шел к деревне, так близко, что столк­нулся в лесу с собакой.

Боль­шой пес, уви­дев, что у лося нет его гроз­ного ору­жия — рогов, — сразу пере­шел в напа­де­ние и с лаем кинулся ему на грудь.

Но неопыт­ный пес не знал, с кем имеет дело. Оди­нец не испу­гался. Он уда­рил пса голо­вой, сва­лил его на землю и так отде­лал копы­тами, что пес больше уже не встал.

Однако на выручку ему бежали из деревни деся­ток дру­гих собак. Лось бро­сился бежать от них.

Нача­лась беше­ная погоня. Зверь, стре­ми­тельно оги­бая дере­вья, мчался по выруб­кам, со всего ходу вре­зался в густой чапыжник.

Собаки неуто­мимо нес­лись за ним. Лось при­нялся кру­жить по лесу. Его ноги вязли в снегу, он быстро выби­вался из сил.

Собаки то и дело сре­зали путь и целой ора­вой неожи­данно встре­чали его на кругу.

Зверь видел, что ему не уйти от них. На одном из кру­гов он вынесся из чащи на ров­ную пло­щадку и уви­дал перед собой лоси­ное стадо. Стадо сто­яло в бое­вом строю — хво­стами вме­сте, голо­вами впе­ред; стар­ший был — его брат — впе­реди. Он ото­дви­нулся и про­пу­стил бег­леца под защиту стада.

Собаки не осме­ли­лись напасть на целый отряд силь­ных зве­рей. Они отступили.

Бег­лец был спасен.

Долго после этого Оди­нец не ссо­рился с бра­том. Но при­шла осень, и ста­рые счеты припомнились.

Напрасно Оди­нец рыс­кал по лесу и звал подруг: лосихи скры­лись. Хоро­нясь в чаще, они ждали: пусть теперь быки спо­рят друг с дру­гом. Кто силь­ней, тот лучше сумеет защи­тить их и малень­ких лосят от всех опасностей.

Они пой­дут за самым сильным.

Оди­нец метался по лесу, разыс­ки­вая сопер­ни­ков. Он ревел, — и на его вызов вышел моло­дой бык.

Схватка дли­лась не долго: бычок не мог выдер­жать уда­ров Одинца, был ранен и уда­рился в бегство.

Побе­ди­тель не стал его преследовать.

Нако­нец он услы­шал гроз­ный рев брата. Ста­рый бык звал на свою пло­щадку — ту самую, где он спас брата от собак.

Стар­ший брат все­гда побеж­дал младшего.

Но разве мог Оди­нец потер­петь, чтобы лосихи опять пошли за бра­том, при­знав его своим защит­ни­ком — силь­ней­шим из быков?

Оди­нец при­нял вызов брата.

Они встре­ти­лись на утоп­тан­ной пло­щадке и в сле­пой яро­сти бро­си­лись друг на друга. Стук их рогов раз­дался на целую вер­сту в округе — точно скала уда­ри­лась о скалу.

Уда­рили и рва­нули назад, — но рога не рас­це­пи­лись. Обда­вая друг друга горя­чим дыха­нием, бойцы воро­чали голо­вами, силясь высво­бо­диться или свер­нуть про­тив­нику шею. Их тол­стые копыта ушли в землю, глаза нали­лись кро­вью, могу­чие шеи раздулись.

Стар­ший был тяже­лее. Он крепко стоял на ногах. Но в его шее сидел кусок свинца, пущен­ный чело­ве­че­скою рукой. В одном месте он пере­рвал тол­стые мускулы зверя. Это срав­няло силы борцов.

Шумно и жарко дыша, гро­мад­ные звери воро­ча­лись на пло­щадке в страш­ном уси­лии — напря­же­нием одной шеи свер­нуть мно­го­пу­до­вое тело противника.

Ясная луна сто­яла высоко в небе, и чер­ные тени бес­шумно дви­га­лись по земле при каж­дом дви­же­нии их тел. Дро­жали на чер­ной земле урод­ли­вые тени их словно в сталь­ные тиски зажа­тых голов и сцеп­лен­ных рогов.

Стар­ший одо­ле­вал, мед­ленно-мед­ленно пово­ра­чи­вая голову про­тив­ника в одну сто­рону — ниже и ниже — к самой земле.

Млад­ший напрягся, жал впе­ред и вбок — застыл так. Он чув­ство­вал: если дох­нёт, — выдох­нет из себя послед­ний оста­ток силы.

Чер­ные тени на земле пере­стали дро­жать, будто застыли. Глухо карк­нул спро­со­нья ворон — где-то далеко. Стар­ший лось тоже пере­стал дышать.

Вдруг из его горла с хри­пом хлы­нула кровь. Голова его дрог­нула и разом пошла вбок. Тяже­лая туша мед­ленно рух­нула наземь, увле­кая за собой Одинца.

Оди­нец пал на колени. В тот миг, когда голова его уда­ри­лась об землю, рога расцепились.

Почуяв кровь, он рва­нулся, вско­чил и, фыр­кая, опро­ме­тью кинулся прочь от страш­ного места.

Месяц безу­мия про­шел. Улег­лась зве­ри­ная страсть. Мед­ведь-стер­вят­ник доел труп пав­шего на лес­ной пло­щадке лося. Лосихи при­выкли к новому быку-пред­во­ди­телю, спо­койно встре­чали зиму, собрав своих лосят под его надеж­ную защиту. Но неожи­данно он ушел от них и не вер­нулся к стаду.

Он стал один­цом-отшель­ни­ком, кото­рому нет рав­ного по силе, кото­рый не нуж­да­ется ни в чьей защите и сам не желает никого защищать.

Когда наста­нет его час, он уйдет в тем­ную чащу, ляжет и умрет, как уми­рают все одрях­лев­шие лес­ные звери: в оди­но­че­стве, молча, под тихий — шепот дере­вьев, среди кото­рых про­вел всю свою дикую жизнь.

А пока он хочет мира и покоя. Хочет спать, зная, что никто не потре­во­жит его отдыха. Он во сне видит весе­лые дни сво­его дет­ства и смешно, как малый лосе­нок, дры­гает во сне ногами.

Он мудр, покоен и миро­лю­бив один­на­дцать меся­цев в году. И только когда настает месяц безу­мия и гремя г в лесу бое­вые рога, — он теряет власть над собой. Он забы­вает осто­рож­ность, рыщет всюду, ревет и нетер­пе­ливо при­слу­ши­ва­ется: не оты­щется ли смель­чак, кто решится всту­пить в бой с ним, пер­вым бога­ты­рем леса?

