Охотничья поэзия: Охотничья поэзия как умножение зла Вл.Борейко, КЭКЦ

Охотничья поэзия как умножение зла Вл.Борейко, КЭКЦ

Тот не охотник, кто ходит в дикие места с ружьем
любоваться природой.

И. Тургенев

Лучший процент из русского народа отделяется в охотники.

А. Некрасов

Чужая душа — потемки. Но все-таки иногда с ней можно познакомиться поближе, если удастся полистать стихи. Ведь именно в поэзии, как в незамутненном колодце, она лучше всего отражается. И потаенная душа охотника — не исключение.

Первое, с чем сталкиваешься, читая охотничьи стихи, — это какое-то необыкновенно равнодушное отношение к чужой жизни. Рябчики, зайцы, утки, другие охотничьи животные приравниваются авторами поэтических строк к бездушным предметам — дровам, камням, пустым бутылкам и консервным банкам.

Дуплеты раздаются

Тах-тах, тах-тах.

И тушки оземь бьются

В траве, кустах.

Мужицкая потеха —

Игра, игра.

Желаю нам успеха,

Ни пуха, ни пера*.

*В. Семенов, 2000. По созвездиям охотничьих троп. — СПб. — С. 35.

Такое впечатление, что утолив поэтическую жажду из Кастальского источника, Владимир Семенов трясет груши с дерева, а не лишает живые существа жизни. И вот еще один перл:

Сраженный дробью, гусь упал

На поле убранной пшеницы.

Как я безумно ликовал

Прервав полет желанной птицы!*

Ему вторит известный российский писатель-патриот, он же охотник-любитель Станислав Куняев:

Жизнь, ты как чет и нечет?

Кто там задумал побег?

Выстрел — и мелко трепещет

Рябчик, уткнувшись в снег**.

И Сергей Вьюгин:

За свистом — хорканье: носат и золотист

Несется вальдшнеп…Тяжко и певуче

Грохочет выстрел — и, легко кружась,

С разлета птица валится трескуче

В сырую и оранжевую грязь***.

Как оригинально полагают поэты-охотники, каждому зверю и птице уже изначально уготована своя судьба: одному жариться на вертеле, другому — плескаться в вечерней похлебке, третьему — услаждать охотничью страсть.

Всем зверям дано свое на свете:

Барсуку — нора но косогоре (…)

Волку — безысходные просторы

Долгий вой над зимней пеленой,

Гулкий шум облавы, треск затвора,

Две дуги железного капкана****.

*В. Семенов, 2000. По созвездиям охотничьих троп. — СПб. — С. 55.

**Охотничьи просторы, 1979. — №36. — С. 16.

***Охотничьи просторы, 1998. — №16. — С. 37.

****К. Гарновский, 1989. Наша охота. — Лениздат. — С. 4.

Только охотнику дал Господь-Бог право на этой земле судить-рядить и если надо, грозно призывать к ответу:

Тетеревятник, крылья изогнув,

Парит над лесом жадно и лениво.

В его жестокий, крючковатый клюв

Двустволку я направил справедливо.

Гремучий выстрел в чаще потонул,

Струя дробин не миновала цели.

И лес окрестный радостно вздохнул,

И облегченно птицы в нем запели*.

От настоящего охотника, как считает Б. Атрасевич, не должно быть спасенья ни птице в небе, ни зверю в лесу:

Ты всех поднимешь, как подъемный кран.

Сам на охоте трудишься как трактор,

Не устоит тут никакой кабан,

Не убежит в кусты и прыткий заяц,

И рыжий лис в нору не доползет,

Тут меткий глаз и очень точный палец,

И крыжень рухнет сразу, сбитый влет**.

Прочь сомнения, тревоги, приглушим совесть вином. А чего, собственно говоря, волноваться? Ведь человек — царь природы, а властелину положено брать сколько и когда хочу.

Кто бьет дуплетом метко в лет,

И, дар природы принимая,

Как властелин свое берет

Лесные тайны познавая***.

*К. Чебанов, 1965 // Охотничьи просторы. — №21. — С. 68.

**Охотник, 2002. — №5. — С. 75.

***М. Лихачев, 1949. — М.: Моск. рабочий. — С. 386-387.

Впрочем, не могу согласиться с Михаилом Лихачевым: свое брать можно и без «познания» лесных тайн. Так оно еще и проще.

А вот еще один «поэтический перл». Его создал в 1914 г. некто Старынкович. А журнал «Охота и охотничье хозяйство» повторил публикацию в 2003 г. (№ 8, стр. 47).

Завет Господен: «Не убий», —

Пусть не толкуют непреложно:

Так и от мирных голубей

Дождаться гибели возможно.

Как волка не убить, коль он

От кровожадности избытка

России бедной миллион

Способен принести убытка?

И не поднимется ль рука,

Чтоб мишку уложить лихого,

За то, что им у мужика

Была ободрана корова?

На дамской шейке, наконец,

Как поместить живой лисицу,

И не для шляпок ли Творец

Пером так разукрасил птицу?

Сразу два подстрочных замечания. Не знаю, как насчет медведей и волков, но гораздо больше бедной России убытков наносит пьянство, невежество, лень и раболепие. И с ними практически никто не борется. И еще. Если Творец «разукрасил пером птицу» для женских шляпок, то, наверное, по логике вещей, женщин также создал для этих модных изделий легкой промышленности?

Вседозволенность, с которой охотники присваивают себе право лишать жизни всех, кто их слабее, порой поражает. Так, один из поэтов революции Павел Васильев откровенно, даже с некоторым садизмом, учит своих молодых коллег охотничьему искусству:

Зверя надо сначала гнать,

Чтобы пал заморен, и потом

Начал серые снега лизать

Розовым языком*.

А другие любят забавляться ружьишком, используя для этого любовь или беспомощность животного. Известно, что глухарь, когда поет свои любовные песни, глохнет ( от того и прозван глухарем). И находятся люди, у которых не только поднимается рука на совершенно обалдевшую от счастья и беспомощную птицу, но и еще этим хвалиться в стихах.

Ну а он все поет…

Он, как прежде, бормочет

«Стих» свой древний —

И слеп в это время и глух.

И шаги отмеряет к нему

Между кочек смерть (…)

Не ошибся счастливый охотник прицелом:

Очень точно направил смертельный заряд!**

*П. Васильев, 1929. Охотничья песнь. — М.

**С. Викулов, 1977. Постоянство. — М.: Молодая гвардия. — С. 42.

Страшен не сам грех, а беспутство после греха. В нашей повседневной жизни действует подмеченный многими закон умножения зла. Воспевая грех — убийство животных ради развлечения, охотничья поэзия и проза множит таким образом зло, приучая несознательных, неумеющих думать самостоятельно людей к мысли, что нет ничего плохого в отнятии жизни на потеху, воспитывая жестокость и равнодушие.

Не соглашусь с теми, кто заявляет, что охотник — друг природы. Настоящий друг таких стихов не напишет. Некоторые охотники-поэты пытаются оправдать свою страсть к убийству зверей и птиц неким «звериным инстинктом», мол, я сам неплохой, но что могу поделать с ним, окаянным…

Откуда, скажите, такая напасть:

В летящую птицу хочу я попасть;

Сбежать без оглядки в леса и поля,

Забыв и жену, и детей, и себя;

Оставив лишь только звериный инстинкт (…)*

Только вот звери тут не при чем. У них нет «звериного инстинкта» забавляться, убивая других. Нечего грешить на зверей. Дело здесь совсем не в сказочном «зверином инстинкте». Все объясняется гораздо проще — болезнью человеческой совести.

Известный русский поэт А. Некрасов слыл ярым охотником. Этой забаве он предавался почти всю свою сознательную жизнь — 43 года. Будучи человеком честным, он, наверное, лучше всех остальных своих собратьев по перу и берданке описал вроде бы такую непонятную на первый взгляд охотничью душу. Вернее, сдал ее с потрохами.

Дорога моя забава,

Да зато и веселит;

Об моей охоте слава

По губернии гремит!

Я живу в отъезжем поле,

Днем травлю, а ночь кучу,

И во всей вселенной боле

Ничего знать не хочу**.

*В. Слепушкин, 2002 // Охотничьи просторы. — № 31. — С. 19.

**А. Некрасов. Охотник.

Интеллектуальная и сердечная ограниченность — первая черточка души охотника. В одной из своих автобиографических поэм, написанных в последние годы, Некрасов сделал очень смелое и нелицеприятное признание:

Отец мой был охотник и игрок,

И от него в наследство эти страсти

Я получил, — они пошли мне впрок,

Не зол, но крут, детей в суровой школе

Держал старик, растил, как дикарей.

Мы жили с ним в лесу да в чистом поле,

Травя волков, стреляя глухарей.

В пятнадцать лет я был вполне воспитан,

Как требовал отцовский идеал:

Рука тверда, глаз верен, дух испытан,

Но грамоту весьма нетвердо знал.

Проблемы с воспитанием в детстве — вторая характерная черточка охотничьей души.

Читая стихи или переписку Некрасова, натыкаешься на фразы, которые никак не назовешь гуманными. В письме к Тургеневу он пишет: «…поколачиваю на этом лугу по вечерам перепелов» (как будто гвозди). Или вот такое поэтическое откровение:

Весело бить вас, медведи почтенные,

Только до вас добираться невесело,

Кочи, ухабины, ели бессменные!

Третья черточка — неуважение к чужой жизни, невероятное бездушие.

В другом своем стихотворном произведении «Псовая охота» Некрасов бесхитростно отразил недалекие взгляда своих коллег-охотников на безграничность природных богатств родной страны:

Чуть не полмира в себе совмещая,

Русь широко протянулась, родная!

Много у нас и лесов и полей,

Много в отечестве нашем зверей!

Нет нам запрета по чистому полю

Тешить степную и буйную волю.

Думаю, мы не ошибемся, если подметим четвертую черточку охотничьей души — эгоизм, глупость и тщеславие…

* * *

Заканчивая эти нелицеприятные заметки, я поймал себя на мысли, что на таких стихах точку ставить нельзя. Ибо это будет навет на поэзию. Ведь процитированные мной вирши, по большому счету, и поэзией назвать нельзя. Это — как музыка у стен крематория. Настоящей поэзии всегда была свойственна глубокая гуманность, благоговение перед священностью и красотой природы, сопереживание, доброта. Поэтому я заканчиваю свою статью именно таким стихотворением.

АЛЕКСАНДР ЯШИН

ПОКОРМИТЕ ПТИЦ

Покормите птиц зимой,

Пусть со всех концов

К вам слетятся, как домой,

Стайки на крыльцо.

Не богаты их корма.

Горсть зерна нужна,

Горсть одна — и не страшна

Будет им зима.

Сколько гибнет их — не счесть,

Видеть тяжело.

А ведь в нашем сердце есть.

И для птиц тепло.

Разве можно забывать:

Улететь могли,

А остались зимовать

Заодно с людьми.

Приучите птиц в мороз

К своему окну,

Чтоб без песен не пришлось

Нам встречать весну.

Пресс-служба КЭКЦ

27.11.2016   Рубрики: Нет — спортивной охоте!, Новости

• « Назад
• Вперед »

Любимые собаки писателей

Надо сказать, что многие писатели не просто так писали о собаках. Они и сами были собачниками и их преданные друзья навеки вошли в историю.

АНТОН ЧЕХОВ

Любимой породой Чехова была такса. Вообще, Чехов считал такс пародией на собак, хотя они и добрые и забавные. Первых двух его такс звали Бом и Хина. Вот как вспоминал брат писателя, Михаил Павлович Чехов: «Каждый вечер Хина подходила к Антону Павловичу, клала ему на колени передние лапки и жалостливо и преданно смотрела ему в глаза. Он изменял выражение лица и разбитым, старческим голосом говорил: «Хина Марковна! Страдалица! Вам бы лечь в больницу! Вам ба там ба полегчало ба». Так он проводил разговоры с собакой, от которых все домашние помирали со смеху. Затем наступала очередь Бома. Он также ставил передние лапки Антону Павловичу на коленку. И опять начиналась потеха».

МИХАИЛ ПРИШВИН

Все собаки Пришвина были охотничьих пород – лайки, легавые, спаниели. Натаска была для него увлекательным, важным и интересным делом. Собаки занимали в его жизни и творчестве очень большое место – он их любил. И писал о них: «Собаки вывели меня в люди».

НИКОЛАЙ НЕКРАСОВ

Самую известную собаку Некрасова звали Кадо, это был черный пойнтер. Она трагически погибла на охоте, в нее по ошибке выстрелила жена Некрасова. Для хозяина смерть была настоящим ударом. Похоронили Кадо в имении у дома. На могиле положили плиту из гранита. Николай Алексеевич подолгу стоял возле нее. Поэт любил собак настолько, что посвятил им стихотворение:

Собаки! Бог вас людям дал в награду,
Чтоб грели сердце, радовали глаз.
Как мало вам от человека надо,
Как много получает он от вас!
Когда собака с человеком рядом,
уходит из души по каплям зло.
Она всегда поймет вас с полувзгляда,
наполнит дом уютом и теплом.
Когда потреплют нас в житейской драке
и, кажется, — напастям нет конца,
зализывают раны нам собаки
и слезы слизывают с нашего лица.
Так пусть же Человек- венец творенья,
каких бы в жизни ни достиг вершин,
склонит чело с любовью и почтеньем
к четвероногим врачевателям души!

ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ

Одно из самых проникновенных признаний в любви к братьям нашим меньшим – пожалуй, во всей мировой литературе – мы найдём у Маяковского:

Я люблю зверьё.
Увидишь собачонку –
Тут у булочной одна –
Сплошная плешь.
Из себя готов достать печёнку.
Мне не жалко, дорогая, ешь!

О своей первой собаке Щене, помеси дворняги с сеттером, которую подобрал щенком на улице, он говорил: «Мы с ним крупные человеческие экземпляры». В своих воспоминаниях о Маяковском Лиля Брик писала:
«Они были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щеном. Стало два Щена — Щен большой и Щен маленький».

Маяковский против «клички» не был — в письмах к любимой женщине он так и подписывался — «Щен», «Щеник», «Счен». О совместном житье с Бриками и собачкой Маяковский написал в поэме «Хорошо!»:

«Двенадцать квадратных аршин жилья.
Четверо в помещении —
Лиля, Ося, я и собака Щеник».

После Октябрьской революции французский бульдог стал любимцем Владимира Маяковского. Он привёз его из Франции в 1920 году и назвал Булькой. Верная Булька жила у поэта на правах любимого члена семьи долгие годы и оставалась со своим хозяином до самого последнего его дня. Маяковский брал бульдожку во все поездки. Говорят, любимая женщина Маяковского Лиля Брик тоже души не чаяла в собаке. Маяковский представлял Бульку как их общего питомца. Булька не раз приносила щенков поэту, которых тот старательно выхаживал и раздавал знакомым, пристраивал у друзей и соседей.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

«Собаке Качалова» — именно так называется известное всем стихотворение Сергея Есенина. Знакомство поэта с Василием Качаловым, ведущим актером труппы Станиславского, состоялось в марте 1925 года. Вспоминая об этой встрече, Качалов писал:

«Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой. Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки, которой потом Есенин посвятил стихи. Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидел Есенина и Джима — они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукою обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под мышки Есенина и лизал его лицо. Есенин встал и с трудом старался освободиться от Джима, но тот продолжал на него скакать и еще несколько раз лизнул его в нос. «Да постой же, может быть, я не хочу больше с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться!» — бормотал Есенин с широко расплывшейся по-детски лукавой улыбкой».
В этот вечер Есенин и Качалов проговорили до утра, вместе с другими гостями им внимал Джим. Василий Иванович написал об этом так: «Джиму уже хотелось спать, он громко и нервно зевал, но, очевидно, из любопытства присутствовал, и когда Есенин читал стихи, Джим внимательно смотрел ему в рот. Перед уходом Есенин снова долго жал ему лапу: «Ах ты, черт, трудно с тобой расстаться. Я ему сегодня же напишу стихи. Приду домой и напишу». Свое слово Есенин сдержал: в те же мартовские дни 1925 года он написал стихотворение «Собаке Качалова». И даже потом сам торжественно прочитал его псу!

