Охотничьи байки как отдельный вид искусства — Российская газета
У англичан есть поговорка: «Lock, stock and barrel» (замок, приклад и ствол). Ее, кстати, обыграл в своем фильме Гай Ричи (в России картина шла под названием «Карты, деньги, два ствола»). Означает эта поговорка «все и сразу», иронично намекая: так не бывает.
А вот Василий Перов своим полотном «Охотники на привале» доказывает обратное. Это и пиршество народного духа, и лексикон национальной охоты, и википедия русской жизни.
Хотя знатоки сразу скажут, что так не бывает. Если среди трофеев заяц, а поодаль маячит собака — значит, охота загонная. Вот и рожок в центре картины это подтверждает. Но тогда почему среди добычи — два тетерева?
Правы, я думаю, те исследователи, которые уверяют: Перов, сам заядлый охотник, нарочно хотел создать умопомрачительную охотничью байку, не хуже тех, что рассказывает его герой. Все радости щедрой охотничьей осени собраны тут воедино.
Примечательно и то, что художник написал три авторские копии этой картины.
Одну сразу купил Третьяков для своей галереи, вторую приобрел император для Русского музея, а третья путешествовала с одной европейской выставки на другую, пока не осела в музее города Николаева. Такой был на «Охотников» спрос!
В этом полотне мы видим, как увлекательно само по себе рассказывание о пережитом, зачастую гораздо увлекательнее, чем само событие
Вообще-то передвижник Перов прославился полотнами о социальной несправедливости, о печалях и горестях русского народа («Тройка», «Проводы покойника» и т. п.). Но в конце жизни он увлекся совсем иными сюжетами: по-житейски занятными, юмористическими, без всякой тенденциозности… Почему? Наверное, просто хотел успеть порадоваться жизни. Воспеть все ее прелести. Потому и написал своих охотников как пышный букет из всех живописных жанров: здесь и осенний пейзаж «с настроением», и увлекательная жанровая сцена, и роскошный охотничий натюрморт на первом плане.
Персонажи этого произведения имели реальных прототипов, вполне узнаваемых современниками.
Эмоциональный рассказчик — это московский доктор Дмитрий Кувшинников. Его, кстати, в рассказе «Попрыгунья» вывел Чехов под именем доктора Дымова. А его жена Софья, прототип героини рассказа, и впрямь имела роман с художником Левитаном.
А скептик в простонародном армяке в центре композиции — врач и художник-любитель Василий Бессонов. А молодой щеголь, самозабвенно внимающий байкам старого враля — Николай Нагорнов, который вскоре женится на племяннице Льва Толстого, а после станет членом Московской городской управы. Так что картину вполне можно рассматривать еще и как сборище прототипов русской литературы.
Почему-то принято считать, что «Охотники на привале» — это квинтэссенция охотничьих баек. А мне думается, что трое мужчин, замахнув по рюмочке за удачную добычу, могли разговаривать о чем угодно. Например, о женщинах и тех же рюмочках. «Я к буфету за лафитничком, — нагнетает обстановку рассказчик, — а моя уже в дверях спальни притаилась за мольбертом и караулит!». Молодой (у него, скажем, канун свадьбы) напряженно внимает предстоящим ужасам брачной жизни.
А старому бобылю (он посредине) смешны эти супружеские страсти.
А может, рассказчик вообще делится своими профессиональными проблемами? Все-таки врач! Рассказывает ошалевшему слушателю: «Вскрыл брюшную полость, а там во-о-от такая опухоль!». А его коллега-скептик только посмеивается: знает, что старик уже лет пять как не оперирует…
Не зря же эта картина сама провоцирует на сочинение баек. Среди них, например, я обнаружила в интернете такую: Перов здесь предвосхитил Ялтинскую конференцию. Дескать, картину, температура воздуха около которой всегда на два-три градуса выше, чем в остальном помещении, подвергли инфракрасному излучению. Повертели так и сяк и ахнули: по композиции — как будто копия известного снимка. Рассказчик — Сталин. Напротив, сложив руки на парализованные колени, сидит Рузвельт. А скептик Черчилль развалился между ними… Более того, если наложить на эту картину карту Европы, то руки рассказчика как раз укажут на будущую линию второго фронта.
Между прочим, фамилию Перов незаконнорожденный сын барона Криденера получил как прозвище.
Его первый учитель, заштатный дьячок, был поражен тем, как малыш владеет пером. Не помешало Василию Григорьевичу стать выдающимся художником и плохое зрение — последствие перенесенной оспы.
Уже в двадцать два года он удостоился медалей императорской академии художеств за предоставленные картины. Его считали последователем Павла Федотова, который населил русские полотна русскими персонажами, а не знойными турчанками да древними римлянами.
Но главный секрет зрительской любви к этому полотну кроется, думаю, не только в этом. Здесь мы видим, как увлекательно само по себе рассказывание о пережитом. Зачастую гораздо увлекательнее, чем событие, что легло в основу рассказа. В этом смысле я всегда считала, что дамские сплетни вполне можно считать отдельным родом искусства, на манер устного народного творчества. А мужские охотничьи байки — одним из популярнейших жанров этого творчества. Вот Перов и показал нам, как оно рождается, это искусство: выливается одним духом, все и сразу, как на удачной охоте.
Читать «Русский охотничий рассказ» — Бианки Виталий Валентинович, Коллектив авторов — Страница 1
Русский охотничий рассказ
Составитель, автор вступительной статьи М.М. Одесская
РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
2-е издание, переработанное и дополненное
Охотничий рассказ в русской литературе
Чем объяснить интерес современного читателя к охоте, корнями уходящей в глубокую древность? Ностальгия по прошлому? Экологический голод?
Охота была жизненной необходимостью, неотъемлемой частью быта наших предков, а память о сильных, смелых, сообразительных, выносливых и ловких охотниках хранится в книгах, воспевающих их доблести. «Он был сильный зверолов перед Господом»[1], – говорится в книге Бытия о Нимроде, воине-охотнике, царе, которому приписывается строительство Вавилонской башни.
Охотник – это не только отважный воин, который, подобно Гераклу, сражается с немейским львом и эриманфским вепрем, но и веселый бурный Вакх, изображавшийся в тигровой шкуре, и Аполлон, которому приписывается изобретение лука и который забавлялся охотой и был увенчан лаврами за убиение страшного дракона Пифона.
С охотой связаны легенды и сказки. Меткая стрела Ивана-царевича настигла в болоте чудесную Царевну-лягушку. Охотник нашел у лешего пропавшую девушку и женился на ней. А преследуемый королем Карлом IV олень вывел удачливого охотника к горячим источникам, которые с тех пор, согласно легенде, названы именем короля – Карловы Вары.
К ратному подвигу приравнивал свои победы над дикими конями, турами и медведями отважный воин князь Владимир Мономах. После описания военных походов и битв, скитаний по разным уделам Мономах повествует в «Поучении» о ловах. А завершается «Поучение» призывом не страшиться смерти ни в бою, ни на охоте, доблестно исполняя «мужьское дело»[2].
В древности охоту называли ловом, что выражало изначальное назначение этого занятия, связанного с добыванием трофеев.
С конца XV – начала XVI в. охота изменяет свое первоначальное назначение добычливого промысла. Изменения отразились и в языке: вместо слова «лов» стали употреблять слово «охота». Охота – это хотение, настроение, страстное желание «гнати по зверю». Охота – источник наслаждения, возможность проявить сметливость, смелость, ловкость: чем больше препятствий, тем радостней успех для охотника.
Помпезно обставлял соколиную охоту азартный любитель «красной потехи» царь Алексей Михайлович. В «Уряднике, или Новом уложении и устроении чина сокольничья пути» находим очень подробное описание подготовки к соколиной охоте как костюмированному театрализованному действу со строго предписанными ролями. Одежда сокольников восхищала и иностранцев. Во время дипломатических обедов царь-охотник любил похвастаться своими ловчими птицами, поражая иностранных послов торжественностью ритуала, который исполнялся сокольничьими так, как будто речь шла о деле государственной важности. Обладая незаурядным литературным даром, Алексей Михайлович в письмах к московскому ловчему стольнику Афанасию Матюшкину так выразительно и с такой любовью описывает славные добычи своих дорогих птиц, что эпизоды охотничьих мемуаров оживляются восторгом, страстью, гордостью автора за своих соколов и кречетов и дышат истинным вдохновением.
Как видим, охота была забавой для привилегированной части общества – царей, князей. И все они, включая женщин-цариц, предавались азарту гона, восхищались зрелищностью этого захватывающего пышного действа. Различные виды охот были любимы царями. Исключением был лишь Петр Великий, который не жаловал охоты. «Это не моя забава, – говорил он. – И без зверей у меня есть с кем сражаться: вне отечества с дерзким неприятелем, а внутри укрощать моих грубых и неугомонных подданных». При нем охота стала развиваться в европейских традициях уклада придворной жизни[3].
Окончательное закрепление при Петре I за дворянами поместий способствовало развитию и упрочению помещичьего усадебного уклада жизни в России XVIII в. Частью дворянского усадебного быта была и охота.
Хотя весьма популярный в свое время автор од, эклог, элегий, басен, драм Александр Петрович Сумароков специально произведений на охотничью тематику не создавал, все же его перу принадлежит «Охотничья песня», написанная, очевидно, из желания потрафить литературным и эстетическим потребностям дворянского общества.
Продолжая традиции французской литературы и следуя вкусам аристократического общества, Александр Петрович Сумароков сочинял модные в XVIII в. идиллии и эклоги, изображая сценки с пастухами и пастушками на лоне мирной природы. И не случайно одно из первых в русской литературе стихотворений Сумарокова о псовой охоте начинается такими строками:
Не пастух в свирель играет,
Сидя при речных струях.
Не пастух овец сгоняет
На прекрасных сих лугах.
Их свирели не пронзают
Тихим гласом воздух так —
Трубят в роги и взывают
Здесь охотники собак[4].В этом фрагменте видно, что автор соединяет клише знакомого читателю жанра пасторали с элементами народной песни: первые четыре строки составлены по принципу синтаксического отрицательного параллелизма, используемого в народном творчестве[5]. Отталкиваясь от известного жанра, поэт разворачивает в своем повествовании картину захватывающего гона зайца.