Глава X. Из-за угла

Лари­вон рас­смат­ри­вал запас­ное ружье охот­ника. В его боль­ших коря­вых руках изящ­ная и лег­кая бес­кур­ковка каза­лась безделушкой.

Загля­нув одним гла­зом в дула и зачем-то погла­див шер­ша­вой ладо­нью глад­кую сталь ство­лов, он пере­дал ружье охот­нику, заме­тив пренебрежительно:

— Бес­ку­ро­ш­ное… С этих пере­ло­мок только воро­бьев пугать!

— Погляди раньше, как бьет, — ска­зал охот­ник. Он пере­ло­мил ружье и вло­жил в один из ство­лов бумаж­ный патрон, заря­жен­ный пулей «жакан»^[16].

Поста­вив на землю боль­шое полено, он отсчи­тал от него пять­де­сят шагов, стал на колено, при­це­лился и выстре­лил. Полено упало.

— Поди погляди!

Лари­вон подо­шел, не спеша к полену, нагнулся, поко­лу­пал дерево паль­цем, встал и раз­дум­чиво заскреб пятер­ней в затылке.

— Ты, дру­жок, — ска­зал он подо­шед­шему охот­нику, — мне такую пулю дай. С моей шом­по­ловки да такой — страсть!

— Бери хоть пяток. Только ведь калибр не тот; в твоей пушке они бол­таться будут.

— Это нам ништо: тря­пи­цей обвернем.

Охот­ник взгля­нул на мишень. Пуля, уда­рив в полено, раз­вер­ну­лась кре­стом на четыре части и рас­кро­шила его. Из широ­кой дыры в креп­ком суко­ва­том дереве во все сто­роны тор­чали ост­рые щепки.

— Кость вдре­безги кро­шит, — ска­зал он кре­стья­нину. — Не из вин­товки, конечно, — далеко, нельзя, — а шагов на сотню прямо хоть на слона выходи.

В тот же вечер охот­ник отпра­вился в лес.

Бес­шумно сту­пая по сырому ковру гни­ю­щих на земле листьев, он долго бро­дил, отыс­ки­вая под­хо­дя­щее место. В конце кон­цов выбрал боль­шой куст и стал около него.

Дере­вья тут росли доста­точно редко, и стре­лять было удобно во все сто­роны. Корич­не­вая куртка охот­ника в сумер­ках совсем сольется с кустом. Ослеп­лен­ный бое­вым пылом, зверь, наверно, при­мет его за высо­кий пень.

Лари­вон пре­ду­пре­ждал, что лось в это время года чрез­вы­чайно опа­сен и, бывает, сам бро­са­ется на чело­века, не дожи­да­ясь выстрела. Да охот­ник и сам хорошо запом­нил послед­ний урок Одинца. Поэтому он стал так, чтобы, в слу­чае чего, успеть вска­раб­каться на рядом сто­я­щее суко­ва­тое дерево.

Тут ему при­пом­ни­лась насмеш­ли­вая улыбка девушки. Стало немножко стыдно.

«Не совсем это по-рыцар­ски! — поду­мал он. — Тяп­нуть из-за угла — и драла!»

Но сей­час же перед ним мельк­нули дру­гие глаза — ужас­ные глаза разъ­ярен­ного зверя, — и он поспешно встал так, чтобы до спа­си­тель­ных сучьев можно было достать рукой.

Про­ве­рив ружье — в обоих ство­лах были пули «жакан», — он пере­ста­вил предо­хра­ни­тель со значка S (sыr — без­опасно) на F (feu — огонь) и посмот­рел на лес.

Лес уже тем­нел. Широ­кие тени ложи­лись от непо­движ­ных деревьев.

Зна­ко­мая жуть оди­но­че­ства слегка сда­вила охот­нику горло. Он выпрямился.

— Пора!

Вынул из кар­мана корот­кий и широ­кий бере­стя­ной вабик^[17] и дунул в него, как учил Ларивон.

Корот­кий рев отры­ви­сто про­гре­мел в вечер­ней тишине — и жутко отдался где-то за лесом, где должна была быть речка.

Охот­ник прислушался.

Ответа не было.

Задро­жав­ший в руке вабик дробно засту­чал по стис­ну­тым зубам.

Обо­ждав несколько минут, охот­ник снова под­нял вабик и про­тру­бил зве­ри­ный бое­вой клич.

И вот далеко-далеко в тишине про­гре­мел ответ­ный рев.

Оди­нец про­ре­вел бое­вой клич.

Он стоял на пло­щадке, где три года тому назад убил сво­его брата.

За эти три года ни один сопер­ник не осме­лился при-пять его вызов. А сего­дня кто-то сразу отве­тил ему.

Широ­кие ноздри Одинца раз­ду­лись от гнева и шумно выпу­стили пыл­кое дыха­ние. Он по голосу слы­шал, что ревел моло­дой лось.

Смерть смель­чаку!

Ста­рый зверь повто­рил свой вызов и в ярост­ном нетер­пе­нии стал рвать землю копытами.

И опять про­зву­чал ответ­ный рев — всё так же далеко, где-то за рекой.

Что же мед­лит про­тив­ник? Отчего он не идет сюда?

Снова и снова Оди­нец повто­рял свой вызов с такой силой, что оброс­шая густым воло­сом серьга — нарост под ниж­ней челю­стью — тряс­лась, как борода. Голос его раз­но­сился по лесу на доб­рых два километра.

Про­тив­ник отве­чал, но не приближался.

Зна­чит, он тру­сит подойти! Тогда Оди­нец сам пой­дет к нему и даст ему бой на его площадке.

И, опро­ки­нув рога на спину, ста­рый зверь дви­нулся в тем­ный лес.

Смер­ка­лось.

Охот­ник в страхе смот­рел, как туск­неет небо и в густой тени тают даль­ние деревья.

Он то и дело пода­вал голос. Лось отве­чал, но не приближался.

Неужели самому при­дется под­хо­дить к зверю, скра­ды­вать его, пря­чась за дере­вьями? В нуж­ный момент может не слу­читься рядом спа­си­тель­ных сучьев, и тогда…

Но вот зверь пошел: рев ближе.

Охот­ник вздрог­нул. Сердце оглу­ши­тельно стучало.