АЛЕКСАНДР КУПРИН

Русский писатель Александр Куприн очень любил животных, и особенно — собак. Не случайно собаки появляются и во многих известных его рассказах: «Белый пудель», «Пиратка», «Собачье счастье», «Барбос и Жулька», «Завирайка». В своих воспоминаниях о Куприне Лидия Арсеньева пишет: «В его квартире на стене висел портрет Сапсана — огромной собаки-меделяна, рискнувшей своей жизнью, чтобы спасти жизнь маленькой Кисы — дочки Куприна.О «династии» Сапсанов, о его предках, Куприн мог говорить часами, и говорил так увлекательно, что однажды Елизавета Маврикиевна, которая знала все подробности и этого рассказа, и событий, присела «на минутку» послушать и так заслушалась, что опоздала открыть свою библиотеку. Куприн действительно любил и понимал животных, не наделяя их человеческими побуждениями и психологией, вникал в их мир и сердце. Исключительное терпение и ласка были у Куприна по отношению к животным. Он всегда старался понять, почему животное капризничает, не слушается, злится. «Эти господа четвероногие, — говорил Куприн, — никогда и ничего без причин не делают. Надо понять причину, устранить ее, и тогда животное будет вас слушаться». Широко известна фотография писателя с его любимой собакой Сапсаном — огромным псом меделянской породы. Именно этот пес является героем рассказа Куприна «Мысли Сапсана о людях, животных, предметах и событиях».

ВАЛЬТЕР СКОТТ

Британского классика Вальтера Скотта всюду сопровождали его собаки – таксы, борзые и прекрасная легавая Майда – большая охотничья собака. Она вела себя совершенно степенно, и, видимо, считала, что должна поддерживать честь дома. Вальтер Скотт почитал и ньюфаундлендов. Вот его слова о них: «Я никогда не видел лучших животных, которые бы так впитали в себя правила этикета, если не считать, что они немного слюнявы. Но кто осудит их за это!»

ЭРИХ МАРИЯ РЕМАРК

Собаки сопровождали Ремарка всю его сознательную жизнь. В одном из писем он признался, что четвероногие друзья дали ему «чувство дома».

АГАТА КРИСТИ

Своему фокстерьеру Питеру, Агата Кристи даже посвятила роман «Безмолвный свидетель». На первой странице печатного издания так и написано: «Дорогому другу и непритязательному спутнику псу Питеру посвящаю».

ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС

Диккенс был большим любителем собак, они проживали у него дома. И он часто делал их персонажами своих произведений. Самые известные четвероногие герои – это Булси из «Приключений Оливера Твиста» и Жип из «Дэвида Копперфильда».

ДЖОН СТЕЙНБЕК

В 1960 году американский писатель Джон Стейнбек решил отправиться в путешествие по Америке. И в попутчики он взял «пожилого господинчика французской национальности – пуделя по имени Чарли». Вместе они преодолели 19 000 км и пересекли 37 штатов. Чарли был отменным слушателем: в дороге они обсуждали множество тем, от жизни в маленьких городках до расовой дискриминации, а свои приключения Джон Стейнбек описал в книге «Путешествие с Чарли в поисках Америки».

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

Пожалуй, самый известный в мире писательский пес принадлежал жителю английскому поэту Джорджу Гордону Байрону. Это ньюфаундленд Ботсвен. Хозяин поставил ему мраморный памятник у себя в поместье с такой эпитафией: «Здесь покоятся останки существа, соединившего в себе красоту без тщеславия, силу без дерзости, храбрость без жесткости и все добродетели человека без его пороков. Это похвальное слово, которое было бы бессмысленной лестью, если бы оно было высечено над прахом человека».

Материал подготовлен Библиотекой-филиалом №5 Калининского района Санкт‑Петербурга

День рождения Николая Некрасова, поэта и охотничьего писателя | Русский охотничий портал

При подготовке публикации использовались следующие источники: wikipedia, knigi.mirtesen.ru, culture.ru, huntlib.ru, yarmp.ru.

Николай Некрасов родился 10 декабря 1821 года в небольшом городке Немирове Винницкого уезда Подольской губернии. Его отец, Алексей Некрасов, происходил из семьи некогда богатых ярославских дворян, был армейским офицером, а мать, Елена Закревская, была дочерью посессионера из Херсонской губернии.

Оригинал статьи на сайте Huntportal.ru. Не все статьи с сайта публикуются в Дзене, посмотрите полный список статей, опубликованных в журналах.

Раннее детство будущего классика прошло в родовом имении отца – селе Грешнево Ярославской губернии, куда семья перебралась после отставки Алексея Некрасова из армии. Особенно близкие отношения сложились у мальчика с матерью: она была для него лучшим другом и первым учителем, привила ему любовь к русскому языку и литературному слову.

Несомненно, поэзия Некрасова является тем драгоценным достоянием русской национальной культуры, которое переходит из поколения в поколение, не теряя ни поэтической красоты, ни гражданского значения. Вместе с тем в поэзии Николая Алексеевича ярко и самобытно нашла своё отражение родная природа, и в частности охота. Поэмы «На Волге», «Арина, мать солдатская», «Горе старого Наума» представляют собой как бы «Записки охотника», а образ деда Мазая – призыв ко всем природолюбам быть настоящими охотниками, хранителями бесценных богатств родной земли. Зайцы, волки, медведи, лисицы, тетерева, вальдшнепы, утки постоянно упоминаются в стихах автора.

Охота и в биографии Некрасова занимает многие страницы. Сестра поэта вспоминает: «Брат мой всю жизнь любил охоту, с ружьём и легавой собакой… Охота была для него не одною забавой, но и средством знакомиться с народом».

«В неведомой глуши, в деревне полудикой
Я рос средь буйных дикарей,
И мне дала судьба, по милости великой,
В руководители псарей…» – писал Николай.

Крепостник-борзятник, изображённый в поэме «Псовая охота», этот помещик-охотник – портрет отца поэта. Но сквозь иронию, которой насыщена поэма, ясно видна охотничья страсть самого Некрасова, знавшего «лай музыкальный», который для истинного охотника звучит мелодиями Россини и Бетховена. К своей поэме Николай Некрасов иронически поставил эпиграфом цитату из известной в своё время среди охотников книги Н. Реутта «Псовая охота» (СПб., 1846): «Провидению угодно было человека создать так, что ему нужны внезапные потрясения, восторг, порыв и хотя бы мгновенное забвение от житейских забот; иначе в уединении грубеет нрав и вселяются разные пороки».

Отношения Некрасова с отцом, как верно заметил в своё время К. И. Чуковский, «были отношения русские, т. е. очень запутанные; в них были и злоба, и нежность, и ирония, и чувство притяжения родственной крови». Гневно проклиная старика-крепостника в стихах, Некрасов, унаследовавший от него «те же страсти», конечно, любовался в нём сильной страстью охотника. Можно даже сказать, что охота была одним из крепких звеньев их отношений. Отец считал своим долгом сообщать сыну обо всех своих охотничьих тревогах и радостях: «Охота шла довольно хорошо, зайцев по 15 ноября затравлено 634, лисиц три, барсук один…», «Пороши возобновились превосходные, небывалые давно, но ездить на охоту не могу, ездят Ефим с Яковом. Борзых есть у нас 20, гончих 24, те и другие отличные. Я иногда бил из-под гончих по 10 и 6 зайцев в поле…», «Ефим в 4 дня затравил 36 русаков, снег почти каждый день прибывает новый, это благоприятствует охоте…»

Захворав, отец Некрасова жаловался сыну: «Ни шагу из горницы, об охоте и думать нечего». И советуется с сыном-охотником: «Охотиться я уже не в состоянии, не присо

ветуешь ли охоту вовсе уничтожить?» Но вскоре же просит его: «Купи мне лёгкое ружьё», а, уехав для лечения в Крым, с охотничьим восторгом спешит уведомить сына: «Здесь истинно, что ни шаг, то заяц, фазаны, серые куропатки, перепёлки стадами летают, хоть палкой бей».

И сын рад побаловать отца и посылает в Лондон сто франков другому охотнику, И.С. Тургеневу, и просит его: «Не поленись, пожалуйста, поищи, нет ли каких новых и хороших принадлежностей для охоты ружейной и псовой (с борзыми и гончими), именно: по части рогов, сворок, арапников, кинжалов для прикалывания зверя и тому подобного. Купи на эти сто франков – это для моего отца, которому я должен привезти подарок; если останется денег, то приобрети усовершенствованные дробовик, пороховницу и пистонницу».

Охотились Некрасовы в Грешневе в широких размерах. По воспоминаниям крепостного выжлятника Платона Прибылова, было «22 охотника, сам 23-й», охотились на дичь, редко на волков и медведей. Старик Некрасов «беда как любил охоту… Бывало, с вечера призовёт меня к себе, чтобы решить, куда ехать на охоту. Думает, думает, опять передумает, а ты стоишь себе битых два часа».

Живя среди охотничьих интересов Грешнева, будущий поэт, естественно, с детства пристрастился к охоте. «Десяти лет он, – вспоминала сестра, – убил утку на Пчельском озере. Был октябрь; окраины озера уже заволокло льдом; собака не шла в воду, он поплыл сам за уткой и достал её. Это стоило ему горячки, но от охоты не отвадило». Словом, в Грешневе Некрасов получил то воспитание, которого требовал «отцовский идеал». И, вспоминая о детстве и ранней юности, Некрасов почти всегда вспоминает об охоте, псарях, собаках, охотничьих разговорах.

Семнадцатилетним юношей, в 1883 году, Николай Алексеевич уехал из родного дворянского гнезда в Петербург, рассорился с отцом и вступил на путь литератора-разночинца. Первые литературные шаги были тяжёлыми: после обеспеченной помещичьей жизни он узнал настоящую столичную нужду. Но с годами материальное положение его улучшилось. Наладились и отношения с отцом. Нужно думать, что в первое время столичной жизни, когда постоянно приходилось думать о заработке, Некрасов оставил охоту, лишь изредка похаживал с ружьём по петербургским окрестностям. Но с 1844 по 1863 год, пока не купил собственного имения (Карабиха Ярославской губ.), поэт почти каждое лето проводил у отца в Грешневе, предаваясь охоте, отдыхая от сутолоки литературного Петербурга, складывая, как он говорил, «свои вирши». Вёснами, когда вот-вот начнётся тяга, Некрасов – за корректурами и рукописями – был охвачен особым волнением охотника; его тянуло в деревню, и удержать в Петербурге могла только крайняя необходимость.

«Так и чудится: вальдшнеп уж тянет,
Величаво крылом шевеля,
А известно – как вальдшнеп потянет,
Так потянет и нас в лес, в поля…»

О дне своего приезда в Грешнево Некрасов заранее извещал отца. «Задолго до приезда брата, – вспоминает сестра поэта, – в доме поднималась суматоха. Домоправительница, Аграфена Фёдоровна, с утра звенела ключами, вытаскивала из сундуков разные ненужные вещи – „может пригодиться“, – чистила серебро, перестанавливала мебель, вообще выказывала большое усердие. Охотничьи собаки получали свободный доступ в комнаты, забирались на запрещённый диван и только изредка вскидывали глазами, когда домоправительница торопливо проходила мимо них. Отец принимал самое деятельное участие в снаряжении разных охотничьих принадлежностей, несколько дворовых мальчиков сносили в столовую ружья, пороховницы, патронташи и проч. Всё это раскладывалось на большом охотничьем столе; выдвигался ящик с отвёртками всех величин и начиналась разборка ружей по частям. Отец был весел, шутил с мальчишками и только изредка направлял их действия лёгким трясением за волосы.

При таких охотничьих приготовлениях к приезду брата присутствовал обыкновенно немолодой уже мужик, известный в окрестности охотник, Ефим Орловский (из дер. Орлова), за которым посылался нарочный с наказом явиться немедленно:

– Николай Алексеевич едет.

Как теперь вижу эту картину: отец в красной фланелевой куртке (обыкновенный его костюм в деревне, даже летом) сидит за столом; вокруг него мальчики усердно чистят и смазывают прованским маслом разные части ружья. На конце стола графинчик водки и кусок чёрного хлеба. В дверях из прихожей в столовую стоит охотник Ефим Орловский с сыном Кузяхой, подростком, тоже охотником, который успел отстрелить себе палец. Время от времени отец, обращаясь к одному из мальчиков, говорит коротко: „Поднеси“. Мальчик наливает рюмку водки и подносит Ефиму. Разговор, между прочим, идёт в таком роде:

– Ну, так как же, – говорит отец, – в какие места думаете двинуться с Николаем Алексеевичем?

– А поначалу, Алексей Сергеевич, Ярмольцы, покружим, а потом, известно, к нам на озеро, утки теперь у нас, так даже пестрит на воде.

– А сам много бил?

– Зачем бить, как можно! Мы для Николая Алексеевича бережём. Да у меня и ружьишко не стреляет – совсем расстроилось. Вот хочу попросить Николая Алексеевича.

Отец улыбается:

– Попросить можно…»

Если вам нравится статья — подпишитесь на наш канал

За сыном из Грешнева отец высылал тарантас, но чаще Некрасов нанимал вольных лошадей. Приехав в Грешнево, отдохнув и несколько дней поработав над стихами (особенно легко писал в деревне), он начинал собираться. К крыльцу подавалась простая телега, нагружённая провизией и охотничьими припасами. На другой день или вечером Некрасов отправлялся сам в лёгком экипаже с любимой собакой, редко ещё и с товарищем. Ходить на охоту с товарищем он не любил. Кругом охоты Некрасова были луга трёх смежных губерний: Ярославской, Костромской, Владимирской. На охоте пропадал он несколько дней. Всюду у него были знакомые крестьяне-охотники, и Некрасов к каждому заезжал и охотился в его местности. Охотничий поезд, состоявший сначала из двух троек, доходил до пяти, нанимались почтовые лошади, так как поэт брал своих провожатых и до известного пункта уже не отпускал их.

По рассказам крестьян-охотников, Некрасов «стрелял хорошо, с выдержкой». Добычу он или рассылал по знакомым, или раздавал сопровождавшим его крестьянам. «Николай Алексеевич, – вспоминал егерь Мироныч из Чудовской Луки, – на зверя охоту не любил, кроме зайца, и то больше для веселья. Вот на птиц охоту до страсти любил». В воспоминаниях крестьян Некрасов-охотник – «милый, добрый барин». Он всегда щедро платил за все услуги, был очень разговорчив и ласков.