Гавриил Романович Державин в «Похвале сельской жизни» (1798) рассказывает об охоте в числе многих прелестей сельской жизни, которые потребны тому, кто, удалившись от дел, предается блаженству простых и естественных радостей:
Когда ж гремящий в тучах бог
Покроет землю всю снегами,
Зверей он ищет след и лог
Там зайца гонит, травит псами,
Здесь ловит волка в тенета.
Иль тонкие в гумнах силки
На куропаток расставляет,
На рябчиков в кустах пружки, —
О, коль приятну получает
Награду за свои труды![6]А шуточное из анакреонтической лирики стихотворение «Охотник» (1802) посвящено Михаилу Петровичу Яхонтову (двоюродному брату жены Державина), который приехал в имение автора поохотиться, но влюбился, очевидно, в одну из сестер Бакуниных. Стрела Эрота ранила охотника, и ему теперь не до птиц:
За охотой ты на Званку
Птиц приехал пострелять;
Но, белянку и смуглянку
Вдруг увидев, стал вздыхать.
Что такое это значит,
Миленький охотник мой?
Ты молчишь, а сердце плачет:
Птицы ль не убил какой?[7]Итак, описания охоты в поэтическом творчестве писателей XVIII в. встречаются фрагментарно как эпизоды из жизни дворянства, как часть дворянской усадебной идиллии, отдохновения на природе.
В XIX в. охота сделалась неотъемлемой частью не только дворянского усадебного быта, но и культуры.
|
Охотничий край Утром, на рассвете, мы остановились в двух километрах от берега, темнеющего группою деревянных построек. — Смотрите, смотрите, — воскликнул мой восторженный спутник, показывая в море, — это летят дикие утки! Как бы утверждая наши охотничьи надежды, в утренней тишине слышалось глухое бабаханье выстрелов. Мы въезжали в заветный охотничий край… Две плоскодонные барки неспешно подошли к борту. Множество людей в бараньих шапках, крича и толкаясь, неся над головами свои пожитки, ринулись к трапу. Происходило то самое, что всегда происходит при выгрузке парохода в южных портах: люди кричали, отчаянно размахивали руками, как на пожаре. Вечером мы сидели у местного лесничего. Гостеприимный хозяин нас потчевал великолепным чаем, занимательно рассказывал о богатствах, обилии и охотничьих чудесах далекого края, о замечательных свойствах и особенностях местной природы, о редкостных породах деревьев. От лесничего узнали мы о проводимых им удачных опытах разведения чая, о плантациях кенафа, выращиваемого в орошенных пространствах некогда безводной Муганской степи, прежде обильной лишь змеями и скорпионами; о лесных питомниках ценнейших пород леса; о сохранившемся поныне лесном диком зверье, обитающем в горных лесах; о горных глухих аулах, где в царское время в великую редкость был цивилизованный человек; о замечательном, почти неиспользованном богатстве края — горячих целебных ключах, излечивающих закоренелые, хронические болезни. Нас, охотников, имевших терпение тащить на себе пудовый груз дроби и патронов, больше всего интересовали охотничьи богатства края, в который мы приезжали впервые. — Поохотиться у нас можно, — улыбаясь, сказал лесничий. — Вот посмотрите сами… Мы поглядели в окно. Там, на посыпанной песком узкой дорожке, покачивая длинными носами, гуськом бежали два вальдшнепа, окраскою своих спинок сливавшиеся с тоном дорожки и окаймляющей ее жухлой, жесткой травой. — Поохотиться можно, — пояснил лесничий, — вальдшнепы здесь зимуют, а для охоты здесь даже не нужна легавая собака. Охотники просто ходят по зарослям ежевики и, не жалея патронов, стреляют по вылетающим из-под ног птицам… |
Коллекции русских писателей: от железных палок до аптечных флаконов
Аптекарские флаконы, миниатюрные книги и старинные ружья — эти и многие другие предметы коллекционировали русские писатели. Узнайте, почему Некрасова считали «спортсменом, который весь ушел в охотничий промысел», зачем Александр Пушкин бросил в пруд трость из своей коллекции и что Николай Гоголь «берег, как драгоценность».
«Палка у него завсегда железная в руках»: трости Александра Пушкина
Трость Александра Пушкина с пуговицей. Орех (?), латунь (серебро?), позолота. Начало XIX века. Всероссийский музей А.С. Пушкина, Санкт-Петербург
Историк и литературовед Петр Бартенев писал: «Пушкин много и подолгу любил ходить; во время своих переездов по России нередко целую станцию проходил он пешком, а пройтись около 30 верст от Петербурга до Царского Села ему было нипочем».
На прогулки поэт отправлялся с тростью, их Пушкин коллекционировал.
Некоторые из них сегодня можно увидеть в Музее Пушкина на Мойке, 12, и в Михайловском. У Александра Пушкина была деревянная трость с набалдашником из слоновой кости, на котором была вырезана фамилия поэта. Художник Николай Ге изобразил ее на картине «Пушкин и Пущин в Михайловском». В набалдашник другой трости Пушкина была вставлена бронзовая пуговица с костюма Петра I. Ее император подарил прадеду поэта.
В коллекции Пушкина важное место занимали и разнообразные деревянные трости с набалдашниками из драгоценных камней, и железные посохи. Один из таких Пушкин подарил своему другу писателю Алексею Мерзлякову, когда уезжал из Южной ссылки. Долгое время посох экспонировался на выставках в Одессе, а в 1949 году, к 150-летию поэта, его передали в Михайловское.
Когда в 1824 году Пушкин приехал в ссылку в Михайловское, он заказал новый железный посох. Его изготовили псковские кузнецы. Кучер поэта Петр Парфенов вспоминал: «Палка у него завсегда железная в руках, девяти фунтов весу [около 4 килограммов], уйдет в поле, палку кверху бросает, ловит ее на лету, словно тамбур-мажор [главный барабанщик в полку]».
В 1835 году Пушкин посетил находившуюся недалеко от Михайловского усадьбу Голубово, где жила его подруга Евпраксия Вревская (в девичестве Вульф). Пушкин пообещал хозяевам имения приехать еще раз и в подтверждение бросил свой посох в пруд. В советские годы работники Михайловского под руководством Семена Гейченко организовали его поиск, но ничего не нашли.
«Берёг книги, как драгоценность»: библиофил Николай Гоголь
Дмитрий Перевощиков. Ручная математическая энциклопедия (Книжка XIV. Предварительный курс астрономии). Москва: Университетская типография, 1837
Николай Гоголь выписывал почти все выходившие при его жизни журналы, покупал множество книг. Заказывал он не только художественные издания, но и труды по наукам, в которых даже не разбирался.
Во время учебы в Гимназии высших наук в Нежине Гоголь был хранителем книг в студенческой библиотеке-складчине. Ко всем изданиям в ней он относился очень бережно и даже придумал свод правил для посетителей.
Книги выдавались библиотекарем для чтения по очереди.
Получивший для прочтения книгу должен был в присутствии библиотекаря усесться чинно на скамейку в классной зале, на указанном ему месте, и не вставать с места до тех пор, пока не возвратит книги. Это мало: библиотекарь собственноручно завертывал в бумажки большой и указательный пальцы каждому читателю и тогда только вверял ему книгу. Гоголь берёг книги, как драгоценность.
Получивший для прочтения книгу должен был в присутствии библиотекаря усесться чинно на скамейку в классной зале, на указанном ему месте, и не вставать с места до тех пор, пока не возвратит книги. Это мало: библиотекарь собственноручно завертывал в бумажки большой и указательный пальцы каждому читателю и тогда только вверял ему книгу. Гоголь берёг книги, как драгоценность.Гоголь был одним из первых в России собирателей миниатюрных книг. В начале XIX века такие книги издавали редко и небольшими тиражами, поэтому стоили они дорого. В коллекции писателя были произведения русских и зарубежных авторов, сборники стихов и научные труды. В 1827 году Гоголь купил «Русскую математическую энциклопедию» Дмитрия Перевощикова. Математика была нелюбимым предметом писателя, и книгу он приобрел только из-за ее небольшого формата — 93 на 120 миллиметров.
«Посылаю тебе тысячу франков на ружье»: охотник Николай Некрасов
Дом-музей Н.А. Некрасова. Чудово, Новгородская область. Фотография: nekrasovka..jpg)
ruНиколай Некрасов с детства любил охоту и собирал принадлежности для нее — сумки, кинжалы, капканы. Большую часть его коллекции составляли ружья.
У поэта было больше 50 экземпляров огнестрельного оружия разных эпох и стран. Некоторые ружья он выписывал из-за границы, а иногда просил находящихся в зарубежных странах друзей купить новые охотничьи принадлежности. В 1857 году Некрасов писал Ивану Тургеневу в Париж: «Посылаю тебе тысячу франков на ружье… и еще сто франков, не поленись, пожалуйста, поищи, нет ли каких новых и хороших принадлежностей для охоты ружейной и особенно псовой (с борзыми и гончими), именно: по части рогов, сворок, арапников, кинжалов для прикалывания зверя и тому подобного».
Читайте также:
Большей частью своих ружей Некрасов пользовался. Он устраивал охоты в Новгородской губернии и приглашал друзей. В компаньоны поэт брал и крестьян, которым хорошо платил. Охотничьими успехами Некрасов гордился, а всю коллекцию трофеев разместил в петербургской квартире и проводил по ней экскурсии для знакомых.
Кто вошел бы к нему в квартиру, не зная, кто в ней живет, ни за что не догадался бы, что это квартира литератора, и к тому же певца народного горя. Скорее можно было подумать, что здесь обитает какой-то спортсмен, который весь ушел в охотничий промысел; во всех комнатах стояли огромные шкапы, в которых вместо книг красовались штуцера и винтовки; на шкапах вы видели чучела птиц и зверей. В приемной же комнате на видном месте между окнами стояла на задних лапах, опираясь о дубину, громадная медведица с двумя медвежатами, и хозяин с гордостью указывал на нее, как на трофей одного из самых рискованных охотничьих подвигов.