Теперь еще раз про­тру­бить — и будет: на близ­ком рас­сто­я­нии лось раз­бе­рет чуть фаль­ши­вую ноту и уйдет.

Охот­ник бро­сил шапку, вытер пот со лба, под­нял вабик и дунул в него.

Тишина.

Потом сзади — неожи­данно близко — хруст пере­лом­лен­ного копы­том сучка. Что-то уж больно быстро!..

Охот­ник повер­нулся, как на пружинах.

Лось под­хо­дил молча. Охот­ник уви­дал его мет­ров за сто. Быст­рая тень мельк­нула между дере­вьями, скры­лась, пока­за­лась опять, опять скрылась.

…Стре­лять? Нет, еще далеко!..

Зверь шел наис­ко­сок от охот­ника, справа.

«Левый бок!.. — про­нес­лось в голове. — В сердце… Пора!»

Охот­ник вски­нул ружье, уста­но­вил его стволы в про­ме­жутке между дере­вьями, взяв впе­ред по направ­ле­нию бега зверя. Руки застыли.

Тем­ная туша закрыла мушку.

Грох­нул выстрел.

Одно мгно­ве­ние было видно: туша стре­ми­тельно суну­лась в землю.

В страш­ном воз­буж­де­нии охот­ник ждал, что будет, не отни­мая ружья от плеча.

Низ­кий, про­тяж­ный, почти чело­ве­че­ский стон донесся из-за деревьев.

Не выдер­жав, дико заорал охотник.

В ту же минуту зверь под­нялся — и тем­ная тень опять замель­кала в лесу, быстро удаляясь.

Охот­ник, не целясь, выпа­лил из вто­рого ствола.

Лось ушел.

Охот­ника била лихо­радка. На гла­зах навер­ну­лись слезы. Тороп­ливо пере­за­ря­див ружье, он кинулся к тому месту, где зверь упал.

В сумер­ках еще были видны при­мя­тые тяже­лым телом кусточки.

Охот­ник опу­стился на колени и стал шарить руками по земле.

Вдруг он под­нял руки к гла­зам; руки были в тем­ной крови.

Он хотел вско­чить и бежать за ране­ным зве­рем. Но сей­час же сооб­ра­зил, что в тем­ноте не разо­брать следов.

«Надо ско­рей за Лари­во­ном! — поду­мал он. — Всё равно без лошади не обойдешься».

И побе­жал из лесу.

Глава XI. Кровавый след

Ста­рому глу­харю при­хо­ди­лось теперь ноче­вать одному в тай­ном убе­жище друзей.

Лось ухо­дил с вечера, всю ночь бро­дил по лесу и воз­вра­щался, только когда солнце под­ни­ма­лось над деревьями.

Глу­харь уже при­вык к дол­гим отлуч­кам сво­его друга.

Но сего­дня ночью его раз­бу­дили гул­кие выстрелы. Ночь про­шла тре­вожно. И, когда рас­свело, глу­харь не поле­тел на жировку, а остался ждать друга.

Тре­вож­ное выда­лось и утро: невда­леке слы­ша­лись гром­кие голоса людей.

Солнце встало уже над вер­ши­нами дере­вьев, а Оди­нец всё еще не шел.

Глу­харь не мог больше ждать: он жестоко про­го­ло­дался. Он снялся с ели и поле­тел кле­вать жух­лую, уже тро­ну­тую утрен­ни­ком, жест­ко­ко­жую бруснику.

Охот­ник не заснул всю ночь. Лари­вон убе­дил его, что в тем­ноте найти зверя невоз­можно и что лучше даже подо­ждать подольше, дать ему изойти кро­вью, а то опять под­ни­мется и уйдет далеко.

Чуть свет Лари­вон запряг лошадь. Ежась от холода, они пока­тили через поля.

Охот­ник был как во сне. Смот­рел на землю, на лес, на весь мир — и не узна­вал его. Земля подер­ну­лась сереб­ри­стой измо­ро­зью, лес раз­уб­рался пыш­ными цве­тами осени, в небе розо­вели лег­кие облачка.

Одно раз­дра­жало охот­ника: он не мог понять, почему кре­стья­нин так рав­но­душно, почти враж­дебно при­нял изве­стие о его победе над страш­ным зве­рем? Услы­шав, что Оди­нец тяжело ранен, может быть, уже мертв, Лари­вон ни слова похвалы не ска­зал охот­нику, молча улегся и через пять минут уже храпел.

Они въе­хали в лес. Впе­реди, по неши­ро­кой лес­ной дороге шел чело­век с топо­ром за поя­сом. Когда телега порав­ня­лась с ним, он вни­ма­тельно огля­дел охот­ника и, не сни­мая с головы шапки, спо­койно молвил:

— Здо­рово, дядя Лари­вон! Аи на охоту бар­чука повез?

— Да вот, вишь ты, за ране­ным лосем собрались.

— Одинца я убил, — не выдер­жал охот­ник. Пут­ник разом ожи­вился. Глаза блес­нули из-под густых бро­вей, боро­да­тое лицо передернулось.

— Одинца? — быстро спро­сил он. — Под­сади-ка, дядя Лари­вон, больно погля­деть охота!

— А садись! — раз­ре­шил Лари­вон.  — Может, посо­бить случится.

Охот­ник обра­до­вался новому спут­нику и стал ему рас­ска­зы­вать, как под­ка­ра­у­лил и сва­лил ста­рого лося.

Боро­да­тый кре­стья­нин смот­рел на него с нескры­ва­е­мым почте­нием, долго раз­гля­ды­вал ружье, совсем по-дет­ски удив­лялся рас­сказу о страш­ном ударе пули «жакан».

— А Один­цову лежку нашел?

Охот­ник сознался, что лежки найти не мог, как ни искал.

Тогда боро­дач заметил:

— Гляди, он и ране­ный под землю не ушел бы: дош­лый зверь.

— Никуда не уйдет! — ска­зал охот­ник. — Я его раз­рыв­ной пулей стрелял.

Они уже подъ­е­хали к тому месту, где надо было сво­ра­чи­вать с дороги.

Седоки слезли. Лари­вон повел лошадь в поводу, следя, чтобы телега не задела осью за дерево.

Охот­ник быстро разыс­кал куст, у кото­рого вчера стоял. Его шапка и вабик так и про­ва­ля­лись тут всю ночь.

Потом все трое вни­ма­тельно осмот­рели следы, начав с того места, где лось упал.