Устами Каютина, героя романа «Три страны света», Некрасов говорит: «Поразили меня многие добрые свойства русского крестьянина. Сколько чудных историй слышал я, и таких историй, таких подвигов, что, доведись нашему брату сделать что-нибудь подобное, хватило бы рассказывать на всю жизнь. Да нашлись бы и слушатели и хвалители. А здесь такие дела делаются, забываются, как самые обыкновенные вещи; никто им не удивляется, никто не говорит о них. Там мужик Вавила дубинкой уходил матёрого волка, который, сбесившись, бежал прямо в село, где оставались только бабы да полоскавшиеся в лужах малые ребятишки. В другом месте ражий парень невзначай набрёл на медведя, делать нечего: уходить поздно. Пошли в рукопашный. Парень улучил минуту, выхватил нож из-за пояса и пропорол ему брюхо. Любо парню. Пошёл за дровами, а принёс медвежью шкуру, и как продал её, так выпил с камрадом лишнюю чарку, да с тех пор никогда уж и не вспоминал о своей драке с медведем… Ни в ком, кроме русского крестьянина, не встречал я такой удали и находчивости, такой отважности при совершенном отсутствии хвастовства…»

Один из костромских старожилов, собиравший сведения об охотах Некрасова в Мизской волости, рассказывает по этому поводу следующее: «Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов убил бекаса, а Гаврила в тот же момент – другого, так что Некрасов не слыхал выстрела. Собака, к его удивлению, принесла ему обоих бекасов.

– Как, – спросил он Гаврилу, – стрелял я в одного, а убил двух?

По этому поводу Гаврила рассказал ему о двух других бекасах, которые попали одному охотнику „под заряд“».

«Пейте, пейте, православные!
Я, ребятушки, богат:
Два бекаса нынче славные
Мне попали под заряд».

Убийство двух коробейников, о которых рассказано в поэме, действительно произошло в Мизской волости. «Арина, мать солдатская» – тоже не вымысел Некрасова. Он встретился с ней действительно в одну из охотничьих поездок, и она рассказала ему повесть своей жизни. Некрасов говорил, что «несколько раз делал крюк, чтобы поговорить с ней, а то боялся сфальшивить». И, конечно, на охоте возникла такая поэма, как «Крестьянские дети», где опять упоминается тот же приятель поэта Гаврила Яковлев, и ряд других стихов, навеянных или непосредственно впечатлениями охоты, или беседами с бывалыми людьми.

Охота вообще неизменно пробуждала в Некрасове творчество:

«Опять я в деревне. Хожу на охоту.
Пишу мои вирши – живётся легко…»

Зимой Некрасов писал мало. Но, занятый хлопотливыми делами редактора-издателя большого журнала, он всё же и зимами, оставляя литературный Петербург, уезжал поохотиться на медведей. Такие отлучки автора из Петербурга нередко были причиной задержки выхода очередных номеров журнала. У Некрасова была специальная охотничья дача близ ст. Чудово Новгородской губернии. В Чудово Николай часто приезжал не один, а с большой компанией любителей охоты, типы которых зарисованы им в неоконченной драматической поэме «Медвежья охота».

В охотничьих поездках Некрасова в последние годы его жизни всегда сопровождала жена Зинаида Николаевна, та самая Зина, которой умирающий поэт посвятил известное стихотворение: «Двести уже дней, двести ночей муки мои продолжаются»… По воспоминаниям некрасовского кучера, записанным литератором Бибиковым, «Николай Алексеевич имел такое обыкновение: как сильно проиграется в клубе, так сейчас в Чудово с Зинаидой Николаевной на охоту. Она ведь тоже охотница была: в мужском платье верхом на лошади на охоту ездила. Наденет рейт-фрак, брюки в обтяжку, как рейтузы гусарские, на голову циммерман, волосы под шляпу подберёт – и узнать нельзя, что женский пол. Николай Алексеевич до страсти любил её в этом костюме».

На охоте в Чудове произошёл однажды случай, который на некоторое время заставил Некрасова бросить охоту. Зинаида Николаевна нечаянным выстрелом убила его любимую собаку Кадо. Некрасов рыдал над трупом своего верного пса, сам зарыл его в землю в садике охотничьей дачи и надолго уехал из Чудова. Над могилой собаки Некрасовым был поставлен памятник – тёмно-серая мраморная плита со следующей надписью:

«Кадо,
Чёрный пойнтер,
Был превосходен на охоте,
Незаменимый друг дома.
Родился 15 июня 1868 г., убит случайно на охоте 2 мая 1875 г.»

Как охотник, Некрасов, конечно, страстно любил собак. Он сам наблюдал за их воспитанием, а любимцев даже кормил со своей тарелки и давал им куски с вилки. Сколько заботливости и охотничьей любви к собаке в письме Некрасова к брату: «Береги Фридку… в холод в воду её не берите, а затем охотьтесь с ней на дупелей и вальдшнепов».

Особенно много охотничьих реляций в письмах Николая Алексеевича к И.С. Тургеневу. Ему, тоже завзятому охотнику и поэту охоты, Некрасов никогда не забывал, сообщая о литературных новостях, написать хоть несколько строк о своей охоте и об охоте же спросить его. Среди «охотничьих» писем Некрасова к Тургеневу особенно интересно одно (1852 г.), являющееся как бы наброском рассказа из ненаписанных Некрасовым «Записок охотника»: «Я охотился по железной дороге – эта дорога как будто нарочно пролегает через такие места, которые нужны только охотникам и более никому: благословенные моховички с жидким ельником, подгнивающим при самом рождении, идут на целые сотни вёрст – и тут-то раздолье белым куропаткам! Есть в этой стороне и тетерев, преимущественно мошник, довольно серых куропаток, но вальдшнепа нет и признаков; бекас и дупель попадаются только изредка. В три мои поездки туда убил я поболее сотни белых и серых куропаток и глухарей, не считая зайцев, и услыхал новое словечко, которое мне очень понравилось, – паморха. Знаешь ли ты, что это такое? Это – мелкий-мелкий, нерешительный дождь, сеющий сквозь сито и бывающий летом. Он зовётся паморхой в отличие от измороси, идущей в пору более холодную. Это словцо Новгородской губернии. Унылая сторона, населённая наполовину карелами, бедная и невероятно дикая – но тем лучше для нашего брата-охотника!..»

Петербургская квартира Некрасова носила на себе все следы охотничьей страсти своего хозяина. Критик А.М. Скабичевский в своих воспоминаниях о Некрасове говорит: «Кто вошёл бы к нему в квартиру, не зная, кто в ней живёт, ни за что не догадался бы, что это квартира литератора, и к тому же певца народного горя. Скорее можно было подумать, что здесь обитает какой-то спортсмен, который весь ушёл в охотничий промысел; во всех комнатах стояли огромные шкафы, в которых вместо книг красовались штуцера и винтовки; на шкафах вы видели чучела птиц и зверей. В приёмной же комнате на видном месте между окнами стояла на задних лапах, опираясь на дубину, громадная медведица с двумя медвежатами, и хозяин с гордостью указывал на неё как на трофей одного из своих самых рискованных охотничьих подвигов».

С. Атава (Терпигорев), тоже охотник, вспоминал, что в передней Некрасова посетителей встречал «егерь в охотничьей одежде с зелёными обшивками и штук пять роскошнейших собак пойнтеров». В передней же висел на стене в раме печатный патент, выданный Некрасову Обществом охоты на звание почётного члена общества. В этой квартире, полной трофеев охоты, больного Некрасова незадолго до его смерти навестил чудовской егерь Мироныч. «Провели меня в комнату, – рассказывал он, – я и подаю ему на подносе дичину разную битую в гостинец, думал порадовать. Посмотрел он на птицу, только вздохнул: „Хоть бы раз ещё на охоту взглянуть!..“»

Измученный тяжким недугом, изнемогая в борьбе со смертью, Некрасов слагал свои «Последние песни»:

«Нет, не поможет мне аптека,
Ни мудрость опытных врачей:
Зачем же мучить человека?
О небо! Смерть пошли скорей!
Друзья притворно безмятежны,
Угрюм мой верный чёрный пёс…»

И, может быть, глядя на этого верного пса, Некрасов особенно остро вспоминал о днях, когда он был «бодр и жив» и «гонялся с ружьём» за перелётной птицей. ..

Умер Некрасов 8 января 1878 года (27 декабря 1877 года по старому стилю). Проститься с ним пришло несколько тысяч человек, которые провожали гроб писателя от дома до Новодевичьего кладбища Петербурга. Это был первый случай, когда российскому писателю отдавали всенародные почести.

Русский охотничий журнал

========================

Если вам понравилась статья — подпишитесь на канал

Больше материалов об охоте и оружии есть на нашем сайте huntportal.ru

Следить за новыми публикациями можно в Facebook, ВКонтакте, Одноклассниках и Twitter

Наши фотографии в Instagram и видео на YouTube

Кемеровская областная научная библиотека имени В.Д.Фёдорова

    Поэт, член Союза писателей России. Почетный гражданин г. Березовский.

    Родился в селе Панфилово Крапивинского района Кемеровской области. В начале 1938 г. отец Михаил Иосифович был снят с партийной работы и репрессирован. Семья переехала в поселок Барзас, где прошли детство и школьные годы поэта.

    После семилетки окончил Новосибирский техникум физической культуры, служил в армии, закончил спортивный факультет Кемеровского педагогического института.

    Жизнь и почти вся трудовая деятельность связана с городом Березовским. Имеет более сорока лет трудового стажа. Работал грузчиком в Магаданском порту, литсотрудником в газете, учителем физкультуры, тренером, спортивным инструктром, разнорабочим в промысловом хозяйстве, пасечником, лесником, штатным охотником-промысловиком.

    Любовь к родной сибирской природе, боль за все живущее на земле прошли красной нитью через все творчество поэта, начиная с самых ранних стихов, написанных и опубликованных еще в армии.

    Лауреат региональной премии имени В. Федорова (2002 год).

    Печатался в газетах: «Советский воин», «Магаданский комсомолец», «Комсомолец Кузбасса», «Кузнецкий край»; в журналах: «Москва», «Наш современник», «Поэзия», «Охота и охотничье хозяйство», «Свидание с природой», «Огни Кузбасса», «День и ночь» (Красноярск).

    Участвовал в сборниках: «День поэзии Кузбасса» (Кемерово,1972), «Весна в Притомье» (Кемерово, 1984), «Дороже серебра и злата» (Кемерово, 1994), «Площадь Пушкина» (Кемерово, 1999), «На родине моей повыпали снега» (Кемерово, 1998), «Собор стихов» (Кемерово, 2003).

     Жил в поселке Юго — Александровка Кемеровского района.

     Ежегодно (с 2004 г.) в поселке проходит литературный фестиваль «Юго-Александровский родник», инициатором проведения которого был Леонид Гержидович.  У родника в большую творческую семью собираются авторы со всей Сибири.

Асеев Николай Николаевич — биография поэта, личная жизнь, фото, портреты, стихи, книги

Один из основателей «Левого фронта искусств», исследователь русского стиха и наставник молодых поэтов, Асеев выпустил за свою жизнь более 30 книг стихотворений и прозы. Владимир Маяковский писал про Николая Асеева: «Этот может. Хватка у него моя». Алексей Кручёных называл его «импульсом» и «чистым золотом». Варлам Шаламов считал, что он умрет, если запретить ему писать.

От дедушкиных сказок к первым стихам

Детство Николая Асеева прошло в Курской губернии. Он рано остался без матери; его отец, страховой агент, постоянно ездил в командировки. Воспитанием будущего поэта занимался дедушка: «Это он мне рассказывал чудесные случаи из его охотничьих приключений, не уступавшие ничуть по выдумке Мюнхгаузену. Я слушал, разинув рот, понимая, конечно, что этого не было, но все же могло быть. Это был живой Свифт, живой Рабле, живой Робин Гуд, о которых я тогда не знал еще ничего».

Учиться Николая Асеева отдали в Курское реальное училище. Потом он переехал в Харьков, где поступил на филологический факультет. Поэту город не нравился. Единственное место, которое он с удовольствием посещал, — это дом сестер Синяковых. Потом их назовут музами русского футуризма. По воспоминаниям Лили Брик, Борис Пастернак ухаживал за Надеждой, Давид Бурлюк — за Марией, Григорий Петников — за Верой, Николай Асеев — за Ксенией (позже они поженились). А Велимир Хлебников влюблялся во всех сестер Синяковых по очереди.

Семен Кирсанов, Александр Родченко, Николай Асеев. Фотография: rosphoto.org

Из Харькова по настоянию отца Асеев переехал в Москву и поступил в Московский коммерческий институт. Одновременно он слушал лекции на филологическом факультете Московского университета. В это время он познакомился со многими московскими поэтами и писателями — Вячеславом Ивановым, Валерием Брюсовым, Федором Сологубом. Но главным событием для поэта стала встреча с Владимиром Маяковским: «Со времени встречи с ним изменилась вся моя судьба. Он стал одним из немногих самых близких мне людей».

В 1913 году стихотворения Николая Асеева выходят в альманахе «Лирика». В тот же год совместно с Борисом Пастернаком и Сергеем Бобровым Асеев организовал свою группу футуристов «Центрифуга». Вскоре к ним присоединились и новые участники — Велимир Хлебников, Мария Синякова, Божидар, Григорий Петников.

За четыре следующих года Николай Асеев выпустил пять сборников стихотворений — «Ночная флейта», «Зор», «Леторей», «Четвертая книга стихов», «Оксана».

Рафинированный интеллигент на «Левом фронте»

Шла Первая мировая война. В 1915 году поэта призвали на фронт. В военной части Асеев устраивал чтения стихов и пытался поставить спектакль по рассказу Льва Толстого, за что его посадили под арест. Вскоре поэт заболел туберкулезом, и его отпустили домой — лечиться. Через год Асееву пришлось вернуться на фронт, но неожиданно революционные события освободили его от дальнейшей службы.

«Сейчас же после Февральской революции я, 27-летний поэт, выученик символистов, отталкивавшийся от них, как ребенок отталкивается от стены, держась за которую он учится ходить. Я — рафинированный интеллигент — с удовольствием заметил, что нет больше силы, которая заставляла меня носить костюм каторжника — мою тяжеловесную прокарболенную шкуру рядового 34-го запасного полка».

В 1917 году Асеев с женой уехали во Владивосток. Там он вступил в местный Совет рабочих и солдатских депутатов и стал начальником биржи труда. Параллельно работая в местной газете, поэт публиковал стихи Владимира Маяковского, Василия Каменского, Петра Незнамова.

Во Владивостоке вышел следующий сборник Асеева — «Бомба». Поэт отправил Владимиру Маяковскому экземпляр книги. В ответ Маяковский прислал ему свое издание с подписью: «Бомбой взорван с удовольствием. Жму руку — за!»

В 1922 году по приглашению наркома просвещения Луначарского Николай Асеев вернулся в Москву. В это время он активно издавал свои произведения. Особенно популярны у читателей были поэмы «Синие гусары», «Буденный», сборник «Совет ветров».

«Мы говорили; вот, если запретить писать стихи? Нельзя никак — просто стихи будут исключены из жизни общества. Что будут делать поэты? Асеев перестанет жить».

Николай Асеев и Аркадий Гайдар. Фотография: old-kursk. ru

Николай Асеев сотрудничал с советским кинематографом: он написал сценарии к фильмам «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» Льва Кулешова, «Федькина правда» Ольги Преображенской, участвовал в создании «Броненосца «Потемкин» Сергея Эйзенштейна.