«Марки не бросай, а оставляй для меня»: собрание Антона Чехова
Коллекция марок Антона Чехова. Дом-музей А.П. Чехова, Ялта, Республика Крым
Писатель не покупал марки специально, а вырезал их из конвертов, которые ему присылали из России и разных стран мира. Марки Чехову приносили друзья и родственники. Сестре Марии Чехов писал: «Марки не бросай, а оставляй для меня».
Профессиональным филателистом Чехова назвать нельзя. Он не сортировал свою коллекцию по темам, не собирал конкретные серии, а иногда даже дарил какие-то экземпляры друзьям.
Мой одиннадцатилетний братишка, ученик 2-го класса гимназии, прощаясь, сунул мне в карман осеннего пальто что-то аккуратно завернутое в белую бумагу с просьбой передать эту вещь Антону Павловичу. Там оказался небольшой журнальчик, размером в небольшую детскую книжку. Все было очень тщательно, с любовью сделано, подражая настоящему журналу, со всеми его отделами. Антон Павлович сейчас же послал ему свой рассказ «Каштанка» со своей надписью. Как-то в феврале 1898 года, когда я гостила в Мелихове, пришли от Антона Павловича из Ниццы, где он был в то время, две посылки: одна Марии Павловне и другая на мое имя — посылочка величиной с кубический вершок, тщательно упакованная, зашитая. В посылочке… оказались почтовые марки со всех концов мира, откуда Антон Павлович получал письма. Все это предназначалось моему братишке.
Но к маркам Чехов относился бережно: аккуратно сортировал, а затем упаковывал и складывал в стопки. В Доме-музее писателя в Ялте хранятся 30 пачек, которые Чехов составил незадолго до своей смерти в 1904 году. В 1990-х музейные работники распечатали три упаковки и проанализировали около полутора тысяч марок, которые в них оказались. Большая часть была произведена в России, но встречались и экземпляры из Южной Америки, США и Западной Европы. Всего в коллекции Чехова было больше 30 тысяч марок.
«Падок на лекарства»: аптекарские флаконы Ивана Бунина
Аптечные мензурки. Фотография: piqsels.comИван Бунин собирал аптечные флаконы, баночки из-под лекарств, фармацевтическое оборудование и врачебные справочники. Часть своей коллекции он использовал по прямому назначению. В некоторых флаконах писатель хранил сушеные травы и настои. Большую часть собрания Бунин раскладывал по многочисленным чемоданам и никому не показывал.
Он был очень падок на всякие патентованные лекарства, едва увидев у кого-нибудь неведомую ему коробочку, старался и для себя заполучить такую же, затем тщательно изучал составные части данного фармацевтического препарата и уверял, что разбирается в лекарствах лучше любого доктора.
Его коллекция фармацевтических флаконов и коробочек могла стать предметом зависти любой аптеки, особенно в военное время. Этой своей «коллекцией» человек, враждебный любому виду коллекционирования, заполнил до краев несколько чемоданов.Писатель мог потратить несколько часов на изучение новых аптечных приборов. Коллекцию Бунин пополнял и до, и после эмиграции.
Автор: Анастасия Войко
новости, животные, собаки, охота, наука, эксперты, домашние животные
Существует несколько классификаций пород собак, которые основываются на том, для какой цели было выведено животное.
Охотничьи породы помогали людям в процессе добычи дичи.
Одной из лучших считается сеттер, которая долгое время была компаньоном исключительно аристократов.
Более подробно об этих животных рассказывает эксперт сетевого издания «БелНовости» зооинженер Анастасия Калинина.
Фото: PixabayИстория возникновения охотничьей породы
Как известно, в Англии еще в XIV веке была популярна охота на птицу с сетью.
Использовались для нее крупные собаки типа спаниеля. Нашедшая выводок собака ложилась перед финальным броском на дичь, охотник же накрывал добычу сетью.
Этих же собак использовали для охоты с соколами и другими ловчими птицами.
В XVII веке держать таких собак имели право только дворяне. В то же время появилась ружейная охота, для которой потребовались более выносливые и быстрые собаки, чем тихоходные спаниели. Для выведения новой породы к спаниелям добавляли кровь пойнтеров, борзых и даже пуделей.
До 1860 года все сеттеры считались одной породой английский сеттер. Хотя многие заводчики гордились собственноручно выведенными собаками, отличительной чертой которых часто был определенный окрас.
В 1861 году на выставке в Бирмингеме в отдельную породу выделили черно-подпалых сеттеров герцога Гордона (шотландских), в 1885 в отдельную породу выделили красных (ирландских) сеттеров.
В настоящее время существует четыре породы длинношерстных английских легавых (сеттеров).
Познакомимся с каждой поближе.
Английский сеттер или лаверак
Это белые собаки с крапом и пятнами черного, рыжего или желтого цвета. Бывают трехцветные собаки с подпалом. Это крупная собака элегантная с кошачьими движениями.
Об английском сеттере написал рассказ «Дорогая собака» А. П. Чехов.
Шотландский сеттер, или сеттер-гордон
Самый крупный и мощный из всех. Окрас черно-подпалый. Рост в холке до 67 сантиметров, вес до 32 килограммов. Выведен для работы в болотистой и гористой местностях.
Очень вынослив и умен. Отличается спокойной работой и рассудительностью. Имеет неплохие сторожевые качества и очень высокий интеллект. В выведении породы использовались колли и бладхаунды.
Черный сеттер Милорд был любимцем императора Александра II, а его дочь Дора жила у Льва Толстого.
У Тургенева есть рассказ «Пегас» о его черно-подпалом сеттере, у Пришвина рассказ «Верный».
Мало кто знает, что в книге Гавриила Троепольского «Белый Бим Черное ухо» описан сеттер-гордон нестандартного окраса.
В фильме же снимались английские сеттеры Степа и Денди.
В Воронеже преданному сеттеру стоит памятник. У актрисы Евгении Крюковой жили два шотландских сеттера.
Ирландский красный сеттер
Крупная сухая собака, очень быстрая и энергичная. Рост в холке 52-62 сантиметра. Ирландские сеттеры сейчас чаще всего используются в качестве собак-компаньонов. Ирландский сеттер наиболее популярен в литературе.
Часто встречаем мы их у Пришвина, в повести Ивана Шмелева «Мой Марс», стихотворении Веры Инбер «Сеттер Джек», повести Дейл Дженни «Красный, как огонь», в фильме «Большой Рэд».
Ирландский сеттер был любимцем актера Дмитрия Харатьяна.
Интересно, что существует еще редкая красно-белая разновидность ирландского сеттера. А ведь исходной формой является именно она. Среди этих собак много представителей с выдающимися охотничьими качествами.
Автор: Марина Михалап
10 лучших по версии Джона Муллана | Книги
Энеида Вергилия
Когда Дидона влюбляется в Энея, она похожа на «неосторожную олениху, пораженную стрелой».
Охота сексуальна, поэтому завершение их отношений естественным образом происходит, когда они вместе отправляются на охоту — Дидона с «золотым колчаном, ее волосы завязаны золотым узлом», волосы Энея «одеты в нежные листья и застегнуты золотом». Они попадают под дождь и укрываются в пещере…
Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь
Сэр Гавейн остановился в замке сэра Бертилака, и его развлекает красивая жена хозяина, пока все мужчины отправляются на охоту.В рассказе описания трехдневной охоты чередуются с трехдневной кампанией леди Бертилак по соблазнению своего гостя. Сэр Бертилак получает лису, а сэр Гавейн получает женский пояс.
«Сельские виды спорта» Джона Гея
«Здоровый охотник с веселым рогом, / Созывает собак и приветствует пестрое утро; / Веселый гром будит оживленных гончих, / Они пробуждаются ото сна , и отвечайте звуками на звуки.» Этот георгианский фильм 18-го века воспевает развлечения сельских жителей, в том числе веселую охоту на зайца на «пушистых» полях Беркшира.
Джозеф Эндрюс Генри Филдинг
Джозеф бродит по сельской местности 18-го века с крепким Парсоном Адамсом и нежной Фанни, когда все трое попадают на охоту. Фанни пытается спасти зайца, которого разрывают на части на ее глазах — метафора жизни в грузинской Англии. Тем временем Джозеф и Адамс устраивают эпическую битву с хищными гончими.
«Hart Leap Well» Уильяма Вордсворта
Сэр Уолтер отправляется на охоту со своими собаками и, наконец, загоняет в угол прыгающего оленя.Он торжествует, но место, где умирает олень, проклято навеки. Мы должны научиться «Никогда не смешивать наше удовольствие или нашу гордость / С печалью о самом низком чувстве».
Даниэль Деронда Джордж Элиот
В начале романа сексуальная Гвендолен впервые отправляется на охоту со своим двоюродным братом Рексом, которому она нравится. «Гвендолен не ощущала никакого животного раздражения, исходившего от шепота и языка гончих, от топота лошадей, от перекликающихся человеческих голосов.
» Охота — это афродизиак. Когда ее мерзкий муж уходит к своей любовнице, Гвендолен отправляется на охоту с Дэниелом Дерондой, который ей нравится. его романах. Здесь одноименная героиня едет на гончих с некоторыми веселыми местными дворянами и становится свидетелем убийства. «Потом они стояли в стороне, пока не увидели тело жертвы, подброшенное в воздух, и падающее среди окровавленных вздернутых носов». ожидаемой пачки.»
Возвращение в Брайдсхед Эвелин Во
Себастьян Флайт показывает, что он собирается стать послушным членом своей семьи, катаясь на гончих.
Flambards by KM Peyton
Роман Пейтон «» и его продолжения, действие которых происходит в эдвардианскую эпоху, обычно прославляют радость погони.Осиротевшая Кристина переезжает жить во Фламбардс, где предается любви к лошадям и охоте. Кульминация книги — охотничий мяч.
Harquin Джона Бернингема
Великолепно иллюстрированная детская сказка Бернингема гарантированно отвратит любого читателя от охоты за добром.
Харкин — молодой лис, чей отец забрел на территорию местной охоты и был разорван в клочья. Харкин повторяет ошибку, и его чуют собаки, но он ловко ведет собак и толстяков на лошадях в трясину, а сам ускользает.