Боро­дач уве­ренно сказал:

— В брюхо сада­нуло, в левый бок. Рана тяже­лая: гор­лом кровь хле­щет. Далеко зверю не уйти.

Охот­ник с инте­ре­сом взгля­нул на следопыта.

— Почему вы зна­ете, что в левый бок и что кровь эта из горла, а не из раны?

— А то нет: вишь, по следу с левой руки текёт? А что посе­редь следу — это из горла.

«До чего про­сто! — поду­мал охот­ник. — Как это мне самому не при­шло в голову?»

Боро­дач пошел впе­реди, за ним — охот­ник; Лари­вон с лоша­дью сзади. Шли мед­ленно, поми­нутно загля­ды­вая впе­ред: даже тяжело ранен­ный лось опа­сен и может напасть на преследователей.

Крови на следу было много: видно, лилась струей. Местами она лежала на земле чер­ными запек­ши­мися сгуст­ками. Зверь, однако, шел и шел вперед.

Ред­ко­ле­сье кон­чи­лось. Вышли к речке.

Тут Лари­вон при­вя­зал лошадь к дереву: надо было сперва узнать, где зверь пал, — может, в чаще, куда и не про­де­решься с телегой.

Боро­дач в это время стал на колени у четко отпе­ча­тав­шихся в гли­ни­стом берегу сле­дов и зачем-то сме­рил их чет­вер­тью. Когда он после этого взгля­нул на охот­ника, охот­нику не понра­вился его взгляд: в нем не было и следа преж­ней почти­тель­но­сти. Боро­дач гля­дел на него, при­щу­рив­шись, подо­зри­тельно, почти насмешливо.

— Ну что еще? — сер­дито спро­сил охот­ник, чув­ствуя, что крас­неет от этого взгляда, и злясь на себя за это.

Но боро­дач ничего ему не отве­тил и опять пошел впе­ред, на этот раз быстро и уверенно.

Они еще доб­рую вер­сту пет­ляли по лесу. Нашли березу, где ране­ный зверь терся ране­ным боком о ствол: белый ствол дерева аршина на два от земли был весь замыз­ган тем­ной кровью.

Потом — как-то совсем неожи­данно — охот­ник узнал место, где они нахо­ди­лись: они шли прямо к болоту, где все­гда исче­зал Одинец.

Сердце тре­вожно ёкнуло в груди: неужели опять ускольз­нул про­кля­тый зверь?

Молча про­шли еще немного — и вдруг боро­дач обер­нулся и ска­зал шепотом:

— Эвона, в чапыж­нике залёг. Иди. А под­ни­маться ста­нет — бей про­вор­ней: уйдет!

Не пока­зы­вая вида, что вол­ну­ется, охот­ник дви­нулся впе­ред с ружьем наготове.

Густой ост­ров лист­вен­ного молод­няка, на кото­рый пока­зал боро­дач, был неве­лик. Деревца поте­ряли уже всю листву, — они не могли скрыть гро­мад­ного тела зверя, если б он вскочил.

Охот­ник подви­гался по кромке, бес­по­койно шара гла­зами впереди.

Он обо­шел уже почти весь ост­ро­вок, а лось всё еще не показывался.

Впе­реди — еще мысок низ­ко­рос­лой заросли.

«Тут!» — почув­ство­вал охотник.

Под­няв ружье, сде­лал ска­чок — и чуть не спо­ткнулся о рас­про­стер­тое зве­ри­ное тело.

Зверь не шелох­нулся. Он лежал на пра­вом боку, неесте­ственно подо­гнув под себя голову, высоко под­няв застыв­шую зад­нюю ногу.

Охот­ник опу­стил ружье.

— Готов! — крик­нул он дрог­нув­шим голо­сом. — Смотрите!

Он замол­чал: к горлу под­ка­тил жест­кий ком. Он не слы­шал, что гово­рили теперь уже гром­кими голо­сами крестьяне.

Боро­дач подо­шел к уби­тому лосю и, взяв­шись за рог, выпро­стал голову зверя из-под тяже­лой туши.

— Гляди на свово Одинца! — ска­зал он охот­нику и пре­зри­тельно сплюнул.

Вме­сто широ­ких рогов-лопат на голове лося тор­чали какие-то жал­кие спички.

Охот­ник гля­дел и не пони­мал. Боро­дач обер­нулся к Ларивону.

— Я еще по следу при­ме­тил, что лосёк моло­дой: один­цов след — во! Оди­нец разве такому дастся?

И опять, обра­ща­ясь к охот­нику, поддразнил:

— Хоте­лося лося, да не удалося!

Как сквозь туман, донес­лись до охот­ника слова Ларивона:

— Тол­ко­вал ему, каков из себя Оди­нец-то. Известно, город­скому чело­веку ни к чему, — что ста­рый бычина, что теленок.

Охот­ник рас­те­рянно пролепетал:

— Не может быть: я же Одинца стре­лял! Боро­дач весело под­миг­нул Ларивону:

— Не зря мол­вится: лося бьют в осень, а дурака завсе­гда. Мало каши ел, парень!

Когда к полу­дню ста­рый глу­харь вер­нулся с жировки, Оди­нец ждал его уже под елью.

Через пять минут оба спо­койно дре­мали, каж­дый на своем месте.

Рассказы бывалого — Эзерземе — Газета Аглонского, Дагдского и Краславского края

Через подобные увлечения здравомыслящий человек отчетливо понимает: он сам — часть природы, которая сейчас, как никогда, нуждается в его заступничестве. И еще: во время досуга на свежем воздухе стираются грани времени, и не остается места для горьких житейских раздумий, что благотворно влияет на продление активной жизни. Именно такие мысли пришли в голову во время знакомства со старейшиной асунских охотников и рыболовов.

Шутка ли, в возрасте за восемьдесят Виктор Игнатьевич Ивановский продолжает водить машину и не отказывается от приглашений на охоту. Кстати, ружье он взял в руки еще в мальчишеские годы и почти полвека руководил местным охотколлективом. Послушать рассказы бывалого — для меня всегда удовольствие. До сих пор судьба никогда не сводила нас с Игнатьевичем, но он очень внимательно читает статьи на тему природы в “Эзерземе”, поэтому контакт установился моментально — только успевай записывать.

Родился Виктор Ивановский на берегу Дагдского озера в деревне Шляхотово, в большой крестьянской семье. Правда, из пяти братьев и сестер до наших дней дожили лишь двое. Сестра живет в Елгаве, дочь, внучка и правнучка — в Кекаве. Спасибо, не забывают самые близкие люди асунского родственника, который по воле судьбы второй год испытывает одиночество. Он сам признался: “Стало скучновато и трудновато, наполовину опустел добротный дом в поселке”.