Вместе с Владимиром Маяковским, Осипом Бриком и Борисом Кушнером Николай Асеев организовал творческое объединение «Левый фронт искусств». Его участники призывали связать искусство с материальным производством, отказаться в поэзии от вымысла и больше писать о фактах, живее откликаться на новые потребности общества. «Сейчас следует учиться поэзии у станка и комбайна», — писал Николай Асеев. В объединение входили не только поэты, но и художники (Любовь Попова, Варвара Степанова, Владимир Татлин), архитекторы (братья Веснины, Андрей Буров) и кинематографисты (Сергей Эйзенштейн, Дзига Вертов, Леонид Трауберг).

В эти годы Николай Асеев тесно дружил с Владимиром Маяковским, которого он считал «наиболее яркой фигурой среди поэтов сегодняшнего дня». Иронизируя по поводу отношений двух поэтов, Кукрыниксы нарисовали шарж. Маяковского изобразили в виде созвездия Большой Медведицы, а Асеева — Малой. Но далеко не все современники так видели расстановку творческих сил. Алексей Крученых писал: «Маяковский служит стихом, он служащий. А Коля — служит стиху. Он — импульс, иголка, звёздочка, чистое золото». Варлам Шаламов вспоминал, что в Москве 20-х годов от Асеева стихов ждали больше, чем от Маяковского, который выдавал больше «шума, скандала, хорошей остроты, веселого спора-зрелища».

Редактор, переводчик, преподаватель

В 30-е годы Николая Асеева избрали в редакционную коллегию «Литературной газеты», потом — в состав правления Союза писателей. В эти годы поэт сочинял праздничные стихи в газеты, стихотворные отклики «на злобу дня». В поиске новых жанров он публиковал международные политические фельетоны («Надежда человечества», «Берлинский май»).

«Нас смущала искусственность его поэзии, холодок «мастерства», который, уничтожая поэта, делал его «специалистом», выполняющим «социальный заказ».

После смерти Маяковского Асеев писал о нем многочисленные статьи, а в 1940 году издал поэму «Маяковский начинается», за которую получил Сталинскую премию.

После Великой Отечественной войны Асеев продолжал писать стихи, занимался переводами (известны его переводы стихов Мао Цзэдуна). В 1961 году вышла его книга «Зачем и кому нужна поэзия» с воспоминаниями о поэтах-современниках — Владимире Маяковском, Сергее Есенине, Велимире Хлебникове, Виссарионе Саянове, Александре Твардовском. В ней Николай Асеев также размышлял о происхождении русского стиха. Советский филолог, академик Дмитрий Лихачев написал подробную рецензию на «интересную по мыслям и блестяще написанную» книгу. В эти годы Асеев преподавал в Литературном институте, помогал издаваться молодым поэтам — Виктору Сосноре, Андрею Вознесенскому, Юрию Панкратову.

«Совсем неожиданным в свиданиях с Николаем Николаевичем было для меня то, что он преимущественно говорил не о своей поэзии, не о своих стихах — он говорил о стихах молодежи, любил их читать…»

В последние годы поэт тяжело болел. Как вспоминала его супруга Ксения Асеева: «В последний день его жизни, когда я пришла в больницу «Высокие горы», Николай Николаевич сел на постели и начал читать стихи. Со стихами уходил он из жизни…» Николая Асеева не стало в 1963 году.

Гийом АПОЛЛИНЕР. Охотничий рог — favorite_verses — LiveJournal

Перевод с французского Михаила Кудинова

Как маска тирана, трагична
История наша… Взгляни:
В этих драмах и риск и величье,
Но тебе не раскроют они
Смысла нашей любви патетичной.

Снова Томас де Квинси пьет яд,
Тонкий опиум пьет и, в мечтанья
Погруженный, бредет наугад
К бедной Анне. Восторги, страданья –
Всё проходит, всё годы умчат.

Рог охотничий – воспоминанье
Умирает, вдали прозвучав.

Сб. «Алкоголи», 1913

«Охотничий рог» («Ле Суаре де Пари», сентябрь 1912, № 8). М. Декоден сопоставляет это стихотворение, написанное под влиянием разрыва с Мари Лорансен, со стихотворениями «Мост Мирабо» и «Мария». Томас де Квинси (1785–1859) – английский писатель, на собственном примере правдиво описавший неминуемую деградацию наркомана и усилия, которые требуются, чтобы преодолеть эту страсть, в книге «Исповедь одного английского опиомана» (1822). Суровый нравственный урок из этого произведения был извлечен в известной книге Шарля Бодлера «Искусственный рай» (1860), где Бодлер опровергает представления, будто наркотики способствуют творческому вдохновению. Анна – любовница де Квинси, также страдавшая нарокманией» (Н. И. БАЛАШОВ, с. 303–304).

Аполлинер Г. Стихи. – М.: Наука, 1967. – С. 90. – (Литературные памятники).

Звуки рога
Перевод с французского Юрия Корнеева

Как маска деспота, трагична
И благородна наша связь.
Не став ни вспышкой фантастичной,
Ни драмами не расцветись,
Она проста и прозаична.

Вновь опий, как де Квинси, пей,
Дай сладкий яд мечте убогой
И к бедной Энн бреди своей.
Проходит все. Пора в дорогу.
Не раз я возвращусь по ней.

Воспоминанья — звуки рога:
Несет их ветер в даль полей.

Сб. «Алкоголи», 1913

Рог: Из французской лирики в переводах Ю. Б. Корнеева. – Л.: Лениздат, 1989. – С. 219.

Охотничий рог
Перевод с французского Анатолия Гелескула

Главы повести нашей просты
И трагичны как маска тирана
Ни единой случайной черты
Ни одна сумасбродная драма
Не лишила любовь высоты

Цедит Томас де Квинси дурмана
Целомудренный гибельный сок
Нежен опиум Бедная Анна
Все не вечно и дается на срок
Возвращаться я буду нежданно

Память память охотничий рог
Замирающий в дебрях тумана

Сб. «Алкоголи», 1913

Тёмные птицы: Зарубежная поэзия в переводах А. М. Гелескула. – М.: Весть – ВИМО, 1993. – С. 66.

Охотничьи рожки
Перевод с французского Михаила Яснова

Как маска древнего тирана
Высок трагичен и суров
Роман который как ни странно
Не требует волшебных слов
Ни риска в нем и ни обмана

Вот так де Квинси пить готов
Свой опиум невинно-сладкий
За бедной Анной бездной снов
И я блуждаю без оглядки
Нам этот путь знаком и нов

Стихает память как в распадке
Призыв охотничьих рожков

Сб. «Алкоголи», 1913

«Квинси Томас де (1785–1859) – английский писатель, автор «Исповеди опиомана» (1822), которая вошла во францзускую литературу благодаря ее подробному изложению и анализу Бодлером во второй части его «Искусственного рая» (1860). Анна – шестнадцатилетняя нищенка-наркоманка, подруга юного писателя в скитаниях по Лондону; после их случайной разлуки она становится героиней его наркотических галлюцинаций» (М. Д. ЯСНОВ, с. 296).

Аполлинер Г. Мост Мирабо. – СПб.: Азбука-классика, 2000. – С. 211. – (Bilingua).

Читать онлайн «Охотничьи собаки (сборник рассказов)» автора Пришвин Михаил Михайлович — RuLit

Михаил Михайлович Пришвин

Охотничьи собаки (сборник рассказов)

ОХОТНИЧЬИ СОБАКИ

Охотничья собака — это ключ от дверей, которыми закрываются от человека в природе звери и птицы. И самое главное в этом ключе — собаке — это ее нос, удивительный аппарат для человека, способного чуять лишь немного дальше своего носа.

Нос собаки, или чутье, как говорят охотники, эта холодная мокрая замазка с двумя дырочками, никогда не перестанет удивлять человека. Бывает, ветер нанесет собаке на открытом болоте запах маленькой птички гаршнепа с такого расстояния, что скажешь потом другому охотнику и он улыбнется и припишет это общей слабости охотников все удачи свои преувеличивать. Да вот и сам я сейчас, рассказывая о чутье собак, остерегаюсь выразить свои чудесные случаи в метрах. Знаю, что скажут он врет, знаю, впрочем, что спроси его самого о своих случаях в опытах на дальность чутья — и он махнет еще много дальше, чем я.

Еще удивительней кажется чутье гончих, несущихся во весь дух по невидимому на чернотропе следу зайца или же лисицы. И мало того! Случается, поратая гончая на своем сумасшедшем пробеге старается держаться в стороне от следа, чтобы сила запаха зверя не сбивала чутье. Поразительна тоже для человека мощность легких у гончих и мускульная сила их ног. Сплошь и рядом бывает, что гончая с короткими перерывами лая и бега на заячьих скидках и сметках так и прогоняет зайца весь день.

А какой слух у собак! В лесу глухом, заваленном снегом, охотник идет с лайкой по следу куницы. Вдруг куница махнула на дерево и, невидимая, верхом пошла по кронам, почти сходящимся. Тогда охотник глядит на царапинки куньих лапок по снежным веткам деревьев, на посорки, падающие сверху из-под лапок зверька, царапающих кору на стволах и ветках деревьев. И вот как будто и нет никаких признаков зверя, охотник ничего больше не слышит и ничего не может рассмотреть. Но лайка остановилась, поставила уши рожками и все поняла по слуху: она слышала, как упала посорка, точно определила место на дереве, откуда слетела частичка коры, и что-то увидала там. Охотник поглядел туда внимательно и тоже увидел.

Точно так же каждый охотник-любитель, что бывал с легавой собакой на тяге вальдшнепов, когда в полной для нас тишине в напряженном ожидании вдруг видит, будто электроток пробежал по собаке. Как стрела компаса, повернулась собака туда-сюда и, наконец, стала, и носом своим, как стрелкой, указывает место, откуда следует ждать желанного звука. Охотник повертывается по собаке, как по компасной стрелке, ждет, ждет и вот сам действительно слышит, — собака никогда его не обманет, — слышит известный волнующий звук токующего на лету вальдшнепа, знакомый всякому охотнику: «хор-хор!» и «цик!»

Так собака на охоте бывает как бы дополнением человека, как тоже и лошадь, когда человек на ней едет верхом.

Но собака не лошадь, собака настоящий, можно сказать, задушевный друг человека, и все-таки не сливается с ним в один образ, как сливается лошадь с человеком в кентавре. Может быть, это потому так, что самое главное в собаке для человека — это чутье. Но чутье это не как хвост у лошади: чутье надо приставить к самому лицу человека, а лицо человека для поэта неприкосновенно. Впрочем, и то надо помнить, что время древних натуралистов прошло, и теперь мы больше заняты душой человека и животных, не внешним их выражением, а внутренней связью.

И если понадобится нам найти имя такой связи между человеком и собакой, то мы все знаем, имя этой связи есть дружба.

И тысячи поэтических произведений в стихах и прозе, тысячи живописных и скульптурных произведений посвящены дружбе человека с собакой.

Среди охотников распространено даже такое поверье, будто у настоящего охотника за всю его жизнь бывает только одна-единственная настоящая собака.

Конечно, фактически это поверье является нелепостью: собачья жизнь короткая в сравнении с жизнью человека, мало ли за жизнь свою человек может раздобыть себе собак с превосходным чутьем и поиском. Смысл этого поверья относится, конечно, не к рабочим качествам собаки, а к самой душе человека: по-настоящему любимой у человека может быть собака только одна.

И это правда!

Три года тому назад был я в Завидове, хозяйстве Военно-охотничьего общества. Егерь Николай Камолов предложил мне посмотреть у своего племянника в лесной сторожке его годовую сучку, пойнтера Ладу.

Руководство по охоте от Элеоноры Вилнер

Единорог — легкая добыча: его рог

на коленях у девицы очевидный

твист, прирученная фигура — как ястреб

который когда-то бродил на свободе, но теперь сидит толстый и в капюшоне,

крик на запястье охотника. Это просто

поймать то, что больше не захватывает

разум, издавна вплетенный в,

Выцветший гобелен на осыпающейся стене

сделано женщинами, которые носили ключи

в их талии и во сне пришел

горячие мечты раненых рыцарей осталось кровотечение

на их попечении, кто проснется на следующее утро

стон от остатков копья в паху,

Посмотрите вверх на круглое светлое лицо, сияющее вниз

они думают «мое» и говорят: «ангел. «

Таких зверей легко поймать; их мечты

предать их. Но тяжелая добыча — та

это не будет приказано.

По этим знакам вы его узнаете:

когда вы поднимаете приманку

из воды длинная пластиковая леска

будет отсутствовать конец: приманка и крючок

пропадет, а линия будет качать бесплатно

в воздухе, так и без света будет

наживка или ее хитрость

резкий завиток серебра.Или когда тянешь

ваша сеть из ручья она съест

как будто под действием кислоты, его мелкая сетка размокла в клочья.

Или когда вы пойдете на рассвете, чтобы проверить свои ловушки,

их большие металлические челюсти будут вывернуты

открытые, зубья тупые с ржавчиной

как будто они пролежали много лет под дождем.

Или когда внезапно разразится гроза

летом на следующее утро

память компьютера будет пустой.

Тогда ищите пустую карточку, подпружиненную ловушку,

сеть растворилась, незагруженная

линия, которая свободно качается в воздухе.

Там. Днем идти на охоту с пустыми руками

и возвращаемся домой так же

во тьме.

Охота на Гайавату Генри Уодсворта Лонгфелло

Далее в лес
Гайавата в одиночестве шел
Гордо, с луком и стрелами,
И птицы пели вокруг него, над ним,
«Не стреляй в нас, Гайавата!»
Пела малиновку, Опечей,
Пела синяя птица, Овайса,
«Не стреляй в нас, Гайавата!»

Вверх на дуб, рядом с ним,
Запрыгнула белка, Аджидаумо,
Взад и вперед среди ветвей,
Кашляла и болтала с дуба,
Смеялся и между смехом сказал:
«Не стреляй в меня, Гайавата! »

И кролик со своей тропы
Отскочил в сторону и на расстояние
Сел ***** на корточках,
Половина в страхе, половина в резве,
Сказав маленькому охотнику,
«Не стреляй в меня, Гайавата! »

Но он не внимал и не слышал их,
ибо мысли его были с благородными оленями;
На их следах глаза его были прикованы,
Ведя вниз к реке,
К броду через реку,
И, пока один во сне шел,

Спрятался в ольховых кустах.
Там он ждал, пока придут олени,
Пока он не увидел два поднятых рога,
Увидел два глаза, смотрящие из чащи,
Увидел две ноздри, направленные на ветер,
И олень спустился по тропинке,
В пятнах лиственного света и тени .
И его сердце внутри него трепетало,
Трепетало, как листья над ним,
Как трепетали березовые листья,
Когда олени спускались по тропинке.

Затем, после восстания на одно колено,
Гайавата направил стрелу;
Едва ветка пошевелилась при его движении,
Едва ли лист пошевелился или зашелестел,
Но настороженный косуля тронулся,
Постучал всеми копытами вместе,
Слушал, подняв одну ногу,
Прыгнул, как будто встречая стрелу;
А! поющая роковая стрела,
Как оса, она зажужжала и ужалила его!

Он лежал мертвый в лесу,
У брода через реку;
Больше не билось его робкое сердце,
Но сердце Гайаваты
Бешено, кричало и ликовало,
Когда он нес благородного оленя домой,
И Ягу и Нокомис
Встречали его приход аплодисментами.