Не забудьте добавить свои предложения по теме следующей недели
Литература об охоте на уток: история Гранд-Прери
Брент Берч
Арканзас славится охотой на зеленых лесных уток, поскольку охотники приезжают издалека, чтобы иметь возможность подстрелить уток кряквы на деревьях. Эти пойменные лиственные леса перекрыты, а затем управляются с помощью ряда дамб и сооружений для контроля воды, позволяющих землевладельцам управлять водой на подходящем для водоплавающих птиц уровне.Хотя количество затопляемой зеленой древесины со временем уменьшилось, все еще существует большое количество затопленной древесины, в которой находится буфет с продуктами для современной кряквы, включая желуди из семейства красных дубов и беспозвоночных, которыми кряквы перекусывают для получения белка и кальция.
Ниже приводится отрывок из книги «Великие прерии: история священной земли для охоты на уток», в которой подробно рассказывается о первых днях охоты на зеленых лесных уток в знаменитом районе Штутгарта в Арканзасе.
Зеленая революция
Утиная охота — это много чего: семейное наследие, государственная традиция, вбитый в землю стержень естественной культуры против посягательств времени и технологий.Это также большой бизнес; жизненная сила сообществ, которые называют Гранд-Прери своим домом, и штата, который приветствует тысячи охотников и их сопутствующие расходы каждый сезон.
Охота на уток, рассматриваемая как бизнес, в значительной степени зависит от постоянного поддержания своей репутации из сезона в сезон. Охотники, которые возвращаются домой с пустыми руками, могут остаться дома в следующем году или, по крайней мере, попробовать себя в других областях в других местах, забрав с собой свой располагаемый доход.
Наряду с этими экономическими мотивами лежит этический долг человечества по сохранению и защите дикой природы на благо грядущих поколений и для воспроизводства самого вида.
Усилия штата по сохранению и регулированию были направлены на сохранение дикой природы Арканзаса. Вместо того, чтобы дать матери-природе беспрепятственный повод, различные инициативы стремились смягчить ее пример с помощью ресурсов и изобретательности человечества. Эта деликатная формула, до сих пор не доведенная до совершенства, оказалась критически важной для создания такой среды обитания, которая год за годом возвращает и уток, и охотников.
Водохранилища: кардинальные изменения в управлении водными ресурсами
Основные потребности уток — пища и вода — определяют, где птицы будут собираться.Землевладельцы Гранд-Прери и, в частности, фермеры, выращивающие рис, быстро пришли к пониманию этого основополагающего уравнения управления цепочкой поставок уток, что привело к созданию затопленных полей и сопутствующему стилю охоты на уток вслепую и приманке, который пришел вместе с этим.
Со временем землевладельцы с лесными насаждениями, мало пригодными для сельского хозяйства, пришли к выводу, что эта земля является потенциальной золотой жилой для привлечения диких птиц.
Соперничая даже с затопленными рисовыми полями с точки зрения снабжения продовольствием, эти участки деревьев служили дополнительным элементом укрытия.
При подходящем уровне воды утки жались между деревьями, чтобы полакомиться опавшими желудями, семенами и растительной массой, а также беспозвоночными, которые жили в разлагающихся листьях и древесной растительности на лесной подстилке.
Проблема заключалась в том, что эти лесные массивы не всегда подвергались постоянным наводнениям и уровню воды по сигналу прибытия охотников, за исключением тех лет, когда выпадали аномальные осадки. Самые сильные дожди в Арканзасе обычно выпадают в конце зимы и весной вне сезона уток, а это означает, что требуется ненормальный год, чтобы водный путь вылился из берегов и вызвал естественную затопленную охоту за древесиной.
В течение многих лет в начале сезона уток вообще не было естественного водопоя, и еще много лет, когда условия были далеко не идеальными. Биолог Кен Райнеке собрал историческую статистику уровней поймы национального заповедника Уайт-Ривер и обнаружил, что хорошие водные условия для крякв существовали естественным путем менее чем в 60% случаев в период между 1932 и 1985 годами.
Очевидно, что случайные тенденции Матери-природы не были надежными. достаточно, чтобы построить охотничью промышленность вокруг, но это действительно показало, что можно сделать с древесиной при правильных условиях.
Именно с таким мышлением родилась концепция водоемов в Гранд-Прери, концепция, которая с тех пор здесь совершенствуется.
Самые ранние водохранилища были построены для сельскохозяйственных целей. Выращивание риса требовало такого огромного количества воды, что бурение колодцев быстро снизило уровень грунтовых вод и стало очень дорогим средством орошения. Резервуар, когда-то заполненный, помог решить эту проблему и вдобавок собирать дождевую воду. Поскольку эти небольшие участки лесных угодий, как правило, были менее ценными, чем пахотные земли, именно здесь часто располагались эти водохранилища.
Штутгартские рисоводы, братья и бизнесмены Верн и А.А. «Искусство» Тиндалла вообще получило признание за первое подобное водохранилище, построенное в 1927 году недалеко от Штутгарта.
Согласно сообщению St. Louis Post-Dispatch, он занимал участок леса площадью 450 акров, вокруг которого была вырыта двадцатифутовая траншея, а снаружи нагромождена земля, образующая подпорную стену.
Арт Тиндалл заявил в интервью Post-Dispatch, что дуэт изначально создавал водохранилище не для уток, а для орошения 800 акров рисовых полей на их ферме площадью 1800 акров.Но вскоре стало очевидно, что они наткнулись на формулу раннего выигрыша.
«Когда я увидел, что делают утки, я подумал, что сделаю это место убежищем», — сказал Арт. «Мой план состоял в том, чтобы запретить охоту на болоте, и я рассчитывал, что такое убежище позволит спортсменам всегда иметь хорошую стрельбу на близлежащих озерах и водопоях.
Однако я обнаружил, что сдержать охотников невозможно. У меня были сторожа со всех сторон, но для должной защиты этого места понадобилась бы Национальная гвардия, и поэтому я решил превратить болото в коммерческое место для охоты.”
Присутствие охотников не помогло отпугнуть уток, которые ежегодно, как саранча, налетали на рукотворный рай для водоплавающих птиц Тиндаллов, особенно в засушливые годы.
Как сказал Верн Тиндалл в газете Stuttgart Daily Leader: «Первые несколько лет казалось, что все утки в стране пытаются в него залезть».
Дж. Рой Стоктон писал об охоте там в 1931 году:
«В этот момент над одним из стрелков пролетела зеленоголовая кряква и залаяла его ружье.Это было похоже на сигнал к началу войны… Утки поднимались большими стаями, ревя крыльями, и через две минуты небо потемнело от птиц. Это была мечта охотника на уток, симфония охотника на уток с треском крыльев и лаем ружей. Птицы в пределах досягаемости, птицы все выше и выше, большие селезни кряквы, похожие на гусей, так близко они были, и другие птицы так далеко в небе, что они выглядели как насекомые…. Первый выстрел был произведен в 12:15, а в 1:30 у большинства стрелков был предел или израсходован весь боезапас.”
Такой обильный урожай привел в этот район охотников толпами, каждый из которых был готов выложить деньги за опыт. Плата за разрешения и помещения в 1931 году включала 15 долларов за охотничью лицензию для нерезидентов плюс 10 долларов в день за стрельбу на озере Тиндалл (239 и 159 долларов соответственно в валюте 2016 года).
Жители Арканзаса платили около 1 доллара за охотничью лицензию.
Но почти сразу в этих резервуарах обнаружился отчетливый изъян; стоячая вода быстро убила те самые деревья, на которых утки искали укрытия и желудей.Даже восторженно описывая охоту в первые годы жизни озера Тиндалл, Стоктон также отмечал в статье для «Пост-диспетч», что вода погубила все деревья в урочище вскоре после того, как начало формироваться болото. Эти резервуары стали известны как резервуары «мертвой древесины» или «мертвого дерева», одним из крупнейших примеров которых является озеро Пекервуд, водохранилище площадью 3500 акров, построенное миллиардером Эдгаром Монсанто Куини как часть поместья Вингмид.
Житель Штутгарта Франк Фройденберг придумал решение этой проблемы.Один из первых сторонников строительства водохранилищ, Фройденберг имел опыт строительства искусственных озер на своей земле, начиная с 1931 года. За эти годы он разработал систему, которая позволяла землевладельцу перемещать воду из леса на сельскохозяйственные угодья и обратно в течение год.
Водохранилище Фройденберга, первоначально известное как Кленовый остров, станет одним из самых известных мест охоты в Гранд-Прери и послужило образцом для тех землевладельцев, которые были заинтересованы в строительстве водоемов специально для привлечения уток (а в некоторых случаях во вторую очередь для ирригационных целей).Так возник водоем с зеленым деревом, который к 1950-м годам стал обычным явлением во всей Гранд-Прери и распространился даже на нижние штаты пролетного пути Миссисипи.
Постоянное совершенствование процессов в соответствии с продолжающимся изучением среды обитания и видов привело к замечательному пониманию того, как успешно манипулировать Матерью-природой. Лучшие резервуары для зеленых деревьев имеют общие черты, в том числе плоскую поверхность, состоящую из глинистых почв в здоровых насаждениях соснового дуба, что обеспечивает идеальное сочетание запасов пищи и удержания воды.Короткие дамбы позволяют критически рассчитанному по времени процессу затопления достигать постоянной глубины от двенадцати до восемнадцати дюймов и осушать в конце сезона.
«Речные утки, такие как кряквы, задирают хвосты, чтобы кормиться под водой», — писали Стив Боуман и Стив Райт в «Альманахе Арканзасского охотника на уток». «Они не погружаются полностью, как ныряющие утки. Поэтому любая пища глубже вытянутой шеи для них недоступна.
«Также хорошо задокументировано, что крякв привлекает поднимающаяся вода и «перьевая кромка» затопленной древесины….Водохранилища Greentree допускают постепенное затопление, привлекающее уток на более длительный период времени».
Купить дешевые книги по охоте онлайн
Обзор новых и подержанных книг по охоте
Спорт и отдых – большая область интересов для многих людей. Однако в этой области есть много других предметов, которые могут вас заинтересовать. Если вы сегодня купите дешевые учебники по охоте из этой подборки, вы можете быть впечатлены тем, насколько доступными они могут быть. У нас есть широкий выбор превосходных изданий, в том числе «Человеческие аспекты управления дикой природой»; Как собрать самый большой доллар в вашей жизни; Стрелялки в ковбойском стиле: подробный взгляд на самую популярную новую игру-стрелялку в Америке; и «Дневник охотника на лис».