Минутная грусть отхлынула, когда мы затронули тему природы, и мой словоохотливый собеседник погрузился в далекие воспоминания. Удочку он взял в руки лет с шести. Отец обучил сынишку искусству делать лески из конского волоса, сам родитель мастерил и рыболовные крючки… из английских булавок. Виктору было семь лет, когда на грубую снасть с ореховым удилищем клюнул полуторакилограммовый лещ. Мальчишка не растерялся и волоком вытащил отменный трофей на берег. Счастливые моменты даже годы не стирают в памяти… Была и вторая детская радость, когда через тройку лет на спиннинг из можжевелового хлыста он выиграл поединок с восьмикилограммовой щукой. Еще один незабываемый случай: с моста в самом центре поселка поймал на майского жука шесть речных язей весом от одного до двух кило каждый. Причем в течение часа. Это была самая красивая в жизни рыбалка!

Виктор Михайлович и сейчас посиживает с удочкой на берегах омутков речки Асуница, но утверждает, что рыбалка нынче далеко не та. Мельче плотва, язи, подлещики, окуни, да и стайки меньше. Было дело, в этих же водах клевали ерши под сто пятьдесят граммов! А нынче и в речке, и в озерах донимают колючки размером со спичку.

Так что все лучшие рыбацкие воспоминания — в прошлом. Минуло полвека с незабвенной поры, как он на озере Кайтра поймал трехкилограммового леща. В то далекое время люди не жадничали, за что природа их и вознаграждала, — считает Виктор Игнатьевич. На всю жизнь запомнил картину, увиденную еще подростком. На Дагдском озере мужики подволокой зацепили столько лещей, что не могли вытащить на берег. Впервые в жизни он тогда собственными глазами увидел, как умный лещ плашмя ложился на дно, чтобы не угодить в промысловую снасть. Тонь была такой богатой, что заполнили рыбой большую рыбацкую лодку почти до самых краев. Отец при нем взвесил самого крупного леща — ровно пять кило! Виктор Игнатьевич не поленился сходить в амбар и показал мне старинный безмен, на котором они с отцом фиксировали вес рекордных рыбин. Такие были времена, не то, что ныне…

Дед и отец слыли заядлыми охотниками. Виктор еще и в школу не ходил, как папаша однажды приволок домой убитого волка. Помнит и его рассказ. В тот вечер подошла очередь отца пасти лошадей. Голодный волчище ворвался в табун и порвал жеребенка. Пастух не сплоховал и метким выстрелом наповал сразил серого разбойника.

Прикинув в уме годы, рассказчик вспомнил, как почти семь десятков лет назад отец позволил ему, двенадцатилетнему юнцу, первый раз в жизни выстрелить в воздух из одностволки. То-то было радости, правда, правое плечо болело долго. Повзрослев, Виктор при первой возможности подкопил деньжат и с превеликим трудом приобрел первое ружье — тогда все было в дефиците. По тем временам двустволка Ижевского оружейного завода — настоящее богатство. Сдал экзамены, вступил в общество охотников при Дагдском лесничестве и начал карьеру меткого стрелка.

Первые трофеи — зайцы, их в то время расплодилось столько, что за день охоты можно было запросто набить большой рюкзак. А если еще с собакой… За всю охотничью жизнь у него перебывало семь гончих, самая лучшая по кличке Аргай. Без всякого натаскивания с восьми месяцев сам пошел по следу, и работал так, что за пару часов не составляло труда добыть двух-трех косых. Аргай хорошо гонял и лис, потом кабанов. Запомнился такой случай: в зимнем загоне охотники подранили кабана. Аргай пошел по следу, хозяин — за ним. По всей вероятности, секач устал и забился в густой ельник.

“Когда мы с Аргаем подошли к укрытию кабана, о чем говорила глубокая снежная борозда, случилось непредвиденное: раненый зверь выскочил и бросился на меня. Собака не смогла его сдержать, но я не растерялся и метким выстрелом почти в упор сразил секача, — не без волнения вспоминает бывалый охотник. — И еще один похожий случай, когда очутился на волосок от смерти. Пошел в загон с молодыми охотниками. Выгнали стадо, и стрелок на номере выстрелил в громадную лесную свинью. Та, схлопотав свинец, развернулась и пошла в сторону загона. Слышу, начинающий охотник завопил: “Дядя, Виктор, смотри!” Огляды-ваюсь, а на меня мчит и готовится к прыжку раненый зверь. Едва успел отскочить чуть в сторону, сорвать с плеча ружье и опять, почти в упор, с метров полутора, выстрелил разъяренной свинье в лопатку. Прошли годы, а эти случаи, связанные с риском для жизни, постоянно вспоминают на привалах мои друзья-охотники”.

Меткий глаз, твердая рука — необходимые качества настоящего охотника. Годы словно обходят стороной Игнатьевича.

В юбилейный год дело было, когда разменял уже девятый десяток… Руководитель из уважения поставил охотника-ветерана на номер с хорошим обзором. Далее послушаем рассказ самого старейшины: “Загон начался, слышу лай собак и вижу, как по вершине холма мчится секач — крупнее не бывает. С метров сорока прицелился, ну и ударил. Пуля попала в самое ухо, а вышла в глаз. Крепким оказался зверь, покатился по склону, а потом стал подниматься на ноги. Успокоили кабана только шесть подряд выстрелов картечью. Самый крупный трофей в жизни — под три сотни кило”. В подтверждение сказанному, старый следопыт показал мне огромные кабаньи клыки.

Точный счет трофеям охотник не вел, но думает, что кабанов и лосей “его авторства” было за два десятка каждого вида. Зато по части волков счет точный — три. Конечно, я попросил вспомнить самый незабываемый трофей:

“В начале шестидесятых охотились мы в свариньских угодьях. Был загон на кабанов, а на меня вышел серый, матерый. Вы-стрелил я в волка с шагов сорока. Бил дуплетом, но подумал, что промазал. Позже выяснилось: крупный зверь в борьбе за жизнь прошел еще метров шестьдесят, а уж потом испустил дух. Славный был трофей. Жалею, что ту громадную шкуру по доброте душевной подарил охотобществу”.