Из шкуры благородного оленя Нокомис
Сделал плащ для Гайаваты,
Из плоти благородного оленя Нокомис
Сделал пир в его честь.
Вся деревня пришла и пировала,
Все гости хвалили Гайавату,
Звали его Сильный сердцем, Соан-ге-таха!
Звали его Лунное Сердце, Ман-гоу-тайси!

Отправка издалека — сезон охоты [Кара Бенсон]

Посмотрите внимательно

«Винтовка готова». Это от соседа, с которым я пересекался, когда гулял, и он разгребал свой почтовый ящик.Мы говорили с противоположных сторон дороги, иногда останавливаясь, чтобы ветер стих, чтобы нас услышали. Наш первый большой снег выпал на холм, но «регулярный сезон» только что закончился. «Хотя еще есть несколько дней поклонения». В это время года здесь самая горячая тема, независимо от того, охотится ли человек за мясом или хочет, чтобы его пропустили, и я, безусловно, второй.

В основном я избегаю своих любимых прогулок по лесу во время стрелкового сезона. Охотничьи стоянки и заброшенные камуфляжные палатки прошлых лет, спрятанные в окружающем ландшафте, напоминают девушке, что приходить с субботы ноября по воскресенье декабря на улицу не случайно. Очень неприятно видеть эти лестницы на платформе на высоте — как дом на дереве, только смертельно опасно. Даже идя по дорогам, я ношу свою безопасную оранжевую шляпу Carhartt. В конце концов, я — движущаяся плоть.

В некоторые периоды плеч, которые менее популярны среди охотников, я, как известно, скользил дальше в деревья. Охота с луком представляет меньший риск, так как дальность действия стрелы меньше, чем у пули. Тем не менее, я свистнул на ходу, резкими пронзительными взрывами зажал пальцы во рту, как будто болею за свою команду.Из-за того, что дни короче, я часто возвращаюсь через лес в сумерках, стараясь не использовать налобный фонарь, чтобы растянуть, как долго я могу прожить в естественном, если он тускнеет, свете. Мне нравится то время суток, когда ночь переходит в ночь, как последнее ура солнца режет вершины леса золотом. Очевидно, сейчас самое лучшее время для охоты.

FWEET! FWEET! Здесь не на что смотреть! Просто маленький старик, человек, невинно идущий домой! Мои путешествия часто ловят оленей. Я видела, как эти красотки прыгают с грядок на лугу или из-под провисших сосновых веток, когда я подходил к ним.Это всегда удовольствие. Мучительно думать о пуле или стреле в их сердце, хотя я мог бы прямо сейчас сказать, что ем немного мяса (я не всегда). Я почти уверен, что никогда не смогу совершить это дело. Наверное, тоже было бы неразумно рассчитывать на меня как на собирателя или фермера, но, к счастью, каждому племени нужны свои писаки.

Подруга, которая гуляет со мной в этих лесах (она живет вниз по холму, затем вверх по участку — я могу добраться до ее дома из своего дома), и в это время года я ношу колокольчики.В ее оранжевом жилете есть карманы для пуль, когда члены ее семьи охотятся. Она, как и я, не согласна с этим. Мы обрабатываем это во время прогулки. «У них здесь хорошая жизнь». Конечно, лучше, чем домашние животные. Мы встречаемся у нашего обычного пня, а затем спускаемся к любимому пруду, чтобы провести конец дня на улице после того, как мы провели в сети слишком много времени. Мы вдвоем ходим и разговариваем, звенящие колокольчики — более безопасная ставка, чем когда мы расстаемся, чтобы вернуться домой в одиночку. Вот тогда я начинаю свои взрывы. FWEET! FWEET! Каждые 20 футов или около того.Я знаю, где стоит одна охотничья стойка, между тем местом, где мы отделились, и безопасным доступом к моей двери. Не знаю, идет ли кто-нибудь пешком, ждет. Наблюдение за всем, что движется по сайту. Я подвержен риску из-за того, что хожу.

Это означает, что я чувствую себя мишенью. Мне вспоминается карикатура Гэри Ларсона Дальняя сторона , где один олень разговаривает с другим оленем, у которого на груди был яблочко. Первый олень говорит: «Ладно с родинкой, Хэл.«Если серьезно, я думаю о том, чтобы быть любителем концертов (когда мы занимались такими вещами). Прихожанин. Быть целью в зависимости от того, кого вы любите, от цвета кожи или от того, какой путь вы выберете в тот или иной день. Ходить по миру, зная, что есть те, кто носит смертоносное оружие, чтобы обучать его на других людях, расширяет мою способность к сочувствию до предела.

Охота за пропитанием — совсем другое дело. Ребекка Сольнит пишет в книге Wanderlust: A History of Walking , что охота в Соединенных Штатах, как правило, осуществляется сельской беднотой или коренным населением, чтобы прокормить себя, и что это достойно восхищения или, по крайней мере, предпочтительнее, чем в Великобритании, где охота является элитарным видом спорта.Фактически, в результате доступ к большей части земли в Англии был закрыт для низших слоев населения. Были приняты строгие законы о браконьерстве и незаконном проникновении, поэтому эти участки оставались заполненными в течение нескольких недель в году, когда богатые землевладельцы проводили свои спортивные каникулы. Там, где я живу, лес начинает казаться мне чем-то вроде общинного достояния. Это могло быть моей проекцией, но чем дольше я здесь, тем больше я становлюсь свидетелем явных и негласных соглашений между жителями. Существа, конечно же, не обращают внимания на вывешенные знаки, поэтому живя с дикой природой (водоразделами, воздушными и воздушными вирусами и т. Д.)…) — это не индивидуальное занятие, даже если к нему подходят по-разному. И, судя по всему, это правда, что охотники на холме съедят то, что эта добыча. Эти милые создания, сладко обнюхивающие лесную подстилку желудями.

FWEET! FWEET!

Дом моего соседа

Несмотря на мой план держаться подальше от леса до окончания стрелкового сезона, я все-таки стал бочком — в день открытия! Я начал достаточно шустро, намереваясь идти только по дорогам.Я слышал, как pap pap pows ​​ вспыхивали, как смертельный треск попкорна в ландшафте все утро. К тому же на обочине дороги стояли зловещие машины, и дома не было видно. К моему небольшому участку примыкает лесной участок площадью 200 акров с заброшенным, ныне полуразрушенным домом. Бывший патриарх скончался, а его потомки, по-видимому, никогда не договаривались о том, что делать с имуществом. На месте, которое давно было расчищено для натурального хозяйства, растет относительно молодой лес. (Конечно, мне это нравится — и деревья, и обвалившиеся кости конструкции. ) Я мог видеть джип, припаркованный с раннего утра до полудня перед старым обветшалым домом. Пастор, у которого я купил церковь, в которой живу, сказал мне, что они никогда не бывают на этой земле, кроме как иногда для охоты.

Итак, я надел шляпу Carhartt и отправился в путь. Я был на полпути вниз и обратно, когда наткнулся на нескольких соседей, готовившихся к прогулке. Наша группа выросла до четырех человек, и почему-то было решено, что мы отправимся в лес за их домом. Позади них есть вековое кладбище и несколько акров земли с бывшими труднопроходимыми дорогами.Однако в какой-то момент мы перешли туда, где их земли соединяются с другими. В настоящее время там все не застроено, хотя в ландшафте можно прочитать следы построек прошлых лет. Мы наткнулись на парня в камуфляжной палатке, который остановился, чтобы поймать движение оленей в сумерках. В ходе разговора обменивались именами, кто-то кузен, и наша прогулочная группа двинулась дальше. В конце концов мы вышли на дорогу, по которой могли тащиться обратно к своим домам. Они собирались указать другой путь, по которому пойдут местные жители, когда из того самого отверстия вышла женщина в ярко-оранжевом жилете с винтовкой на сгибе руки.В этот момент было почти темно, поэтому она назвала его днем. «Но если ты собираешься промывать их таким образом, я могу вернуться и попробовать еще раз». (Вперед, Бенсон. Отправка делает их кончиной.)

Однажды одна из моих соседок спросила, повезло ли ей. Удача? Получаю, а также тьфу . Тогда я подумал, разве это не было бы очевидно, если бы она это сделала? Но, конечно, она не стала бы поднимать тело на плечи, чтобы вытащить его самостоятельно. На самом деле здесь довольно сложная процедура.Я избавлю нас обоих от пересказа деталей этого процесса, к которому я стал причастен. Я скажу вам, что в эту половину сезона есть все признаки здоровой популяции оленей. Я вижу их следы, безошибочно взлохмаченную лесную подстилку, даже слышал, как опасаются, что стада будет слишком много, чтобы пережить зиму, но, похоже, это пока не дает результатов.

Моя первая прогулка за моим домом после стрельбы из винтовки была по великолепному двухфутовому снегу. Я напишу больше о прогулках на снегоступах в другом посте, но скажу здесь, что для меня это была волшебная страна чудес, пухлые белые комки, цепляющиеся за вечнозеленые растения и ласкаемые поздним розовым цветом, такое чистое наслаждение.Я погрузил одну ногу, затем другую в идеальный порошок, когда я услышал шум прямо впереди. Доллар! Не более 20 ярдов от заснеженного охотничьего стенда. Выглядело как четыре точки на его рогах. Он очнулся и бросился прочь между деревьями передо мной. Я так рада, что побывала там и взглянула на него. Нам обоим повезло.

***

Статья Кары Бенсон была опубликована в The New York Times, Boston Review, The Brooklyn Rail , Fence, Hobart, и в других местах.Кевин Янг выбрал ее стихотворение « Банковское дело » в номинации « Лучшая американская поэзия 2011 года ». Получившая стипендию Нью-Йоркского фонда искусств, она живет на исконной территории могикан в северной части штата Нью-Йорк. www.carabensonwriter.com.

Прочтите предыдущие посты из этой серии: Привет, издалека, заходите гуси, чьи леса, и дороги и семена, след.

Охота с моим отцом — Прыгун

У нас было по три птицы, обожженные и сморщенные над огнем, их черные и белые перья были разбросаны по земле, а упрямый пух прилип к тыльной стороне наших рук.Сердца, Бог , даже сердца, которые мой отец заставлял нас есть, хотя он пощадил нас от грязных внутренностей; кишки, которые мы бросили в огонь, висели, как дождевые черви, капали и шипели над тлеющими углями. Я отчетливо помню это ощущение, как хрящ зажат между моими зубами, маленькие мышечные карманы пронизаны сухожилием. Мы с Уильямом с трудом могли смотреть друг на друга, а только взглянули на то, как далеко друг от друга был с маленькими телами в наших руках.

Я почувствовал своего отца и отца Уильяма, когда они шли позади нас в лагере, тихо разговаривали, вешая тушу лося, потягивая пиво.Только после того, как мы с Уильямом наконец закончили, обнаженные маленькие трупы у наших ног, мой отец пришел посмотреть, что мы съели все с этих птиц. Хорошо — потом он добавил — , теперь вы знаете .

После того, как мы закончили, Уильям пошел к своему отцу под брезент и с добычей, ради которой мы были там, — лося-быка. В тот момент, когда Уильям оставил огонь, оставив тонкие кости птицы, превращенные в углерод, он был возвращен в это священное жилище отца и сына. Я услышал треск табака на банке старого стиля, праздничного напитка для охоты.Хотя отец Уильяма стоял рядом, когда мой отец заставлял нас снимать грудь и есть птиц, которых мы подстрелили вокруг лагеря — были границы, которые мужчины не пересекали друг перед другом, — проступки Уильямса были прощены. Я посидел у костра еще немного и почувствовал сопротивление отца, его молчание, которые парили в своего рода кольце и оседали вокруг камней кострища. Слова, которых никогда не было, висели в воздухе над нами, искривлялись в дыму и уносились. Мой отец, хотя никогда не был излишне жестоким или авторитарным, был человеком принципиальным и твердым — переступить определенные границы, которые он защищал, было основанием для увольнения — сияние, которое мы когда-то разделяли в детстве, можно было погасить.

Конечно, тогда я ни о чем из этого не думал; Я почти не осознавал ничего, кроме тошноты, которую, должно быть, подумал, от птичьего мяса в моем желудке. Тем не менее, в этом лагере я понял, и я думаю, что он тоже это знал, что он мог бы больше любить что-то, кроме меня, своего сына. Что я могу быть посторонним даже для него. Мне было тогда тринадцать, и я почувствовал волны смущенного стыда. Красные мокрые грудные клетки лежали у моих ног, как раскрытые ракушки. Бёдра птицы дико качнулись; их ноги хлопали, как только что согнутые ивы, когда я бросал их на угли огня.Сами крылья скрутились и опалились от жары. Я прошел мимо отца, который смотрел в другую сторону от огня, обратно к брезенту, натянутому на истонченной березовой роще, которую мы сделали для лосиного лагеря несколько дней назад. Отец Уильяма достал размягченное мороженое из охладителя пива, неожиданная сладость, припрятанная матерью Уильяма, должно быть, в то утро, когда мы уехали. Уильям потягивал свое пиво между ложками неаполитанского, в то время как я снимал сливки с расплавленных краев ванили и шоколада, избегая ярко-розового цвета клубники с ее насмешливым вкусом детства.

Мы плыли на лодке в Лунде отца Уильяма. Окрашенный в армейский зеленый цвет с пучками темного рогоза и камыша, эта окраска представляет собой попытку слиться под прямым углом к ​​местности, которая не предлагала никакой из этой геометрии. The Flats все называли это — обширная полоса водно-болотных угодий, которая простиралась от края северного побережья, окружавшего город, а затем переходила к подножию невысоких далеких гор. Золотой тамарак и чахлая черная ель пробивались через болота и холмы. По словам отца Уильяма, лосиный лагерь может длиться около двух недель, и никакие девочки не допускаются .Он слегка рассмеялся, улыбнулся, глядя на меня; подумал, что он увидел во мне что-то, чего не видел никто, хотя я не знала, что именно. Я подошел к большому грузовику, который ждал, полный камуфляжа, шерсти и армейских излишков, и Уильяма, своего рода школьного друга, сзади. На мне был старый пуховик; верх, низ и дужки охватывали три цвета блоков: темно-синий, лесной зеленый и грязно-горчичный, испещренный масляными пятнами. Я помню, как моя мама яростно мыла в ванне и тяжело вздыхала, когда оставались пятна.Но от него почти не пахло, он был теплым, и мой отец нашел его на свалке, постоянно меняющийся кладезь возможностей — сокровище одного человека — , как мантра из его уст. В конце концов, это была Аляска, жизнь была другой, и мы все привыкали жить не в Нижнем 48. Все, что у меня было, все равно не замаскировало бы меня, в то время как Уильям напоминал свой особый лес.

Хотя мы с Уильямом учились в одном классе, я все еще был на хорошую голову ниже его, достаточно худ, чтобы бегать по трассе, но не совсем для хоккея, в который он играл почти постоянно в лиге объединенных школ. как военные, так и городские дети.Мы только что переехали во внутренний двор; Полтора года назад приехал из Миннесоты, будучи ребенком, откуда-то из северного Висконсина. Оба наших отца работали на трубопроводе, мой — сварщиком, его — инженером. В любом случае мы достаточно ладили, любой возможный детский снобизм уменьшился из-за изолированности субарктики и нашего твердого воспитания на Среднем Западе.