Как видите, эта подборка учебников охватывает множество различных охотничьих тем, так что вы можете купить или взять напрокат бывшие в употреблении учебники по охоте и многому научиться из них. Valore Books по-прежнему использует систему обратного выкупа, что позволяет вам продавать свои охотничьи книги обратно, когда вы чувствуете в этом необходимость. С нашей помощью и бюджетом вашего колледжа вы всегда сможете найти то, что вам нужно.
Результаты 1–50 из 2 079 для Охотничьи книги
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
Человек-охотник Ли, Ричард Б., ДеВор, Ирвен ISBN: 9780202330327 Цена по прейскуранту: 32,95 доллара США.14.
Синий тигр Колдуэлл, Гарри Р., Эндрюс… ISBN: 9781930585386 Цена по прейскуранту: 14,95 долларов США.15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
Утерянная классика Руарк, Роберт ISBN: 9781571570222 Цена по прейскуранту: 35 долларов США.28.
29.
30.
31.
32.
33.
ловушка Бенсон, Рагнар ISBN: 9780873642156 Цена по прейскуранту: 20 долларов.
0034.
35.
36.
37.
38.
39.
40.
41.
На охоте Скратом, Роджер ISBN: 9781587316005 Цена по прейскуранту: 17 долларов США.42.
43.
44.
45.
46.
47.
48.
49.
50.
Показано 1 – 50 из 2079 – Просмотрите еще книги по охоте на продажу100 лучших охотничьих книг всех времен (обновлено на 2021 г.)
От ведущего телесериала и подкаста MeatEater долгожданное подробное руководство по приготовлению дичи, включая рыбу и птицу, содержащее более 100 новых рецептов«Как поклонник MeatEater , который любит готовить, я могу сказать вам, что эта книга просто необходима.»—Andrew Zimmern
Когда Стивен Ринелла получает известие от поклонников его шоу и подкаста MeatEater , он часто просит больше рецептов. Один из самых уважаемых и любимых охотников в Америке, Ринелла также является опытным поваром дичи, Здесь он предлагает рецепты,…
more От ведущего телесериала и подкаста MeatEater Долгожданное подробное руководство по приготовлению дичи, включая рыбу и птицу, содержащее более 100 новых рецептов.
«Как поклонник MeatEater , который любит готовить, я могу сказать вам, что эта книга просто необходима.»—Andrew Zimmern
Когда Стивен Ринелла получает известие от поклонников его шоу и подкаста MeatEater , он часто просит больше рецептов. Один из самых уважаемых и любимых охотников в Америке, Ринелла также является опытным поваром дичи, и он предлагает здесь рецепты, которые варьируются от его любимых основных продуктов до более удивительных и экзотических блюд. и рецепты всего, от рульки до языка.
Мелкая дичь Как приготовить закуски и основные блюда с использованием обычных видов мелкой дичи, таких как белки и кролики, а также менее известных кулинарных деликатесов, таких как ондатра и бобр.
Водоплавающие птицы Как получить максимальную отдачу от доступных водоплавающих птиц, начиная от любимцев, таких как кряквы и лесные утки, и заканчивая более сложными птицами, такими как дикие гуси и ныряющие утки.
Горные птицы Широкий выбор способов разделки всех горных птиц, а также рецепты, в том числе дикая индейка на День Благодарения, жареный рябчик и свежий вариант хлопьев халапео, приготовленных из траурного голубя.
Пресноводная рыба Передовой опыт по очистке и приготовлению практически всех видов пресноводной рыбы, включая форель, окуня, сома, судака, щуку, угря, карпа и лосося.
Морская рыба Методы и рецепты обращения с обычными и редкими видами морской рыбы, с которыми рыболовы сталкиваются повсюду, от штата Мэн до Багамских островов и от Южной Калифорнии до северной части Британской Колумбии.
Все остальное Как приготовить отличные блюда из диких моллюсков, крабов, раков, мидий, каймановых черепах, лягушек и даже морских огурцов и аллигаторов.
Готовите ли вы на открытом воздухе или на кухне, на костре или на гриле, эта поваренная книга станет незаменимым помощником как для новичков, так и для опытных поваров.
«Ринелла выходит на новый уровень и предлагает настоящие кулинарные ноу-хау, чтобы ваши друзья и семья были в восторге от того, что вы ставите на стол». — Гай Фиери
«[A] должен -прочитайте кулинарную книгу для тех, кто ищет вкус дикой природы.
«— Publishers Weekly (обзор со звездочкой)
Охотничьих книг и литературы, включая книги Джека Атчесона-старшего
Новая книга Джека Атчесона уже доступна
Закажите сейчас и получите персональную копию с автографом.
НАСТОЯЩАЯ ОХОТА И ЮМОР У КОСТРА
Рассказы о путешествиях и приключениях – Джек Атчесон
Твердый переплет. 214 страниц с множеством черно-белых фотографий.
Новую книгу можно приобрести по адресу: RealHuntingHumor.com
HUNTING ADVENTURES WORLDWIDE
Первая книга Джека также доступна на том же сайте (ссылка выше). Цена снижена. Купите обе книги и получите дополнительную скидку!
«Охотничьи приключения по всему миру» — это рассказы об охоте из Северной Америки, Африки, Кореи, практически везде, где можно охотиться! Много фотографий – 256 страниц юмора и приключений.Роскошное издание в твердом переплете с личным автографом автора.
Любимые книги Ники Атчесон для женщин-авантюристов и охотниц!
Я начала составлять список моих любимых книг для вас, женщины-приключения и охотницы. Книги, которые вдохновят вас и ваших дочерей. мужчины, это отличная идея для подарка! Этот список будет обновляться время от времени, так как многие из них мне нравятся!
- ЗАПАД С НОЧЬЮ *****
~Берил Маркхэм
Берил рассказывает о своих многочисленных приключениях в качестве пилота и охотницы с некоторыми из самых известных охотников начала 1900-х годов. - ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ОТВЕРЖЕННЫЙ ****
~Берил Маркхэм
Еще одна история о необычайной жизни Берил, когда она росла в составе ранней колониальной элиты Кении. - Я ЗАМУЖА ПРИКЛЮЧЕНИЕ *****
~Оса Джонсон
Приключения Осы с ее мужем-фотографом Мартином от Борнео до Африки. - ЖЕНЩИНЫ ЧЕТЫРЕХ ВЕТРОВ*****
~Элизабет Фэгг Олдс
В этой книге рассказывается о приключениях четырех первых женщин-исследователей Америки. Начало 1900-х годов. - МОРСЕ В АФРИКЕ *****
~Mrs.Айра Х. Морс
История их охоты, собирательства, сафари в Африку в начале 1900-х годов - Я МЕЧТАЛА ОБ АФРИКЕ ***
~Куку Галлманн
Хотя это и не охотничья книга, это приключение стоит того, чтобы его прочитать. 1970-е - ИЗ АФРИКИ *****
~ Баронесса Карен фон Бликсен-Финеке
под псевдонимом Исак Динесен
Жизнь Карен как владельца кофейной плантации и охотницы. Начало 1900-х - ДАМА С КОПЬЕМ
~ Эжени Кларк - ГОЛОДНЫЙ ОКЕАН
~ Линда Гринлоу - КАК ЭТО БЫЛО
~ Мэри Уэлш Хемингуэй - ДЕВЯТЬ ЛИЦ КЕНИИ
~ Элспет Хаксли - ДВЕ ДИАНЫ В СОМАЛИЛЕНДЕ
~ Агнес Герберт - МОРСЕ В АФРИКЕ
~ Миссис.Ира Х. Морс - ПОД АФРИКАНСКИМ СОЛНЦЕМ
~ Марианна Алверсон - СБОЙНЫЕ ЖЕНЩИНЫ
~ Джейн Робинсон - ДВЕ ДИАНЫ НА АЛЯСКЕ
~ Агнес Герберт - АФРИКАНСКИЙ ОХОТНИЧИЙ БЮЛЛЕТЕНЬ
~www. africanhuntinggazette.com
Начало 1900-х годов.
africanhuntinggazette.com
Охота в романе и охота в романе
Аннотация В данной диссертации рассматриваются английские и французские охотничьи наставления позднего средневековья, в частности «Livre de chasse» Гастона Феба и «Master of Game» Эдварда Норвичского.В нем исследуются их отношения с различными литературными и нелитературными текстами, а также их роль в позднесредневековом воображении, аристократическом представлении о себе и социальной экономике. Средневековая аристократия использовала охоту как способ подражания героям рыцарских романов, главными развлечениями которых были куртуазная любовь, оружие и погоня. В нем утверждается, что руководства были, несмотря на внешний вид, произведениями популярной и стимулирующей воображение литературы, в которые были включены моральные или практические наставления, а не чисто дидактическими текстами.Первые три главы сравнивают содержание, стиль, авторский замысел и восприятие читателем руководств с таковыми в рыцарских романах.
Оба жанра связаны с переплетенными приключениями превосходных, но общих персонажей. Кроме того, оба жанра популярны, поскольку они написаны для получения прибыли и доступны как для искушенных, так и для неискушенных читателей.
В следующих четырех главах исследуются отношения между охотой, любовью и военной практикой и этикой, а также отношения между их соответствующими дидактическими литературами.Охотники, собаки и животные занимали своего рода межвидовую социальную иерархию, и ожидалось, что более знатные особи будут придерживаться кодекса поведения, подобного рыцарскому кодексу. Военные и любовные наставления, как и охотничьи наставления, — это тексты, поощряющие воображение и ролевые игры, в которых используются персонажи и повествования из рыцарских романов. Руководство по охоте — это своего рода руководство по оружию, в котором объясняется, как вести войну с животными; но это также своего рода руководство против любви, которое учит охотника, как избегать женских уловок.В последней главе документируется широкий литературный мотив («общая литературная охота»), который формирует структуру и содержание большого количества средневековых произведений, от самых примитивных охотничьих руководств до сэра Гавейна и Зеленого рыцаря.