Засиделся я в гостях у Игнатьевича. Занятно было слушать, как однажды на утреннем и вечернем перелете он за день отстрелил целую дюжину уток! Лишь раз в прицеле видел лесную кошку, и пока размышлял, можно ли по закону в нее стрелять, рысь была такова. Вот и упустил единственный шанс, ну да ничего, все еще впереди.

На прощание я запросил веселую байку, причем не сказку, а быль. Виктор Игнатьевич за словом в карман не полез. Улыбнувшись, сразу выдал: “Как-то одного из нашего коллектива, имени не назову, раненый кабан загнал… на дерево. Молодой, от-того и сноровистый. Так вот, сидит горе-охотник как ворон на суку и орет в мою сторону благим матом: “Дяденька, спаси!” Тут подоспел Владислав Исак и враз утихомирил подранка. Новоявленному Тарзану не позавидуешь, до конца охотничьего сезона донимали его злые языки”.

Тут уж и я не преминул вставить словцо: “Еще не известно, что для охотника важнее — острый глаз или острый язычок…”

Aлексей ГОНЧАРОВ.

Stranglehold — База данных огнестрельного оружия в Интернете

Удушение (2007)

Stranglehold — шутер от третьего лица 2007 года, который является продолжением истории инспектора «Текила» Юэна, полицейского из боевика Джона Ву 1992 года « Hard Boiled ». Видеоигра была разработана в сотрудничестве с Джоном Ву и актером Чоу Юн-Фатом.

Следующее оружие появляется в видеоигре Stranglehold :

Беретта 92FS Нержавеющая сталь

Инсп.На протяжении всей игры Текила использует два пистолета Beretta 92FS Inox из нержавеющей стали. Некоторые враги также используют их. К сожалению, слайды не возвращаются при выстреле, что очень заметно, когда в игре используются такие частые эффекты замедленного движения.

Беретта 92FS Нержавеющая сталь 9×19мм Инспектор Текила с Beretta 92FS Inox. Инспектор Текила с Beretta 92FS Inox. Инспектор Текила с Beretta 92FS Inox.

IMI Desert Eagle Марка XIX

Два позолоченных пистолета .50 AE Desert Eagle Mark XIX могут быть подобраны и использованы Insp.Текила в игре. Они мощные, но имеют очень ограниченные возможности. Пустынного орла можно увидеть в руках одного из русских мафиози во время сцены похищения Билли и Теко. Тай Лок, один из боссов, с которыми Текила сталкивается в игре, использует черного пустынного орла, чтобы казнить гонконгского полицейского во время одной из первых кат-сцен. В предпоследнем ролике игры Дапанг держит Теко в заложниках с другим черным пустынным орлом. В руководстве к игре сказано, что Desert Eagle имеет патрон .44 Magnum.

Desert Eagle Mark XIX с золотой отделкой — .50AE Тай Лок со своим Desert Eagle собирается казнить гонконгского полицейского. Обратите внимание на планки прицела, которые можно увидеть только на последних моделях Mark XIX. Инспектор Текила с IMI Desert Eagle Mark XIX. Инспектор Текила с IMI Desert Eagle Mark XIX. Инспектор Текила с IMI Desert Eagle Mark XIX.

Беретта 93R

Один из охранников Юнги носит черную Beretta 93R, когда Текила противостоит ему. Игрок не может собирать или использовать 93R.

Беретта 93R — 9х19мм.

Глок 19

Пара пистолетов Glock 19 или подобных компактных пистолетов Glock несет Юнг Ги, когда Текила противостоит ему. Они не могут быть использованы игроком.

Глок 19 — 9х19мм.

Heckler & Koch MP5KA4

Инсп. Текила владеет двумя игровыми автоматами Heckler & Koch MP5K. Они также используются различными врагами на протяжении всей игры. Они смертельны на близком расстоянии, но им не хватает точности на дальнем расстоянии.

Хеклер и Кох MP5K 9×19 мм Heckler & Koch MP5K в Stranglehold Инспектор Текила с Heckler & Koch MP5KA4.Инспектор Текила с Heckler & Koch MP5KA4. Инспектор Текила с Heckler & Koch MP5KA4.

Кольт М4 Коммандос

AR-15 могут подобрать и использовать Insp. Текила в игре. Он оснащен прицелом Aimpoint Comp M2, и несколько врагов также используют его. Было показано, что некоторые враги-снайперы используют спрятанный где-то красный лазер. Лазер явно усиливает урон.

Кольт Модель 933 — 5,56×45 мм НАТО

АК-47

АК-47 — 7,62х39мм. АК-47.

Франки СПАС-12

Дробовик Franchi SPAS-12 может быть поднят и использован Insp.Текила в игре. Он имеет ограниченную мощность, но очень силен на близком расстоянии.

Franchi SPAS-12 12 Калибр Текила загружает SPAS-12 Инспектор Текила с Франки СПАС-12. Инспектор Текила с Франки СПАС-12. Инспектор Текила с Франки СПАС-12.

Армсел Протекта

Дробовик Armsel Protecta можно увидеть только один раз в игре, в руках мертвого члена банды на экране параметров видео.

Армсел Протекта 12 Калибр Нападающий

Модульная система аксессуаров M26

В главе IV Влад показан в заставке с модульной системой дробовиков M26, установленной на его M4A1.

Калибр M26 MASS 12 на M4A1 с коллиматорным прицелом C-More 5,56×45 мм

ФН М249 ПИЛА

M249 SAW впервые представлен в битве с боссом Тай Локом, в которой показано, что это оружие оказывает разрушительное воздействие на окружающую среду. Позже его может подобрать Insp. Текила и используемые в игре. Он неправильно помечен как стреляющий патронами калибра .50, хотя на самом деле он стреляет гораздо меньшим патроном 5,56×45 мм.

ПИЛА M249 — 5,56×45 мм Тай Лок со своим M249 готов устроить ад

Барретт M82A1

Снайперская винтовка Barrett M82 используется различными врагами на протяжении всей игры. Мистер Джеймс Вонг в конце игры использует его, пытаясь убить Инсп. Текила перед тем, как его дочь Теко сталкивает его с балкона, убивая его.

Баррет M82A1 — .50 BMG

Тактическая винтовка Lanxang VL-34 VLAD 7.62 Precision Rifle

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ 4 НЕДЕЛИ НА ВСЕ ВИНТОВКИ И АВТОМАТИЧЕСКИЕ ПИСТОЛЕТЫ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРИМИТЕ ЭТО ВО ВНИМАНИЕ ПРИ РАЗМЕЩЕНИИ ЗАКАЗА. СПАСИБО ЗА ТЕРПЕЛИВОСТЬ!!