Охота на лося была ежегодной поездкой отца Уильяма за мясом на зиму, которую делил между собой несколько семей. Затем, когда наступит зимний перерыв, почти пустые морозильные камеры можно будет снова заполнить весенним черным медведем или ранним летним карибу с более далекого севера.Мой отец любил дакотскую охоту на уток и с легкостью обращался с собственным ружьем. Мы молчали между собой, как я ненавидел те ранние, пропитанные росой утра, когда он тащил меня к сырым жалюзи, полям, окутанным бесконечными оттенками коричневого и коричневого. Я вздрагивал и ерзал, неуверенно, как настороженные гуси, вздрагивая, когда я делал ошибочные выстрелы в розовом свете прерий. Я не возражал, когда он, наконец, прекратил предрассветное дрожание моих плеч, пока я спал, почувствовал лишь отдаленное беспокойство, когда он бросил птиц с распущенной шеей на стойку.

За несколько вечеров до охоты на лося, когда мой отец складывал снаряжение в гараже, я удивился даже самому себе, когда сказал, что присоединюсь к ним на охоте. Я взглянул на его лицо, чтобы увидеть искорку недоверия, но ничего не вышло. Брови моей матери слегка приподнялись, и позже той же ночью она вытащила испачканный пуховик и добавила его в растущую стопку. Я помню утро, когда мы уехали, когда она притянула меня к дому на подъездной дорожке и прошептала: Я горжусь тобой, , — а я сделал вид, что не слышу.Я вывернулся из ее рук и двинулся к грузовику. Вина, как тяжелое одеяло, обернулась вокруг моих плеч. Я повернулся, помахал ей и улыбнулся ей, луч света прямо из-за горизонта отражался в ее глазах.

Пока наши отцы бродили по лесу и осматривали окраины с холмов, возвышавшихся над болотами, Уильям и я остались в лагере. Мы ухаживали за огнем, рубили дрова, если хотели, болтали удочками рядом с Лундом для ловли щуки, которая плавала в водах чайного цвета. Этот лагерь использовался отцом Уильяма в течение нескольких лет, неофициальная ставка на небольшой поляне в двадцати пяти ярдах от того места, где располагался Лунд, на мягком плече берегов небольшого притока. Мы ехали часами по речному коридору в запутанном лабиринте заболоченных мест, где высокие с лета травы колыхались, когда мы пролетали мимо. Осока и пушица стали размытыми, зелеными, коричневыми и блекло-белыми, беззвучно перекрывая снисходительный рев подвесного двигателя. Кряквы, кряквы, лопатки и тонкие зеленокрылые чирки вспыхнули, когда мы завернули за углы, и первые испуганные хлопки воды встряхнули меня, когда я был почти уверен, что мы сможем преодолеть их с помощью лодки, хотя мы этого не сделали. Тела в форме футбольных мячей катапультировались земными радугами, вспышками радужных голов, глоток и второстепенных элементов, пока они курсировали к другим водоемам или скрытым водоемам, пока Лунд расчищал путь.

Мы наблюдали, как темноглазые юнко с закрытыми головами клюют и клюют в пыль лагеря. В невысоких зарослях порхали синицы; их почти постоянные жалованья-пчелы проносились через лес. Мой отец расколол лоцманский хлеб, который он не мог переварить, на четверти и отправил куски к краю поляны. Затем из этого внутреннего леса появились сороки и с длинными целеустремленными хвостами высоко качнулись к ели, приютившейся среди берез. Спускаясь вниз, они каркали и булькали, рассеивая других птиц поменьше, принимая то, что они хотели, а мой отец смеялся над их смелостью. Посмотрите на этот , он сказал бы, , вы можете чему-то у них научиться.

Пулемет Уильяма .22 ping ping ping в банках, расположенных горизонтально на доске, и когда он вручил мне пистолет, я крикнул, когда мне удалось их опрокинуть. Он перестроил ряд новыми мишенями, мускулы его лица оставались неподвижными и серьезными. Я чувствовал себя младшим братом: наивным, наивным, неуклюжим.

Помню, это был четвертый день лагеря, когда раздались выстрелы. Вдали я не мог определить, хотя Уильям был уверен — к юго-востоку, около старой хижины Fish and Wildlife — и мой отец появился некоторое время спустя, взволнованный и запыхавшийся — вставайте, пойдем, мальчики — и мы схватили свои рюкзаки и побежали за ним. Ольха и ива, от которых уклонился Уильям, застали меня врасплох, их острые тонкие руки хлестали меня по лицу, жалили и отскакивали, и мои собственные неровные выпады. Когда мы наконец добрались до места убийства, мой отец стоял над массивной тушей лося-быка. Животное было таким большим, таким коричневым, мертвым и неподвижным, его огромный мягкий нос бесцеремонно прижался к грязному участку земли. Когда мы смотрели на животное, рот моего отца напряженно сосредоточился. Он обошел тело и показал взгляд, отмеченный сосредоточенностью, своеобразное видение цели.Это было то же лицо, которое я знал, когда мы ехали на поля возле школы и проводили большую часть дня, взад и вперед, глядя на футбольный мяч в небе между нами. Я не мог удержаться от слез, когда каждый бросок разбивался по костям моих пальцев; Я стоял в каком-то тусклом восторге, форма шара неслась ко мне. В конце концов, мой отец кричал, рассердился, требовал внимания, действия. Теперь, с безвольными руками я двинулся по небольшой поляне.

Резкий запах наполнял воздух, богатое танином выделение растений, смешанное с собственными маслами животного, потом и жиром, и жар, исходящий ввысь.Уильям и его отец говорили приглушенным тоном, и между ними было что-то, что напомнило мне небольшую стаю, движущуюся в тандеме. Уильям сделал мне знак, и мы начали поправлять голову лося, вес которой был почти непристойным, пока мы изо всех сил пытались вытащить нос из грязи. Я скользнул руками по основной ладони рогов быка, полоски, похожие на рельефную карту, ведущие к маленьким вершинам зубцов. Мы с трудом повернули голову гиганта. Наши отцы пришли; я ухватился за основание рогов, когда отец Уильяма засунул руки под подбородок.Ладони руки моего отца раскрылись, и я мог видеть пульс жизни, который следовал за напряжением его большого пальца. Голова быка наклонилась, и мы вытянули шею вперед, во всю длину растянувшись на кочке из пучков травы. Мой отец достал свой канон, и каждый из нас поменялся местами за животным. Я помню, как отец Уильяма сжал мое плечо, сказал, что это мой отец застрелил лося — его первая добыча на Аляске, — и я понял, что мой отец еще не сказал мне ни слова. Затвор камеры был направлен на длинный нос быка; это больше походило на пейзажный объект, чем на что-то, что жило и дышало совсем недавно.Уильям и его отец улыбались на каждой фотографии; Я наблюдал, как они прислонились друг к другу, рука его отца легла на плечи Уильяма. Тускло-серый цвет этого утра сменился далеким цветом, когда горизонт открылся там, где холмы заполняли край неба. Свет медленно осветил наши лица. Отец Уильяма прислонил камеру к одной из стаей, и мы все сели на корточки за лосем. Когда мигал пульсирующий красный свет, и я присел перед отцом, я взглянул на огромную голову под нами.Трепет таймера отсчитывал секунды в своем поспешном последнем приближении. После этого была сделана последняя фотография моего отца, наедине с животным. На периферии я чувствовал на себе его внимание, когда отец Уильяма мягко говорил о гибели большого мальчика .

Я наблюдал, как глаза моего отца следили за руками отца Уильяма, когда они начали двигаться вдоль и поперек животного с устойчивыми линиями хирурга. Он начал с заднего скакательного сустава, сначала резкими круговыми движениями отрезал отрыв шкуры, затем вниз по внутренней части ноги.Прямо перед гениталиями он разрезал живот по направлению к подбородку. Короткие и ровные ломтики, другой рукой он направил нож под кожу, когда он разрезал. Тем не менее, когда мой отец попробовал те же самые приспособления — его руки, нож, плоть — порезы выглядели неуклюжими и рваными. Твердая линия рта моего отца дернулась по краям, слегка сдвинулась вперед, точно так же, как рот, который он сделал, исправляя мои ошибки. Временами ему удавалось смущенно хихикать; его упрямые руки, неправильный угол наклона ножа, недостаточное давление.Нежный смех отца Уильяма снимал любое напряжение — Вы поймете, это требует практики — он заверил моего отца. Я не завидовал новой топографии, которую пытался расшифровать мой отец; тело животного ошеломило меня. Но где-то это было нанесено на карту в сознании отца Уильяма. Вскоре половина шкуры отделилась от тела и растянулась на земле. На эту чистую поверхность, без грязи и волос, мы кладем мясо перед тем, как наполнять мешки с дичью, которые приготовил Уильям. Бык, наполовину невредимый, монохромный в красно-коричневой симметрии, представлял странное абстрактное зрелище, поскольку связанные вместе мышечные группы направляли изгиб клинка.

Наши отцы перебрасывали оленя туда-сюда, медленно освобождая мускулы от серебристых ножен, которые покрывали всю внутренность лося. Мои руки были в крови, когда мне давали мясо или просили держать ногу или сустав. Я провел руками по шелковистой оболочке мембран и подумал о своих внутренностях — что они тоже были всего лишь ножом из-за того, что пролились на землю. Наблюдая за тем, как этого голиафа зарезали, я чувствовал себя уязвимым, незащищенным, опустошенным, как полость тела лося. Он был огромен, но это ему не помогло, а я был лишь малой частью его роста.

Мы с Уильямом загрузили свои рюкзаки, и мой отец сначала отправился с нами в лагерь; тогда оба мужчины продолжили бы за остальным мясом. Наши отцы подняли рюкзаки на спину; мои ноги внезапно стали тяжелыми, как наковальни в густом рыхлом мхе и путанице кустов. Нам очень хотелось удержаться на ногах в искореженных корнях тополя и ольхи. Вернувшись в лагерь, отец повесил залитые кровью мешки на столбы, которые мы сделали несколькими днями ранее. Оставайтесь здесь, мальчики , сказал он и ушел.

Мы уговорили огонь из углей, которые мерцали глубоко в древесном угле, зажгли зеленые выключатели и взмахнули ими высоко и кружились в воздухе.Птицы собирались, пока мы ели ненужную пищу; Лунд будет забит мясом. Сороки порхали вниз, крест их формы с белыми кончиками извергался взад и вперед в деревья. Я помню, как Уильям взял свой пистолет 22-го калибра и нацелился на птиц, и что-то незаконное вспыхнуло между нами.

Это я решил наживать птиц; пилота хлеба хватит. Мы знали, что чем больше кусок, тем больше у них шансов взлететь — отрубить поддающиеся обработке части в безопасном месте с дерева. Я отламывал более мелкие кусочки, заманивал птиц, чтобы они оставались на земле. Мы проследили за их мраморными глазами, когда они пронеслись сквозь стеклянный мир телескопа. Тело Уильяма прижалось к винтовке — естественному придатку. Я вспомнил то утро в морозных жалюзи и моего отца, когда он выкрикивал мотки канадских гусей, летевших над головой, проливая дождь, когда мы орошали небо свинцом. Но это был первый раз, когда мы стремились к чему-то на наших условиях: неуправляемым, неустрашимым, свободным.

Когда Уильям отпустил первый пинг , мы закричали. Я кинул наживку, когда Уильям выстрелил.Я помню вид их разбросанных черных и белых перьев, клетчатый беспорядок на их телах. Как один склоняет голову к другому, не двигаясь по земле. И когда мы услышали голос моего отца, он казался потусторонним, как будто он звал через берег далекого озера. Двое мужчин встали, вытянув ноги под тяжестью своих ранцев, костяшки пальцев обхватили набедренные ремни, туго натянутые. Я не помню лица отца Уильяма — вместо этого мое поле зрения было сосредоточено на моем собственном отце — его глаза расширились, дезориентировались. Уильям разрядил .22 и положил патроны в карман. Мой отец, чьи бедра были изогнуты в решительном хаосе, подошел к нам, поднял вес рюкзака на одно бедро и швырнул его на землю. Тяжесть того, что он унес с места убийства, вибрировала через мягкий мускус и достигла моих ног. Он подошел ко мне, обвел мою руку с почти рассеянной нежностью и ударил меня прямо по виску и по верхней части скулы. Он уронил мою руку и повернулся к Уильяму — , если убьешь его, то съешь .Он ушел, и оба мужчины начали распаковывать мясо, не обращая на нас внимания. Мы с Уильямом подобрали тех лагерных разбойников, их белые груди были в пятнах красных, черные крылья болтались, как мокрые тряпки, и сложили их у огня. Мой отец пришел и сказал нам полностью раздеть их, а не только грудью, как мы это делали с утками и гусями. Вырвите их начисто, это ваш ужин сегодня вечером — его голос был резким, отрывистым. Нож по моей тонкой груди.

Спустя несколько месяцев — на то, чтобы вылечить четвертаки, затем разрезать, измельчить, заморозить и упаковать лося, потребовалось несколько дней — и вернувшись в школу, я забыл о фотографиях с охоты. Оставил память где-то там, в Квартире. Однажды, возвращаясь из школы домой, я заметил зазубренный край конверта с фотографией. «Лунд» стоял на берегу грубой травы и хвоща, зелень и коричневый цвет его алюминиевого корпуса не соответствовали цвету болот. Там был Уильям, когда он строил огненное кольцо. Я поймал щуку, высоко подняв ее, пальцы пронзили жабры. С лося содрали кожу на разных стадиях беспорядка; в конце концов, только до рогов, морда была отрезана и оставлена ​​позади.Длинные шеи пары песчаных журавлей, их красные кроны поднимаются над травой; мой отец не упомянул, что видел их желтовато-коричневые тела, хотя мы все слышали их дребезжащий крик. Потом мой отец с лосем. Длинный аляскинский осенний свет струился золотом за его спиной и заливал его плечи на кочки. Одна сторона его лица была скрыта в тени, и хотя он не улыбался, я все же могла различить его блестящие глаза. Они сияли так же, как и они, возносились в свете. Именно тогда я понял, что до конца сентября я всегда думал, что буду похож на него. И все же я не оказался рядом; внезапно он казался больше, чем любая другая жизнь, которую я знал с ним. Глядя на его лицо на фотографиях, он показался мне недосягаемым, что я никогда не считал возможным до того момента. Я подумал о том, как он, должно быть, видел нас с Уильямом, когда вокруг нас разлетались мертвые птицы.

Стихи Льюиса Кэрролла> Моя поэтическая сторона

Причудливый мир Льюиса Кэрролла, возможно, лучше всего известен по его романам Приключения Алисы в стране чудес и Зазеркалье , но его поэзия пронизана той же умной игрой слов и воображением, что и его романы.

Льюис Кэрролл родился Чарльз Лютвидж Доджсон в 1832 году в пасторском доме Дарсбери в Чешире, Англия. Третий из одиннадцати детей Чарльза Доджсона и Фрэнсис Джейн Латвидж, юный Чарльз был самым старшим мальчиком.

Не по годам развитый студент, молодой Чарльз проявил себя особенно хорошо к математике, в конце концов выиграв лекцию по математике Крайст-Черч, которую он смог удерживать в течение следующих двадцати шести лет. Как Чарльз Доджсон, он написал много книг и статей по математике.

Но именно поэзия привлекала Чарльза даже больше, чем математика. Свое первое стихотворение «Одиночество» он опубликовал в 1856 году под псевдонимом, которым стал известен — «Льюис Кэрролл». Его появление под псевдонимом противоречило таланту, которым был известен Льюис Кэрролл; Льюис — это английская версия имени Людовик (латинское Lutwidge), тогда как Кэрролл — английская версия имени Карол, что на латыни означает Чарльз.