В заключительной главе исследуется эволюция и популярность английских печатных охотничьих руководств с пятнадцатого по семнадцатый век. Новые руководства апеллировали к социальным устремлениям подающей надежды городской буржуазии, даже когда европейские леса и их животные исчезали.
Уинтроп Уэтерби, Эндрю Гэллоуэй, Маша Раскольникова
СубъектОхота в литературе; Охота—Европа—История; Романсы – английский; популярная литература — Англия; Охота — ранние работы до 1800 г .; Литература, Средневековье
Охота на лис, женщины-романистки и Первая мировая война
Эллен Тернер
Лундский университет
Abstract
В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, охота на лис была важнейшей частью сельской английской жизни и средства продвижения различных идеологий, связанных с классом, полом и правилом.
В то время движения против охоты практически не существовало. Хотя Первая мировая война не стала катализатором массового движения, она вызвала изменения как в материальном отношении в охотничьем сообществе , так и в отношении общества к кровавым видам спорта. По мере того как общества против жестокости, такие как Гуманитарная лига (хотя они и были маргинальными), получали все большую поддержку, также росло и представление о том, что бессердечное обращение с животными отражает изначально униженную человеческую природу. В этой статье литературный анализ использовался как инструмент для выявления этого нетрадиционного отношения к охоте, посредством которого связаны дикость войны и дикость охоты.Хотя эта позиция, возможно, не сразу дошла до общественного сознания в целом, я утверждаю, что эти литературные репрезентации опередили свое время. Здесь я беру три романа — « Унесенные на Землю » Мэри Уэбб (1917 г.), « Колодец одиночества» Рэдклиффа Холла (1928 г.) и « Южный райдинг » Уинифред Холтби (1936 г.
), в которых исследуются последствия охоты на лис и , я полагаю, прогрессивные в своем стремлении приравнять жестокость к животным с человеческой жестокостью в более общем смысле.
Ключевые слова охота на лис / женское письмо / Гуманитарная лига / английскость / класс
В попытке оправдать «спорт» часто говорят, что это лучшая подготовка к войне. Это верно только в том смысле, что в том, что касается создания и увековечения определенного агрессивного духа, война и спорт, безусловно, являются родственными развлечениями, имеющими много общего. (Соль 149)
Введение
1 Как утверждает Майкл Тичелар в своей монографии 2017 года, охота до Первой мировой войны воспринималась как многогранный социальный инструмент, поддерживающий глубоко укоренившиеся идеологии монархии, мужественности и морали, и, как таковая, массовая оппозиция охоте была в значительной степени немыслима. «Незначительное меньшинство гуманитариев и интеллектуалов», проводивших кампании против определенных видов охоты, были классифицированы как «чудаки» ( История 9). Хотя Первая мировая война не произвела революцию в движении против охоты и не привлекла такой широкой народной поддержки, которую оно получало с 1970-х годов (кульминацией которой стал запрет в 2004 году), она все же привела к изменениям.«Немногие обычаи и учреждения в Англии, — писал в 1921 году журнал Country Life , посвященный охоте, — избежали материального и долговременного ущерба в результате Великой войны, и охота на лис — не исключение» (Lane Fox 542). 2 Хотя война означала, что ресурсы и рабочая сила были отвлечены от развлекательных занятий, таких как охота на лис, во время и сразу после войны, я утверждаю, что война вызвала постепенное изменение отношения, которое можно различить в некоторых литературных источниках.
произведений послевоенного времени. 3 В данной статье литературный анализ позволил обнаружить альтернативное отношение к охоте, при котором дикость войны и дикость охоты родственны. Хотя эта позиция, возможно, не сразу дошла до общественного сознания, я утверждаю, что эти литературные представления опередили свое время, приравняв жестокость к животным с человеческой жестокостью в целом. Литературные произведения, которые я исследую в этой статье — « Унесенные на Землю » Мэри Уэбб (1917), « Колодец одиночества» Рэдклиффа Холла (1928) и « Южный райдинг » Уинифред Холтби (1936) — имеют тенденцию быть выровненными. , хотя и не всегда просто, с точки зрения тогдашнего меньшинства вроде Генри Стивенса Солта, основателя Гуманитарной лиги и участника кампании против жестокого спорта.Солт «придумал фразу «кровавые виды спорта» для описания охоты на диких животных» в пользу «менее спорной фразы «полевые виды спорта»» (Tichelar, History 10), тем самым лингвистически приведя эту практику в соответствие с ее кровавыми реалиями.
Солт должен был заявить в своем эссе 1915 года, что война и кровавый спорт имеют много общего. Импульс выслеживать и убивать, зародившийся на охотничьем поле, исторически считался желательной чертой на поле боя. В предисловии к сборнику, в котором появилось эссе Солта, Джордж Бернард Шоу выражает свое отвращение к «бесчеловечным видам спорта», таким как охота на лис, подчеркивая свое отвращение к «спортам, в которых люди возвращаются к возбуждению хищных зверей» (xxi). .Большая часть возражений против охоты на лис в начале 20-го века возникла не из-за реакции на благополучие животных (как это может произойти позже), а скорее из-за опасений, что участие в кровавых видах спорта потенциально бесчеловечно; популярность таких видов спорта рассматривалась некоторыми как свидетельство морального упадка, когда мужчины возвращались к дикой жажде крови.
То, что мужчины (и женщины) могли упиваться жестокостью охоты, было воспринято как свидетельство стойкости испорченных и примитивных инстинктов, прокладывающих путь к войне.
В своем манифесте Солт призывает читателя признать «спортсмена и солдата» родственными. «Тигра, который таится в каждом из нас, — утверждает Солт, — нелегко приручить, пока преднамеренное убийство безобидных существ для «забавы» является признанным развлечением в каждой «цивилизованной» стране» (150).
Связь между спортивной охотой и развитием качеств, которые считаются желательными для ведения войны, имеет давнюю историю. Бурские войны (1880–1881; 1899–1902) породили понятие «воин-охотник» как неотъемлемую часть имперского проекта.При этом они опирались на гораздо более раннюю ассоциацию охоты с войной. Согласно Дж.А. Манган и Каллум Маккензи, прославленные «мужские добродетели» — «мужество, выносливость, уверенность и «самопожертвование» — были теми, которые идеально культивировались посредством опасных занятий, таких как охота (115). Уильям Сомервиль в своем предисловии к поэме «Погоня» (1735 г.) говорит об уверенности 18-го века, «что охота была занятием величайших героев древности», чьи «подвиги против диких зверей были прелюдией к их будущим победам».
«На поле боя (XVIII–XIX).Охота, объявляет «Погоня», — это «спорт королей»; это «Образ войны без вины» (5–6). В целом образ охоты как благородного дела сохранялся до конца XIX века, когда раздались первые звуки войны, сотрясающие основы западной цивилизации. Литературные представления об охоте в первом десятилетии 20-го века уже начали прислушиваться к шепоту перемен и, как постулирует Эллисон Мэй, действовали как «литературная стенограмма» для «анахроничного социального мира и социальной структуры» (85).
Писать об охоте на лис, по крайней мере до начала 20-го века, оставалось исключительно мужским занятием. 4 Однако после Первой мировой войны охота на лис на страницах романов стала символом двух противоречивых импульсов, которые, с одной стороны, с ностальгической тоской стремились вернуться к традициям прошлого; а с другой стороны, поносил бесчеловечность таких обычаев. Например, Мэй указывает на возрождение Роберта Смита Сёртиса после Первой мировой войны: «Первоначальный всплеск интереса к его романам в двадцатом веке исходил от людей, которые пережили Первую мировую войну и с удивлением оглядывались назад на потерянную жизнь.
мира» (91).Тот факт, что комический спортивный джентльмен Сёртиса, Джоррокс, был предметом множества пародий и даже нашел свое место в романе Вирджинии Вульф «, миссис Дэллоуэй, » (1925), свидетельствует об этой двойной склонности одновременно уважать и бросать вызов таким обычаям. Ставший каноническим автобиографический роман Зигфрида Сассуна «: Воспоминания охотника на лис » (1928), возможно, является прототипом межвоенного романа об охоте на лис, и он также в значительной степени основан на чувстве ностальгии по довоенному миру Сертиза. В первые годы своей охоты на лис Джордж Шерстон (вымышленный Сассун) опирается на эти романы, чтобы узнать об охоте (132).
Роман Сассуна, хотя и не являющийся предметом анализа в данном эссе, достоин внимания, поскольку он предлагает одно из самых известных литературных представлений об охоте на лис межвоенного периода и, кроме того, устанавливает явную связь между конным спортом и мировой войной.
Один. Кристин Берберих, например, отмечает «бинарное видение» романа, которое сопоставляет «такие типичные сельские занятия, как крикет и охота на лис» с «Фландрией и окопами» (53). Точно так же Пол Фасселл в своем анализе « мемуаров » указывает на «тщательно отобранные» виньетки, которые «устроены так, чтобы показать, как охота на лис и крикет представляют собой формы имитации войны» (96).Хотя роман Сассуна может временами сентиментализировать охоту и деревенскую жизнь, он также содержит имплицитную критику всего этого. Примечательно, что рассказчик Сассуна связывает эту критику войны с вышеупомянутым представлением о том, что охота и война породили один и тот же «тип» человека. Шерстон приходит в ужас от мысли о призыве в армию, но ретроспективно понимает, что его взгляды значительно отличаются от взглядов его соотечественников, занимающихся охотой на лис: мужчины поддерживали военную конвенцию» (227).Роман Сассуна, который невозможно игнорировать в отношении каких-либо исследований охоты на лис в литературе о Первой мировой войне, служит точкой отсчета в различных местах этой статьи.
Хотя исследования охоты на лис в литературе существуют, связь между охотой на лис и войной (и Первой мировой войной в частности) еще не получила должного внимания. Аргумент, изложенный в настоящей статье, основан на работе Тихелара и Мэя, которые используют литературный анализ в своих более широких культурных исследованиях охоты.Оба содержат главы о репрезентации охоты в английской литературе, и Тичелар утверждает, что поэзия и проза служат отражением социальных взглядов, но также и побуждают к изменениям. Тичелар заключает, что такие «представления укрепили долгосрочную тенденцию общественного мнения и внесли значительный вклад в усиление оппозиции кровавым видам спорта к концу двадцатого века» ( History 108). Эту статью можно рассматривать как вклад в общую аргументацию Тихелара, поскольку она содержит более глубокий анализ трех конкретных романов.