 

Это те же серийные винтовки, которые использовались двумя снайперами из 75-го полка рейнджеров во время Международного соревнования снайперов 2017 года в Ft.Беннинг, Джорджия. Наши винтовки сделали именно то, для чего они были разработаны, помогая этим способным молодым рейнджерам занять первое место в одном из самых сложных испытаний навыков, способностей и точности в мире стрельбы.

ВЛ-34 ВЛАД 7,62

Было не так много полуавтоматических 7,62-мм винтовок, которые действительно укрепили нашу веру в высокоточное газовое оружие, поэтому мы решили создать такое оружие. Это будет VLAD 34.

Мы начали с идеи, что мы создадим стабильное, прочное оружие меньше MOA, которое не только сможет превзойти этот стандарт точности с боеприпасами Match-качества, но и не будет бояться надежно циклировать все, что вы можете получить. руки в крайнем случае.Мы не останавливались, пока не сделали это правильно. Как и все наши винтовки, VL-34 изготовлена ​​на станке с ЧПУ из алюминиевой заготовки 7075. Используя нашу собственную низкопрофильную гайку ствола, верхняя и нижняя части соединяются со стволом из нержавеющей стали с поворотом 1/10 Lothar Walther и заводским затвором, заключенным в группу затворной рамы из никеля и бора. Мы используем четкий спусковой крючок Geissele SSA mil-spec, чтобы отправить его, и дульный тормоз VG6, чтобы помочь справиться с отдачей. Magpul добавляет мебель, а мы заканчиваем ее собственной ручкой для зарядки, пылезащитным чехлом и цевьем.Это боевая винтовка, стреляющая менее МОА, со стволом длиной 16, 18 или 20 дюймов на ваш выбор. Создан, чтобы делать это весь день, каждый день.

Наши винтовки изготавливаются и подгоняются вручную, и поэтому мы можем с гордостью сказать, что винтовки серии VL-34 проходят индивидуальное тестирование и гарантируют стрельбу калибром 3/4 дюйма на 100 ярдов с патронами Match Grade. Каждая винтовка проверена и поставляется с цель, на которую она рассчитана, и мы даем пожизненную гарантию на винтовку от заводского брака.

ПОДРОБНОСТИ:

• Заготовка из алюминия 7075, верхняя часть                                                
• Заготовка 7075 алюминиевая нижняя
• Заготовка 6061 алюминиевая ручка для загрузки
• Заготовка 6061 алюминиевая тактическая защелка
• Защита для рук из экструдированного алюминия 6061
• Крепление для алюминиевой направляющей заготовки 6061 (3 шт.)
• Регулируемый газовый блок
• 416 цилиндрическая гайка из нержавеющей стали
• Нержавеющая сталь, поворотный ствол 1/10 ( Lothar Walther )
• Двухсторонний переключатель
• Lanxang Tactical BCG
• Спусковой крючок Geissele SSA-E
• Механическая защита резьбы
• Рукоятка Magpul
• Приклад Magpul (ACS для 16 дюймов; PRS для 18 и 20 дюймов)
• Магазин Magpul/Lancer (2 шт. )
• Доступны в размерах 16, 18 и 20 дюймов
• Индивидуальная сумка Armageddon Gear Range

 

 

Отчет скаутов о Торонто Блю Джейс 3B Владимир Герреро-младший.

Ким Клемент-США СЕГОДНЯ Спорт

Инфилдер «Торонто Блю Джейс» Владимир Герреро-младший имеет большую родословную, но еще больший собственный талант.

Профиль игрока

Торонто Блю Джейс подписали летом 2015 года в Доминиканской Республике тезку одного из самых популярных канадских игроков на бонус в размере 3,9 миллиона долларов.

Первоначально родился в Монреале, в то время как его отец Владимир Герреро был одним из лучших игроков в игре на Montreal Expos, Герреро вырос в Доминиканской Республике и смог заключить контракт на регулярном международном рынке.

У Герреро были скептики из-за его больших размеров при подписании контракта, поскольку он более плотный, чем его отец, который был более высоким и спортивным, тогда как у Джуниора более высокая талия и толстые ноги.

«Блю Джейс» были настолько впечатлены Герреро, что отправили его прямо в свою продвинутую команду новичков Аппалачской лиги в Блуфилде, что было невероятно агрессивным начальным заданием для среднего международного подписанта.

Он хорошо показал себя за Блюфилд, набрав 0,271/0,359/.449 с 12 даблами, восемью хоум-ранами, 15 украденными базами, 11,96 процентом ходьбы и 12,68 процента страйка. Он играл на третьей базе весь сезон, демонстрируя достаточно солидный диапазон, но некоторую понятную грубость на этой позиции.

Его потрясающие результаты привлекли к себе внимание в топ-100 списков в межсезонье, заняв 20-е место в рейтинге Baseball America, 34-е место в MLB Pipeline и 11-е место в списке Top 125 проспектов Call to the Pen в январе.

«Блю Джейс» отправили Герреро в Лэнсинг с низким рейтингом А в лиге Среднего Запада на весь сезон, когда ему едва исполнилось 18 лет, и до сих пор он полностью разорвал уровень, забив .343/0,459/0,556 с девятью даблами, четырьмя хоум-ранами и тремя краденными базами, что составляет 15,57% проходов и 12,3 % аутов.

Отчет разведки

Размер/Сборка

Герреро указан как рост 6 футов 1 дюйм и вес 200 фунтов. Могу поспорить, что рост примерно правильный, хотя его вес мог бы быть на 15-20 фунтов больше, не замечая этого из-за его телосложения.

Герреро обладает тем, что скауты называют «высоким задом», с широкими плечами и широким основанием бедер, а также огромной природной силой во всем его теле.

Удар

Контакт (60) – У Влада есть замах, который завершается в очень знакомой манере, он очень похож на своего отца с его завершением.

Герреро быстро бьет по зоне и может контактировать с полем по всей зоне удара благодаря своей огромной скорости. В то время как у него длинный обхват задней стороны его замаха, его груз быстро попадает в зону.

Сила (65) – Мускулатура нижней части тела Герреро невероятна, и это проявляется в его силе.Он абсолютно татуирует мячи, даже те, которые он бьет по земле. Один мяч в одной из игр, которые я смотрел, чуть не сорвал перчатку шортстопу в лунке.