Самые известные книги Льюиса Кэрролла, в которых изображен персонаж Алисы, имели очень благоприятное начало.Кэрролл задумал историю приключений Алисы, развлекая дочь друга, которую случайно назвали Алисой. Остальное уже история. Приключения Алисы в стране чудес и В Зазеркалье стали классикой.

Хотя это и не были сборники стихов, в обеих книгах были стихи. Из в Зазеркалье вышло «Джаббервоки», одно из самых известных стихотворений Кэрролла:

Джаббервоки

Глупая игра слов «Jabberwocky» продолжает радовать детей и взрослых.

Как и его книги «Алиса», многие стихи Льюиса Кэрролла были написаны для друзей, в том числе «Мадригал:»

Мадригал

(Мисс Мэй Форшолл.)

«Мадригал» обладает тем же чувством непочтительного юмора, которое присуще всем творчеству Льюиса Кэрролла.

Последней важной работой Льюиса Кэрролла как писателя, по сути, было стихотворение. «Охота на Снарка», поэма длиной в книгу, во многом аналогичную «Бармаглоту», — это сказка, богатая воображением:

Отрывок из Охота на Снарка :

Несмотря на популярность, которую он приобрел как поэт и писатель Льюис Кэрролл, Чарльз Доджсон, застенчивый профессор, продолжал преподавать математику в Крайст-Черч до 1881 года и оставался в колледже до своей смерти в 1898 году в возрасте 66 лет.Поэтическое и прозаическое наследие Доджсона и Кэрролла продолжает жить — даже сегодня Льюис Кэрролл является одним из самых знаменитых поэтов и авторов в истории.

Дайер-Айвз объявляет 50-й ежегодный поэтический конкурс

Публичная библиотека Гранд-Рапидса с радостью объявляет о проведении 50-го ежегодного конкурса поэтов Дайера-Айвса. Открыто для жителей графства Кент, поэты могут представить одно оригинальное, неопубликованное стихотворение с 1 февраля до полуночи 1 марта 2018 г. Вход свободный, конкурс предлагает денежные призы, а также публикацию и публичное чтение, проводимое во время фестиваля искусств Гранд-Рапидс. в июне 2018 года в зале Ryerson Auditorium публичной библиотеки Гранд-Рапидса.

Поэтический конкурс Дайер-Айвса был начат в 1968 году с целью поощрения совершенства в письменной форме и признания высококачественных местных произведений. Ежегодный конкурс открыт для поэтов в возрасте от 5 до взрослых, проживающих в графстве Кент. Победители, выбранные в трех возрастных категориях, публикуют свои стихи в журнале Voices, получают денежную премию и участвуют в чтении во время Фестиваля искусств в июне, который теперь будет проходить в Главной библиотеке. Как утверждает основатель конкурса Джон Хантинг, «немного денег может помочь поэзии казаться оправданной», что могут подтвердить 450 поэтов, победивших в конкурсе за 50 лет существования конкурса.

«Я рад, что еще могу это увидеть», — продолжает Хантинг, основавший конкурс в 1968 году по настоянию поэта Джеймса Аллена, друга детства Хантинга и в то время профессора поэзии в ГВГУ. Хантинг, сам поэт, говорит, что он понимает, что «поэты — чувствительные люди», и понял, что «небольшое признание может иметь большое значение для поощрения молодых поэтов». Беседы Хантинга с Алленом привели к формированию миссии конкурса, которая состоит в том, чтобы «поощрять превосходство в письменной форме и обеспечивать признание высококачественных местных работ.»Многие поэты графства Кент получают свое первое признание на конкурсе поэтов Дайера-Айвза.

Местные поэты составляют первую ступень судейства конкурса, поскольку они решают, какие стихи продолжить, до национального судьи, который принимает окончательное решение. Список национальных судей, охватывающий 50 лет, выглядит как «кто есть кто в мире поэзии», включая таких знаменитостей, как Уильям Стаффорд, Гвендолин Брукс, Энн Секстон, Джеймс Райт, Дайан Вакоски, Роберт Блай, Наоми Шихаб Най, бывшая поэт-лауреат США. Билли Коллинз, а также бывшие лауреаты премии «Поэт Гранд-Рапидс» Линда Немек Фостер и Патрисия Кларк.

Следуя этой традиции, национальным судьей 2018 года является писатель, общественный организатор и защитник культуры Азизи Джаспер. Он делил сцену с рэпером / актером Коммон, поэтом Гилом Скоттом Хероном, лауреатом Грэмми Марвином Саппом, детройтской супергруппой Slum Village, известным поэтом Солом Уильямсом и министром Луи Фарраханом, чтобы назвать некоторых. Джаспер был показан вместе с бывшими лауреатами поэтов Гранд-Рапидс в знаменитом сборнике Song of the Owashtanong. Он является основателем нескольких открытых микрофонов в своем родном Гранд-Рапидс и одним из основателей поэтического коллектива The Diatribe.Его презентации яркие, мощные и заставляют задуматься.

Публичная библиотека Гранд-Рапидса призывает жителей графства Кент прислать одно оригинальное, неопубликованное стихотворение на поэтический конкурс Дайер-Айвз в течение февраля. Конкурс поэзии Дайера-Айвза, разделенный на три категории для всех возрастов, предлагает 900 долларов в качестве призов за стихи, занявшие первое, второе и третье места, а также публикацию и публичное чтение, проводимое во время фестиваля искусств Гранд-Рапидс в июне.

Рекомендации по отправке стихотворения

• Открыт для жителей округа Кент, штат Мичиган, всех возрастов и студентов, посещающих занятия в округе Кент, включая GVSU и Kent ISD.

• Работы принимаются с 1 февраля по 1 марта 2018 г.

• Принимается одно стихотворение на человека. Стихотворение должно быть оригинальным и неопубликованным. Чтобы ознакомиться с полными инструкциями по отправке материалов, посетите www.grpl.org/dyer-ives.

Охота

Охота

Этот файл включает в себя охоту и антиохоту. Мне нравится стрелять по мишеням, но никогда не увлекался охотой. Однако я не против, и у меня много друзей и членов семьи, которым нравится охота, так что у меня есть мнения по обе стороны вопроса.Также см. Оружие.

---

---

---

Страница Toppers

• Энни Окли
• Охотник на крупную дичь
• Бак останавливается здесь
• Зов предков
• Вы слышали это?
• Давай, сделай мой день!
• Have Gun, Will Hunt
• Охота, чтобы жить . .. Живи, чтобы охотиться
• Ботинки для охоты
• Сезон охоты
• Охотничьи друзья
• На охоту, мы пойдем
• Я бы лучше охотился на оленей
• Меткость
• Могучий охотник
• О, олень!
• На охоте
• Идеальная цель
• Практика ведет к совершенству
• Готово…Цель …
• Готовься, целься, огонь!
• Точно в цель
• Quick Draw McGraw
• Снайпер
• Верный выстрел
• Выживание сильнейшего
• Целевая практика
• Азарт охоты
• Верхний пистолет
• Трэйл Блэйзерс
• Will Hunt for Food

---

Цитаты об охоте и юмор

• Хорошего партнера по охоте найти труднее, чем хорошего друга. (Рик Росс)
• Охотники сделают все за деньги.
• Я не пробился к вершине пищевой цепочки, чтобы стать вегетарианцем.
• Если мы не предназначены для того, чтобы есть животных, то почему они сделаны из мяса?
• Лучше быть на вершине пищевой цепочки.
• Старые кожевники никогда не умирают, они просто прячутся.
• Спортсмен живет своей жизнью косвенно. Ибо втайне он жаждет жить раньше, в более простое время. Время, когда его любовь к земле, воде, рыбе и дикой природе будет больше, чем просто частью его жизни.Это было бы его душевное состояние. (Джим Слински)
• Вегетарианец: старое индейское слово для обозначения паршивого охотника.
• Прерываем этот брак на сезон охоты.
• Таксидермисты действительно знают свое дело.

---

Идеи страницы

• Разорвите темно-зеленую, коричневую, серую и темно-синюю бумагу на неправильные овалы или круги и расположите их на странице как камуфляж.
• Разорвите бумагу на формы деревьев или гор.
• Используйте естественные или черные страницы вместо белых.
• Хорошие цвета бумаги: коричневый, зеленый, красный плед, камуфляж, ярко-оранжевый.

---

Следуя инструкциям

Несколько охотников были в лесу, когда один из них упал на землю, схватившись за грудь. После нескольких секунд борьбы он, казалось, перестал дышать. Другой парень быстро достает свой сотовый телефон и набирает 911. Он задыхается, обращаясь к оператору: «Мой друг мертв! Что мне делать?»
Успокаивающим голосом оператор говорит: «Постарайтесь сохранять спокойствие, сэр.Я могу помочь вам. Во-первых, нам нужно убедиться, что он мертв ».
Оператор тут же услышал выстрел.
Неистовый охотник возвращается на линию и говорит:« Хорошо, что теперь? »

---

Где Генри?

Группа преданных своему делу охотников на оленей на день разделилась на пары. Той ночью один из охотников вернулся один, пошатываясь под тяжестью восьмибалльного оленя.
«Где Генри?» — спросили другие.
«У Генри был какой-то инсульт. Он в паре миль обратно по тропе», — ответил успешный охотник.
«Ты оставил Генри лежать там и отнес оленя обратно?» — спросили они.
«Трудный вызов», — кивнул охотник. «Но я подумал, что никто не собирается украсть Генри!»

---

Evolution

(Джим Слински)

Думающий охотник на оленей должен пройти три этапа своей охотничьей жизни. На первом этапе мне нужно убить оленя. Вторая фаза, я хочу поймать хорошего оленя. И на последнем этапе мы должны управлять этим ресурсом, чтобы наши дети и их дети могли познакомиться с великой традицией хорошей охоты на оленей.

---

Ссылка на стихи об охоте

Стихи для охотников за луками

---

Уведомление о медведе гризли в штате Монтана

В свете участившихся конфликтов между людьми и медведями гризли Департамент рыбы и дичи штата Монтана рекомендует туристам, охотникам и рыбакам принимать дополнительные меры предосторожности и следить за медведями в полевых условиях.

Мы советуем туристам носить на одежде шумные бубенчики, чтобы не пугать медведей, и иметь при себе перцовый баллончик на случай встречи с медведем.Также неплохо следить за появлением новых признаков активности медведей. Любители активного отдыха должны понимать разницу между фекалиями черного медведя и медведя гризли. Фекалии черного медведя меньше по размеру, в них много ягод и беличьей шерсти. В какашках медведя гризли есть бубенчики, и он пахнет перцем.

---

Песни об охоте

• Охотник на крупную дичь — Бак Оуэнс (1974)
• Охота на птичьих собак — Джерри Клауэр (1998)
• Охотник на крокодилов — Гейб Иглесиас (2008)
• Deer Hunter — Alert the Sky (2007)
• Жена охотника на оленей — Джастин Уилсон (2008)
• Время охоты на оленей — Гарольд Лейман (2006)
• Охота на лягушку — Ллойд Джордж (1962)
• Собираюсь на охоту сегодня вечером — Хэнк Уильямс-младший(1983)
• Good Job Huntin ‘and Fishin’ — Дик Кёрлесс (1966)
• Серый волк снова охотится, Крейг Чакико (1994)
• Охотник, Бобби Харрисон (1986)
• Ботинки для охоты — Чет Аткинс (1968)
• Сезон охоты — Минни Перл (1955)
• Охотничья песня — Том Лерер (1953)
• Я не пойду с тобой на охоту, Джейк — Джимми Дин (1961)
• Milwaukee Hunter — The Link Quartet (2004)
• Squirrel Hunter — Струнный ремешок Mike Snider (2002)
• Охота на белку — Джерри Клауэр (1998)
• Вальс охотника — Перри Боткин-младший. (1960)

---

Песни про стрелы

• Стрела — Шерил Уиллер (1992)
• Лук и стрела — Размахивая медальонами (1967)
• Сломанная стрела — Род Стюарт (1992)
• Стрела Купидона — Дэвид Блю (1976)
• Маленькие стрелы (Джимми Осмонд) опубликовано: 1975
• Я и моя стрела — Нильссон (1971)
• Straight Arrow — Spirit (1968)
• Straight as an Arrow — The Todds (1959)

---

Песни о ножах

• Ударные ножи — О’Джейс (1972)
• Нож Барлоу — вниз на юг (2007)
• Denim and Daggers — Amps II Eleven (2009)
• Нож Мак — Бобби Дарин (1959)
• Paradise Knife and Gun Club — Рой Кларк (1982)
• Нож Рэндалла — Гай Кларк (1995)
• Сабля и Роза, The — Крис Кристофферсон (1978)
• Танец с саблями — Вуди Герман (1948)
• Сабли и ружья, Мэри МакКаслин (2006)
• Салют рубильному клинку — Том Т. Зал (1970)
• Switch-Blade Sam — Джефф Дэниелс (1959)
• Switchblade — Link Wray и Raymen (1979)
• Switchblade 327- Оркестр Брайана Сетцера (1998)
• Switchblades of Love — Стив Янг (1993)
• Twist the Knife — Кейс Неко и ее парни (2000)

---

Песни об оружии и боеприпасах

• 32-20 Блюз — Колин Ходжкинсон (1999)
• .38 Пистолет — Сонный Джон Эстес (1969)
• Пистолет за 2 доллара — Хьюстон Марчман (2002)

• Хорошо, Луи, брось пистолет — Дик Бейкер (1947)
• Ангелы с ружьями (Джон Стюарт) опубликовано:
, 1990

• Баллада о Паладине — Мятежники (1962)
• Bang, Bang, Bang — Nitty Gritty Dirt Band (1998)
• Bang Bang, My Baby застрелил меня — Шер (1966)
• Beat You on the Draw — Майк Гиббинс (2003)
• Пиво, наживка и боеприпасы — Кевин Фаулер (2000)
• Прежде, чем пули полетят — Грегг Оллман (1990)
• Библия и ружье, A — Возмездие за грех (2008)
• Big Iron — Майкл Мартин Мерфи и Марти Роббинс (1993)
• Bite the Bullet — Группа Яна Гиллана (1981)
• Black and Tan Gun — World Music (1998)
• Голубая сталь. 44 — Тим Роуз (1997)
• Бубба выстрелил в музыкальный автомат — Марк Чеснатт (1992)
• Пуля с крыльями бабочки — Smashing Pumpkins (2005)
• Пули из пистолета — Джон Бунцов (2004)
• Яблочко — Лен Бэрри (1965)

• Пушечное ядро ​​- Небо (1979)
• Пойманные перекрестным огнем — Джон Веттон (1980)
• Colt .45 — Джонни Дауд (2000)
• Colt Thunder — Джордж Фокс (2005)
• Разговор с ружьем — Текс Риттер (1960)
• Ковбои не стреляют прямо, как раньше — Тэмми Винетт (1981)
• Crossfire — Двойные неприятности (1989)

• Папа пистолет — Лиза Энджел (1999)
• День оружия — Гордон Терри (1969)
• Смертельное оружие — Саймон Крам (1951)
• Dodge the Bullet — Кен Холт (2007)
• Уклонение от пуль — Джон Кей (2001)
• Собака и ружье (Джон Робертс и Тони Барранд) опубликовано: 1991
• Не нажимайте на курок — Badger (1974)
• Не стреляй, детка — Медальоны (1955)
• Не стреляй, давай поговорим — Блю Миллер (2000)
• Не бери оружие в город — Джонни Кэш (1959)
• Из-за контроля над оружием — Вилли ДеВиль (1987)