Целью этого эссе является исследование взаимосвязи между представлениями о войне и представлениями об охоте на лис посредством анализа трех межвоенных романов женщин-писательниц.
Тот факт, что я изучаю только женщин-писателей, не случаен. В своем эссе «Три гинеи » Вулф пишет, что «в истории едва ли хоть один человек пал от женского ружья; подавляющее большинство птиц и зверей было убито вами [мужчинами], а не нами». [женщины]» (158). В романах, которые я исследую, охота на лис неразрывно связана с неправильным обществом, в котором доминируют мужчины, вроде того, что критикует Вульф.Три текста, которые составляют мою тему, все объединены в своем осуждении охоты на лис, и все, имплицитно или явно, связывают кровожадность охоты с жестокостью поля боя Первой мировой войны. С хронологической точки зрения, а также в силу преобладающей структурной темы охоты, « Унесенные на Землю » служит трамплином для моего обсуждения последних двух романов. Впервые он был опубликован во время войны, и связь между охотой на лис и Первой мировой войной явно прослеживается только в более поздних текстах Холла и Холтби, в отличие от более тонко переданной связи в тексте Уэбба. В последующем трехчастном анализе я исследую, как все три текста свидетельствуют о варварстве поля битвы и поля охоты.
Как утверждает Гейл Пул, «Охота со всем, что она представляет, является главной темой романа Мэри Уэбб 1917 года Gone to Earth » (279). ). По словам биографа Уэбба Дороти П.Х. Ренн после ее смерти в 1927 году «мало кто за пределами ее непосредственного круга слышал о ней или читал ее книги» (i).Как отмечает Ренн, только после ее смерти, когда премьер-министр-консерватор Стэнли Болдуин обратил внимание на ее таланты, скромная репутация Уэбб укрепилась. С тех пор, хотя Уэбб еще не получил широкого распространения, он оставался «стойким сторонником букинистического магазина» (Пеллинг). Второй роман Уэбба повествует о восемнадцатилетней Хейзел Вудус.
Живя согласно фольклорным мифам и суевериям, Хейзел питает непоколебимую симпатию ко всем живым существам, особенно к тем, которые страдают от рук человечества.Хейзел и ее любимая лиса Фокси убиты гончими, от которых они, кажется, постоянно убегают.
Ренн подтверждает неизбежную связь между посланием Уэбб против жестокости и Первой мировой войной: «Ее крик против жестокости, который она изложила в Унесенные на Землю , несомненно, был вдохновлен жестокостью войны» (60).Оценка романа Уэбба Эндрю Д. Рэдфордом подтверждает такое прочтение, указывая на использование образов войны — например, «громких репортажей о стрельбе» и «надгробий… ползущих, как будто они хотят господствовать над миром» — в различных моментах. в романе (цит. по Рэдфорду 140). Биография Уэбба Коулза 1990 года подтверждает эту ассоциацию, написав, что «Унесенные на Землю » «наиболее тесно связаны с печальным периодом, в который он был задуман и написан, Первой мировой войной, особенно 1916 годом, когда трагедия войны усиливалась. , ужасающая резня в битве на Сомме» (70).Огромные потери на Сомме (общие потери всех сторон оцениваются в 1 000 000 человек) доказали, что человеческие жертвы в почти невообразимых масштабах возможны.
Для Британии это было самое кровопролитное сражение войны, в котором погибло 57 470 человек, в том числе 19 240 человек только в первый день (Philpott 8). Однако, как поясняет основная история Соммы Уильяма Филпотта, сильно мифологизированный первый день битвы несколько затмил реальность долгого и затянувшегося характера конфликта, и с нашей сегодняшней точки зрения легко забыть, что «[во] втором десятилетии двадцатого века народы приняли, поняли и даже приветствовали такую кровавую жертву» (Philpott 9).Антивоенная позиция, выраженная между строк в «Унесенные на Землю », шла вразрез с народной поддержкой войны, в которой «антивоенные левые составляли небольшую часть левых и лишь ничтожное меньшинство по сравнению с населением в целом. «(Палата 126).
Хейзел Вудус, которой кажется, что «земля вся в крови» и «в мире нет ничего, кроме ловушки» (208, 274), вторит собственным чувствам Уэбб, опасаясь за жизни своих братьев на передовой, а также что касается человечества в целом.
То, что война остается в значительной степени подтекстом романа, с одной стороны, удивительно, учитывая, что конфликт, несомненно, затронул Уэбба; однако его временная близость могла вызвать необходимость сублимировать ужасающие реалии ее настоящего. Хейзел и Фокси — два существа, на которых сублимированы эти реальности; якобы они выполняют функцию жертвенных предметов. С самого начала Хейзел и Фокси отмечены как преследуемые. Хейзел, дитя природы, мало заботится о социальных правилах и условностях; ее очарование и привлекательность для мужчин заключаются в том, что она бессознательна, наивна и руководствуется своими естественно щедрыми эмоциями.Хейзел «отождествляла себя с Фокси, а также со всеми вещами, на которые охотились, ловили и уничтожали» (17). Хейзел и Фокси с самого начала отмечены как жертвы, имеющие «вид обреченных на горе, почти мученичество» (14). Можно легко сказать, что эта аура печали, которую несут с собой эти двое, отражает страдания и страдания нации в состоянии войны.
Хейзел и Фокси проводят свою жизнь в бегах от своей возможной судьбы и встречают свою судьбу «с жалким мужеством» (14), опять же, чувство, которое легко применимо как к тем, кто в окопах, так и к тем, кто вернулся в тыл.Как опекун Фокси, Хейзел постоянно боится гончих и мифической «смертельной стаи», которую она представляет скачущей сквозь ночь в поисках добычи. Для Хейзел «[ч]аунды символизировали все, что она ненавидела» (17). Гончие, выведенные, чтобы растерзать лису для развлечения людей, принадлежат к другому классу существ. В «Унесенные на Землю » они представляют тех, кто более могущественен и проявляет свою силу над слабыми, убивая ради развлечения, а не по необходимости.
Унесенные на Землю Хейзел из попала в сети двух мужчин; тихий деревенский пастор Эдвард Марстон и его противоположность Джек Реддин, плотский оруженосец, охотящийся на лис.Реддин одновременно отталкивает ее своей жестокостью и пробуждает в ней ранее неведомую сексуальность, которая магнетически и фатально притягивает ее к нему.
Джек Реддин является воплощением человеческой жестокости, и «охота на быков, коневодство и питомник были его призванием» (30). Как с отвращением заявляет Хейзел: «На тебе кровь множества маленьких лис» (124). Реддин мужественный, мощный, властный и брутальный. Скача на своем коне к Хейзел, он является в ее глазах «воплощением разрушительного начала, жестокости, большей части человеческого общества — ненасытной и плотоядной — с ее любопытной черствостью по отношению к нервам остального мира» (169). ).Черствость Реддина отражает общую черствость мира, находящегося в состоянии войны. Хотя ее влечет к нему сексуальная сила за пределами ее понимания, Реддин олицетворяет собой все, чему Хейзел храбро пытается сопротивляться. По словам Коулза, «Хейзел и Фокси — конечная добыча и символические жертвы, в то время как охота, Черный Охотник и стая смерти — символ всеобщей жестокости и бойни» (76).
Коулз также указывает, что, по мнению Хейзел, нет никакого разделения между настоящей охотой, в рычащих пастях которой она встречает свою смерть, и воображаемой легендарной охотой, которой она также живет в смертельном страхе.
Охота, реальная или воображаемая, символизирует всеобщую жестокость и страдания, которые она видит вокруг себя. Легенда о трупе более явно функционирует в романе как проявление человеческой природы. В «Унесенные на Землю » рассказчик Уэбба предполагает, что в основе суеверных страхов Хейзел лежит более глубокая истина. Смертельная стая «не бледный призрак снов». Вместо этого стая смерти состоит из «наших товарищей, всех, у кого есть сила без жалости. Иногда наши родные и близкие, наши самые близкие» (185).В «Унесенные на Землю » «кошмаром является отсутствие у человечества жалости, фатальная склонность человечества к пыткам» (185). Сообщение «Унесенные на Землю » в подавляющем большинстве выражает тревогу по поводу текущего положения дел в Европе военного времени, состояние, которое кажется неизбежным, учитывая взгляд на человеческую природу, изложенный в романе.
Пока Хейзел и Фокси ждут своей участи в пасти гончих, охота описывается как невыразимо дьявольская и ужасная: «Выходя, как и они, из глубокого мрака, с огненным лицом и огненной шерстью, с бешеными глазами возбуждением и открытыми пещеристыми ртами они были подобны чертям, выходящим из ада в поисках пищи» (285).
Это, как заявляет Тичелар, «воинственный образ», который усиливает утверждение о том, что текст Уэбба устанавливает «связь между природой и животным миром, а также смертью и разрушениями, причиняемыми войной и охотниками» ( History 116). Охотники, которые преследуют невинность и молодость Хейзел и Фокси, приравниваются к великим силам зла и разрушения. Унесенные на Землю отзываются с таким же отвращением к «бесчеловечным видам спорта», как это выразил Джордж Бернард Шоу в предисловии к Убийство ради спорта .
Несмотря на ужасы войны, охватившей Европу (и сублимированные в метафоре охоты), Уэбб все же признал возможность искупления для человечества:
Мы оставили позади налитые кровью века, когда убийство было единственный вид спорта, и мы подошли к несколько более уважаемым временам, когда любители убийства осознают, что необходимы определенные усилия, чтобы не отставать от «старых добрых английских видов спорта».