Несмотря на то, что это нынешняя сила 60, я абсолютно точно вижу законную будущую степень силы Герреро 70-75 с его телосложением и легким доступом к этой силе в его замахе. В настоящее время я ставлю 65 для «хеджирования» настоящего и будущего.

Глаз (60) – Вот главное место, где Младший играет лучше, чем его отец.В то время как его отец был известен тем, что замахивался на полях с отскоком или далеко за пределами зоны, с отличным распознаванием подачи, но редко совершая много прогулок, Влад-младший способен не только распознавать вращение и распознавать подачи, но и очень хорошо распознавать зону. Что ж.

Герреро для подростка, выполняющего продвинутые задания и обладающего огромной силой, показал примерно 12-процентный показатель вычеркивания, что свидетельствует о его впечатляющей способности распознавать поля в пределах зоны.

База Бег/Поле

Скорость (45) – Самая большая область Герреро, где он не является его отцом, связана с его скоростью. Хотя у него хорошая максимальная скорость во время движения, его отец был известен тем, что мог разогнаться до максимальной скорости практически мгновенно, что является огромным подвигом для парня такого роста, как его отец.

Хотя он не обладает огромной скоростью, было бы неудивительно, если бы Герреро за несколько сезонов совершил двузначные перехваты благодаря своему высокому бейсбольному интеллекту, который он уже показал на базовых дорожках.

Защита (45) – «Блю Джейс» переместили Герреро с дальней части поля на третью базу, так как они считали, что он сможет развиться в высококлассного игрока третьей базы с его превосходной рукой и хорошими бейсбольными инстинктами.

Еще от Call to the Pen

Герреро определенно добился больших успехов, но при его размерах ему всегда будет трудно иметь скорость, чтобы быть элитным первым шагом на этой должности. Он улучшил свои первоначальные инстинкты, и он может перейти к защитнику 50-55, выполняя все действия, ожидаемые игроком с третьей базы, но его бита всегда будет ведущей точкой его профиля.

Рука (60) — Герреро определенно унаследовал руку своего отца, хотя у него пока нет точности, которую демонстрировал его отец, особенно на новой должности.Ему нужно поработать над тем, когда развивать максимальную скорость, а когда просто перебросить мяч, поскольку он запустил несколько мячей, хотя вместо этого мог просто отправить их через ромб.

MLB Player Comp

Составы игроков часто считаются «ленивыми», когда они сравнивают игрока с талантом уровня Зала Славы, но, учитывая его родословную уровня HOF, для Влада это вполне возможно. Младший.

Хотя его отец был бы естественным сравнением, он действительно не такой, как его отец. Его телосложение очень похоже на версию Dodgers/Red Sox Hanley Ramirez , но его замах и терпение на тарелке сильно отличаются, так что это был комп, который я рассматривал, но затем отказался от него.

Хотя я несколько раз пытался найти другую композицию, особенно праворукую, парень, к которому я постоянно возвращался в распознавании замаха, телосложения и подачи, который больше всего соответствовал тому, кем является Влад Младший сейчас и планирует стать как игрок Дэвид Ортис .

Это не значит, что я вижу, как Влад Джуниор публикует 500 хоум-ранов за карьеру или .392 карьера wOBA. Я также вижу больше способности удерживать часть его атлетизма с возрастом, чем когда-либо было у Ортиса, когда он был молодым нападающим.

Самое важное, что выделяется у этих двоих, — это способность, казалось бы, работать над питчером в игре и даже во внешнем виде тарелки. Ортис часто делал это на протяжении всей своей карьеры, и Влад-младший уже приобрел репутацию парня, который становится лучше, чем больше он видит питчера.

Не прошло и месяца, как ему исполнилось 18 лет в его первой игре на полном сезоне, и можно было бы ожидать, что Влад-младший проведет весь сезон в Лансинге, но если он сохранит 1.000+ OPS до мая, «Блю Джейс», возможно, придется подумать о продвижении его в свой первоклассный клуб в Данидине.

Вполне возможно, что к концу 2017 года Влад Младший не только войдет в десятку лучших проспектов, но и станет №1 в общем зачете, а к 2019 году, когда ему исполнится 20 лет, он дебютирует!

Для сравнения, его отец дебютировал в 21 год на сентябрьском призыве и провел только половину своего 22-летнего сезона.

---

---

Открытоглазые травмы, вызванные пистолетом для гвоздей: ретроспективный обзор за 10 лет

Цель: Описать характеристики открытых травм, связанных с пистолетом для гвоздей.

Методы: Ретроспективная серия всех пациентов с открытым глазом, вторичным по отношению к травме гвоздем с 2000 по 2010 год. Были собраны данные о демографии, месте происшествия, представлении результатов клинического обследования, остроте зрения, лечении, необходимых хирургических процедурах и отдаленных результатах.

Результаты: Сорок два пациента (43 глаза, средний возраст 31 год.6 лет; 100% мужчина; 79% латиноамериканцев) получили травмы открытого шара в результате несчастных случаев с гвоздеметом. 37 глаз (86%) получили производственную травму. Один из 15 (6,7%) пациентов, о которых имелись данные, во время инцидента был в защитных очках. Входные ранения были разделены на зону I (n = 24 [56%]), зону II (n = 12 [28%]) и зону III (n = 7 [16%]). В шести глазах (14%) были обнаружены внутриглазные инородные тела. Среднее значение логарифма остроты зрения с минимальным углом разрешения составило 1,64 ± 0,83, тогда как среднее значение конечного логарифма остроты зрения с минимальным углом разрешения составило 1.01 ± 0,96 (р = 0,004). Два глаза (4,7%) при заключительном осмотре не имели светоощущения. У 17 (40%) пациентов развилась травматическая катаракта, у 2 (4,7%) – вывих фрагментов хрусталика. Наиболее частые находки при поступлении включали кровоизлияние в стекловидное тело (n = 30 [70%]) и гифему (n = 28 [64%]). Два глаза (4,7%) имели отслойку сетчатки при поступлении, а 10 (23%) развили отслоение сетчатки во время последующих посещений. Анатомический успех наблюдался на 11 глазах (92%) с отслойкой сетчатки.Три глаза (7,0%) стали туберкулёзными или префтизисными, и 1 глаз был энуклеирован из-за сильной боли. В глазах не развился эндофтальмит или симпатическая офтальмия.

Вывод: На сегодняшний день это самая большая подборка открытых травм, связанных с пистолетом для гвоздей.