• Faster Gun — Great Plains (1992)
• Самый быстрый пистолет из живых — Тони Дуглас (1967)
• Приведи меня, мой верный. 45 — Певцы с крыши (1950)
• Скрипка, винтовка, топор и Библия, A — Сыны пионеров (1958)
• Огонь, когда готов — Идеальный незнакомец (1997)
• Сорок четыре — Воющий волк (1954)

• Получить пистолет — Touch (1969)
• Дайте мне прямолинейного ковбоя — Пэтси Монтана (1938)
• Верните мне мои пули — Lynyrd Skynyrd (1976)
• Бросьте свое оружие — Оркестр Эдди Старра (1982)
• Good Job Huntin ‘and Fishin’ — Дик Кёрлесс (1966)
• Пистолет, Боб Луман (1963)
• Gun Metal Blue — Джонни Нил (2005)
• Gun Show — Лига голода молодых преступников (2006)
• Gun-Totin ‘Critter по имени Джек — The Hollywood Argyles (1960)
• Стрелок, Томми Роу (1965)
• Порох и свинец — Миранда Ламберт (2008)
• Gunracks и пикапы — The Hick Step Massive (2004)
• Пистолеты — Ронни Дав (1976)
• Guns, Guns, Guns — Угадай, кто (1972)
• Guns of Navarone, The — Джо Райзман и его оркестр (1961)
• Выстрел — Огненные шары (1961)
• Gunslinger — Mink DeVille (1977)

• Наемный стрелок — Робин и Линда Уильямс (1990)
• Hot-Rod Shotgun Boogie — Тиллман Фрэнкс (1951)

• Я должен был застрелить этого кролика — Том Пэкстон (1971)
• Я застрелил МистераЛи — Bobbettes (1960)
• Я застрелил шерифа — Эрик Клэптон (1974)
• Я пытался увернуться от пули — Звезды падают (2006)
• Я собираюсь достать мне пистолет — Кэт Стивенс (1967)
• Если бы у меня был большой длинный пистолет — Джерри Ирби (1948)
• Быстрая ничья бесполезна, если не умеешь стрелять прямо — МакГи (1997)

• Janie’s Got a Gun — Aerosmith (1989)
• Johnny Get Your Gun — Бродяги в новом затерянном городе (1959)
• Just the Right Bullets — Том Уэйтс (1993)

• Положите оружие — Грег Лейк (1997)
• Заряженное ружье — Брет Майклс (2003)
• Пистолет с снаряжением — Рекс Аллен (1948)
• заряженные пистолеты и заряженные кости — Джин Отри (1948)
• Lock and Load — Боб Седжер (1995)
• Любовь — заряженное ружье (Элис Купер) (1991)

• Пулемет — The Commodores (1974)
• Machine Gun Kelly — Blue Highway (2004)
• Пистолет для заказов по почте — Брайан Хайланд (1970)
• Человек, лошадь и ружье, A — Оркестр Генри Манчини (1968)
• Человек за ружьем, Нед Миллер (1963)
• Человек, стрелявший в Либерти Вэлэнс, Джин Питни (1962)
• Люди с оружием (Робин и Линда Уильямс) опубликовано: 1999,
• Движущиеся мишени — Фло и Эдди (1976)
• г. Пистолет Винчестера (Хойт Экстон) опубликовано:
, 1990
• Мои пушки загружены — Бонни Тайлер (1979)
• Моя винтовка, мой пони и я — Дин Мартин (1959)

• Paradise Knife and Gun Club — Рой Кларк (1982)
• Пистолет с жемчужной рукоятью — Джеффри Фуко (2004)
• Pistol-Packin ‘Mama — Братья Гоинс (1995)
• Pistolero — Buddy Red Bow (1980)
• Пистолеты и пикапы — Face2Face (2007)
• Пистолеты силы — Уолтер Иган (2000)
• Слава Господу и передавай боеприпасы — Веселые маки (1942)

• Револьвер — The Kursaal Flyers (1977)
• Поездка, стрелок, поездка — Блэк Джек Уэйн (1959)
• Ремни и штыки — The Pebbles (1951)
• Розы и револьверы — Текс Уильямс (1955)
• Русская рулетка — Шутки (1963)

• Сабли и ружья — Мэри МакКаслин (2006)
• Saturday Night Shootout — Пираты (1978)
• Saturday Night Special — Lynyrd Skynyrd (1975)
• Она ушла с ружьем (Джонни Ван Зант) (1997)
• Shoot ‘Em Up, Baby — Энди Ким (1968)
• Сначала стреляй, потом задавай вопросы — Джеймс и Майкл Янгер (1983)
• Перестрелка на фабрике фантазий — Трафик (1973)
• Сбитый (Джоди Рейнольдс) опубликовано:
, 1999
• Сбитый в Денвере — Ша На На (1975)
• Выстрел из седла — Приманки (2002)
• Shot Gun Boogie — Теннесси Эрни Форд (1951)
• Выстрел в темноте, A — Ураган (1984)
• Ружье — White Light Parade (2008)
• Ружье и утка, Джеки Ли (1966)
• Ружье Boogie — Pure Texas Band (1994)
• Shotgun Rider — The Country Gentleman (2006)
• Тонкий дробовик — Дайк и блейзеры (1969)
• Сторона пули — Nickelback (2007)
• Шесть пушек — Стив Кун (1995)
• Шестнадцать снарядов из 30-6 — Боб Седжер (1995)
• Кожаный удар — Джеймс Тейлор (1991)
• Дымящийся пистолет — Марк Линдси (1990)
• Something to Shoot — Крис Уолл (1991)
• Straight-Shootin ‘Woman — Steppenwolf (1974)
• Сьюзи нашла оружие — Рэнди Ван Уормер (1981)
• Милая маленькая пуля из довольно синего пистолета, A — T. Уэйтс (1978)

• Take the Gun — Билли Каусилл (1971)
• В Нэшвилле все еще дымится пистолет — В. Лоуренс (1976)
• Этот пистолет не волнует — Ванда Джексон (1966)
• Trigger Fantasy — Группа Тони Моттола (1950)
• Ковбой с двумя пистолетами, Уилф Картер (1940)

• Под пистолетом — Deep Purple (1984)

• Предупреждающий выстрел — Си Центнер (1967)
• Часы My .38 — Билли С. и солнце (1976)
• Белый дробовик — Джордж Дэвис (1967)
• Белые дробовики — Хэнк Пенни (1951)
• Кто стрелял в Сэма? — Джордж Джонс (1959)

вернуться к началу страницы

---

---

---

Цитаты

• Существа, которые хотят жить собственной жизнью, мы называем дикими.Если они дикие, то какими бы безобидными они ни были, мы относимся к ним как к преступникам, а те из нас, кто особенно хорошо воспитан, стреляют в них ради забавы. (Кларенс Дэй)
• Охота на оленей была бы прекрасным спортом . .. если бы только у оленей были ружья. (Уильям С. Гилберт)
• Охотьтесь друг на друга — оставьте животных в покое.
• Охота — это не спорт. В спорте обе стороны должны знать, что они участвуют в игре. (Пол Родригес)
• Белка, которую вы убиваете в шутку, умирает всерьез. (Генри Дэвид Торо)

---

A (Бывшая) Поэма охотника

Охотник подстрелил стаю гусей
Это пролетело в пределах его досягаемости.
Два были остановлены быстрым полетом
И упали на песчаный берег.
Кольчужная птица лежала у кромки воды
И незадолго до своей смерти
Он слабо позвал свою раненую подругу
И она подползла к нему.
Она наклонила голову и напевала ему
В некотором роде огорченная и дикая
Лаская своего единственного спутника жизни
, как мать поступает с ребенком.
Затем накрыла его своим сломанным крылом
И задыхалась от затрудненного дыхания
Она положила голову ему на грудь
Слабый гудок. . . затем смерть.
Эта история правдива, хотя рассказана грубо.
В данном случае виноват я.
Я стоял по колено в снегу и холоде
И горячие слезы жгли мне лицо.
Я закопал птиц в песок, где они лежали.
Я закутал в свою охотничью куртку.
И я бросил свой пистолет и пояс в бухту.
Когда я переправился в открытой лодке.
Охотники назовут меня правым беднягой
И посмеются над тем, что я сделал.
Но в тот день что-то сломалось в моем сердце
И снова выстрелить? Не дай бог!

---

Охотники за мечтами

(Сэм Уолтер Фосс)

Леса созданы для охотников за мечтой,
Ручьи — для песенных ловцов;
Охотникам, охотящимся без оружия
Ручьи и леса принадлежат.

---

Сезон перепелов

(Ри Уильямс)

Солнце медленно садится
В безмятежном и мирном небе
Когда безмятежность грубо нарушается
Плачным вопрошающим криком.

Это пронзительный крик одинокого перепела.
Ищу свою летнюю подругу,
Сама подруга, упавшая в этот прекрасный день.
К печальной, неблагородной судьбе.

Недавно они построили свое гнездо
И вырастили свой выводок из десяти,
Десять веселых птенцов, похожих на комочки пуха
Унесенные летним ветром.

При звуке выстрела она упала вниз
Разбитая и безжизненная на землю,
Человек с ружьем громко вскрикнул
И засмеялся в бессмысленном веселье.

Теперь он вернулся в свой дом
Чтобы посидеть и похвастаться своим друзьям
И я остаюсь с этим душераздирающим звонком
, плывущим по ветру.

---

Первая охота Джереми

(из «Сквозь многие окна» Артура Гордона)

Его отец сказал: «Все готово, мальчик?» и Джереми быстро кивнул, поднимая пистолет неловкими руками в рукавицах.Его отец толкнул дверь, и они вместе вышли на морозный рассвет, оставив уютную безопасность хижины, тепло керосиновой печи, приятный запах бекона и кофе.

Они стояли на мгновение перед хижиной, их дыхание было белым в ледяном воздухе. Впереди было только бескрайнее болото, вода и небо. Обычно Джереми попросил бы своего отца подождать, пока он возится с камерой, пытаясь запечатлеть мрачные аранжировки черного, серого и серебристого.Но не сегодня утром. Это было торжественное и священное утро, когда 14-летний Джереми должен был быть посвящен в мистические обряды охоты на уток.

И он ненавидел это, ненавидел всю эту идею с тех пор, как его отец купил ему ружье, научил его стрелять по глиняным голубям, пообещал ему поездку на этот остров в заливе. Но он был полон решимости довести дело до конца. Он любил своего отца, больше всего на свете хотел его одобрения. Если бы только он мог сегодня утром вести себя должным образом, он знал, что получит это.

Они подошли к слепой, узкой замаскированной яме, обращенной к заливу. В нем была скамья, полка для патронов для дробовика, больше ничего. Джереми напряженно сел и подождал, пока его отец уйдет с охапкой приманок. Теперь в небо заливал свет. Далеко вниз по заливу прошла вереница уток, выгравированных на восходе солнца. Наблюдая за ними, Джереми почувствовал, как его живот сжался.

Чтобы облегчить чувство страха, он сфотографировал своего отца на фоне ртутной воды. Затем он поспешно поставил фотоаппарат на полку и взял пистолет.

Его отец вернулся и присел рядом с ним, с сапог капала, руки посинели от холода. «Лучше нагружайся. Иногда они набрасываются на тебя раньше, чем ты это осознаешь». Он смотрел, как Джереми сломал пистолет, вставил патроны, снова закрыл. «Я позволю тебе выстрелить первым», — сказал он. Он зарядил свое собственное ружье с металлическим щелчком. «Знаешь, — радостно сказал он, — я долго ждал этого дня. Только мы двое …»

Он замолчал, наклонившись вперед, сузив глаза. «Сейчас туда идет небольшой рейс.Пригни голову; Я дам вам слово «.

За ними солнце осветило горизонт, залив болота желтовато-коричневым светом. Джереми мог видеть все с почти невыносимой ясностью: лицо отца, напряженное и нетерпеливое, слабый белый иней на стволах оружия. Его сердце бешено колотилось. Нет, он молился, не позволяйте им приходить. Держите их подальше, пожалуйста!

Но они продолжали идти. «Четыре черных», — сказал его отец. «Одна кряква».
Высоко наверху Джереми услышал пульсирующий свист крыльев, когда полет развернулся, развернулся и начал кружить.«Готовься», — прошептал его отец.
Они вошли, скользя по залитым солнцем проходам космоса, с настороженно поднятыми головами и горделивым изгибом крыльев. Кряква была впереди; свет вспыхнул от переливающихся перьев на его шее и блеснул на его румяной груди. Даун опустил свои ярко-оранжевые ноги, потянувшись к воде цвета стали. Ближе, ближе. . .

«Сейчас!» — воскликнул отец Джереми взрывным ревом. Он был на ногах с пистолетом наготове. «Взять его!»
Джереми почувствовал, что его тело подчиняется. Он встал, прижался к ружью, как учил его отец.Он почувствовал холодное прикосновение к щеке, увидел, как поднялись двойные дула. Под его пальцем спусковой крючок изогнулся, плавный, надежный и смертоносный.
В это же мгновение утки заметили артиллеристов и дико вспыхнули. Кряква поднялась вверх, как будто ее дергали за невидимую веревку. На секунду он повис там, балансируя против ветра и солнца, балансируя между жизнью и смертью. Строго, сказал что-то резкое в голове Джереми. И он ждал грохота взрыва.
Но этого не произошло. Кряква поднялась еще выше, пока внезапно он не накренил крыло, поймал всю силу ветра и улетел прочь, вне досягаемости.
Не было ни звука, кроме слабого шелеста травы. Джереми стоял там, сжимая пистолет.
«Ну, — сказал наконец отец, — что случилось?»
Мальчик не ответил. Его губы дрожали.
Его отец спросил тем же сдержанным голосом: «Почему ты не стрелял?»

Джереми откинул предохранитель. Он осторожно поставил пистолет в углу шторы. «Потому что они были такими живыми», — сказал он и залился слезами.
Он сидел на грубой скамейке, закрыв лицо руками, и плакал.Вся надежда доставить удовольствие отцу исчезла. У него был шанс, но он проиграл.
Отец долго молчал. Затем Джереми почувствовал, как он упал рядом с ним. «А вот и сингл. Давай попробуем еще раз».
Джереми не опустил руки. «Это бесполезно, папа. Я не могу».
«Поторопись, — грубо сказал отец, — тебе будет его не хватать. Вот!»
Холодный металл коснулся Джереми. Он посмотрел вверх, не веря. Его отец передавал ему фотоаппарат. «Быстрее», — мягко сказал он. «Он не будет торчать весь день!»

В пронесся большой шилохвостый селезень, низко плывущий по воде, заскользивший прямо в ловушку.Отец Джереми хлопнул в ладоши, звук был похож на выстрел из пистолета. Великолепная птица взлетела, задрав ноги, подняв звук, взмахнув крыльями, сверкнув белой грудью. Потом он ушел.
Джереми опустил камеру. «Я получил его!» Его лицо сияло.
«А ты?» Рука его отца на мгновение коснулась плеча мальчика. «Это хорошо.» Он посмотрел на своего сына, и Джереми увидел, что в его глазах не было разочарования, только гордость, сочувствие и любовь. «Ничего страшного, сынок.