Нас ждут лучшие вещи.(163–64)
Взглянув на менее кровожадное общество, рассказчик Уэбба видит в кровавых видах спорта пережитки ненужного прошлого. Как заявляет Солт в «Убийство ради спорта» , в цивилизованном обществе, в котором охота больше не является необходимостью для выживания, «кровавые забавы — просто анахронизм, пережиток дикости, который время постепенно устранит» (vii). Однако стоит отметить, что в приведенном выше отрывке из Gone to Earth охота и представления об англичанах неразрывно связаны.Представление о войне как о благородном и славном, наряду с охотой на лис, является пережитком прошлого. Действительно, к началу Первой мировой войны охота на лис и образ помещика-охотника на лис во многом стали символами «декадентского старого порядка сельской жизни» и «морального банкротства сельской элиты» (Steinhart 66–66). 67). В следующем разделе, посвященном роману Рэдклиффа Холла «Колодец одиночества» (1928), опубликованному примерно через десять лет после « Унесенные на Землю », представлен конфликт между жестокостью охоты и тоской по давно потерянному английскому языку.
прошлое выдвигается на первый план и исследуется более глубоко.
Колодец одиночества (1928): Охотник и добыча
Несмотря на то, что авторы начала 20-го века получили удобное сокращение для устаревшей и патриархальной Англии (май 85 г.), символизм охоты был никогда, для писателей, совсем несложным. Во-первых, нельзя забывать, что объект охоты, лиса, сами являются хищниками. Признавая склонность авторов-женщин начала XX века ассоциировать женскую фигуру и лису, нужно также признать двойственную природу лисы как хищника и жертвы — не только жертвы, но и хитрого, скрытного и инстинктивного существа. убийцы в своем роде. 5 В дополнение к недоумению, которое вызывает ассоциация с лисой, участие женщин в полевых видах спорта повлекло за собой дополнительную двойную связь; в конце 19 — начале 20 века охотничье поле было одним из немногих мест, где женщина могла ездить рядом с мужчиной если не на равных, то по крайней мере на относительно ровном игровом поле.
По сути, потери юношей в Первой мировой войне открыли женщинам доступ в ранее ограниченную сферу. Как провозглашается в журнальной статье Country Life за 1921 год: «Во многих случаях женщины занимали место мужчин в общей решимости каким-то образом довести спорт до конца» (см. рис. 1).
В своем исследовании руководств по охоте Эрика Мунквиц исследовала роль охоты на лис в эмансипации женщин, «и более широком признании их свобод и способностей» (75) на рубеже веков. Компетентное владение верховой ездой основывалось не на грубой физической силе, а на более тонком мастерстве, на которое женщины были (конечно) более чем способны. Тем не менее, несмотря на эту освободительную способность, охота на лис, как объясняет Мунквиц, вовлекала женщин в увековечение очень британской и очень мужской традиции.
Из всех текстов, которые я исследую в этом эссе, нигде этот парадокс не проявляется так явно, как в произведении Холла «Колодец одиночества» .
Возможно, неудивительно, что Колодец , подлежащий суду за непристойность, имел тенденцию отвлекать большую часть своего критического внимания от направления исследований гендера и сексуальности, и неизбежно, что большинство научных дискуссий по тексту обязаны этой традиции. 6 Колодец — это bildungsroman , повествующий о совершеннолетии лесбиянки из высшего сословия (или, в терминах Холла, «инвертированной»), Стивена Гордона.Стивен, названный в честь сына ее богатого отца, которого никогда не было у ее богатого отца, в раннем детстве участвует в британской охоте на лис на своем первом пони Коллинзе. Стивен, который настаивает на том, чтобы «ехать верхом», как мальчик (35 лет), обладает, казалось бы, естественным искусством верховой езды, а также хорошо развитыми «мускулами верховой езды» и «этим редким даром — идеальными руками на лошади» (37). 7 Наряду с тем, что молодой Стивен дает выход своей якобы врожденной мужской природе, охота наполнена определенным великолепием.
Еще с первых страниц Колодец , до начала Первой мировой войны, метафоры войны используются для описания охотничьего поля. Например, гончие, «размахивая хвостами», «выглядели как войско со знаменами» (38). Лошадь, на которой охотится Стивен, по-видимому, обладает врожденным знанием связи между войной и охотой:
Он был умудрен вековой мудростью зверей, это правда, но эта мудрость не была безвинна в убийстве, и глубоко в его нежном и верном уме таилось воспоминание, завещанное ему каким-то диким предком.Память о бескрайних и безлюдных пространствах, о свирепых разинутых в бою ноздрях и оскаленных клыках, о копытах, поражающих смерть каждым верным ударом, о огромной необузданной гриве, развевающейся, как знамя, о пронзительном и невероятно свирепом боевом кличе, который сопровождал это галантное знамя. (134)
Как бы она позже ни отталкивалась от его дикости, у Стивена, как и у ее лошади, охота на лис в крови. 8
Стивен сияет от гордости в тот день, когда ей вручили «первый охотничий трофей — довольно жалкую, замызганную маленькую кисть, которая преодолела столько нелегких миль» (39).Тем не менее, даже в этот ранний момент триумфа Стивен чувствует легкую тревогу, которая предвещает изменение ее отношения к будущему: «На мгновение сердце ребенка смутилось, когда она посмотрела на мягкую пушистую вещь в своей руке; но радость достижения была еще горяча в ней, и то несравненное чувство восторга, которое исходит от знания личного мужества, так что она забыла горести лисы, вспоминая доблесть Стефана» (39). Беспокойство, которое испытывает Стивен, поразительно отражает то, что время от времени чувствовал Шерстон в «Мемуарах » Сассуна .Шерстон, будучи маленьким мальчиком во время своих первых вылазок на охотничье поле, разделяет, как и Стивен, врожденную симпатию к лисе, признавая в преследуемом существе «человеческую бдительность», которая напоминает о некотором отдаленном родстве между ребенком и животным.
Когда остальная часть поля была предупреждена «Хайк-крик» о присутствии лисы, Шерстон «спонтанно встревожился за будущее лисы». Он смущает себя, импульсивно восклицая: «Не делай этого, его поймают!» (48). Этот внутренний конфликт, из-за которого он оба обожает охоту, но имеет определенный уровень отвращения к убийству, следует за Шерстоном в молодости, где он продолжает испытывать «непризнанную симпатию» к тем существам, на которых он охотится (218).Хотя зрители охоты могут увидеть «добрую деревенскую сцену», Шерстон признает ее цель «бесчеловечной» (198).
И « Мемуары » Сассуна, и « Колодец » Холла подходят к теме охоты на лис с одинаково двойственной точки зрения. В романе Холла охота предлагает Стивену принять консервативную и традиционную Англию, которую она любит, но которая в других сферах жизни избегает ее из-за ее неспособности четко вписаться в гендерные нормы. Хотя охота, кажется, поначалу дает своего рода передышку от общества, от которого она отчуждена, расширяя как физический выход, так и близость к миру природы, который ей дорог, Стивен чувствует нарастающее чувство беспокойства на поле боя.
9 Ее мужественность не позволяет ей отождествлять себя с природой, закодированной как женственность, и поэтому, как предлагает Джиллиан Уитлок, она должна вместо этого с неудовольствием обратиться к мужской версии природного мира, миру, который делает упор на господство над гармонией. Охота и навыки верховой езды представляют, согласно Мортимеру-Сандилэндсу, «приравнивание господства над природой к мужественности» (44). «Мужской ритуал [охоты], состоящий из скорости, «ушибленной травы» и, в конечном счете, убийства» (565), в конце концов, не тот, с которым Стивен может примириться.
После смерти отца Стивен обнаруживает, что охота не только «перестает… доставлять ей удовольствие» (131), но и пробуждает в ней чувство отвращения. Неохотно выйдя на поле еще раз, чтобы доставить удовольствие стареющему жениху, Стивен обнаруживает, что «поскольку этот день был настолько полон жизни, [ей] было трудно вынести мысль о смерти, даже для маленького рыжего лисенка» (131).
). Когда поле чует запах лисы и гончие начинают преследование, Стивен воображает, что преследуют именно ее:
за ней гонялись раскрасневшиеся, ясноглазые люди, безжалостные, неумолимые, неутомимые люди — их было много, а она была одна одинокая тварь, и все мужчины были против нее.…Весь мир гнался за ней с ненавистью, с яростной, беспощадной волей к разрушению — мир против одного ничтожного существа, которому некуда было обратиться за жалостью защиты. (132)
Бедственное положение несчастной лисы безнадежно, даже несмотря на то, что Стивен слез с ее лошади, чтобы предложить ей ту мизерную защиту, которую она может призвать. Как и Хейзел, которая пытается защитить Фокси в «Унесенные на Землю », она, однако, не ровня стае. Когда лиса крадется, не доверяя Стивену, наступает «смертоносная и ужасная тишина, [когда] гончие пронеслись мимо нее [Стефана], прижав морды к земле» (133).
За этим следует «дикий крик» в тот момент, когда «гончие дали язык в своем диком ликовании, и Стивен хорошо знал, что этот звук означает смерть» (133). Как и для Стивена, для Шерстона из Сассуна близость к человеческой смерти умаляет его любовь к охоте на лис. Шерстон, находясь на передовой во Франции, использует мысли об охоте, чтобы отвлечься от реальности военного времени: «После того, как воображаемая лиса была найдена, мы бежали прочь, тщетно выискивая забор, чтобы перепрыгнуть, делая воображаемые забросы после воображаемой лисы». воображаемый шах, потеря нашей лисы, когда лошади набегались вдоволь.«Однако Шерстон пишет, что среди ненадежности жизни «воображаемое убийство почему-то меня не привлекало» (284). Стивен и Шерстон одинаково не могут забыть бедственное положение преследуемых, когда они сами
В Колодец Стивен не только идентифицирует себя с «безнадежно преследуемой» лисой (132), но, как и Хейзел в Унесенные на Землю , эта вовлеченность универсальна.
лиса, расширена, чтобы охватить тяжелое положение всех других, подобных ей, всех тех, кто оказался жертвой страданий от рук других.Во «внезапном озарении» Стивен понимает свои собственные страдания и страдания лисы как части одного и того же явления: «Она поняла, что вся жизнь — это только одна жизнь, что вся радость и всякая скорбь на самом деле только одна, что всякая смерть есть только одно умирание» (133). И с этим откровением Стивен принимает решение, что никогда больше она не будет «причинять бессмысленных разрушений или боли ни одному бедному, несчастному существу» (133). Это решение Стивена служит поворотным моментом в ее собственном развитии, но и в более широкой связи охоты на лис с человеческой жестокостью в более глобальном масштабе, которая реализуется в ключевой исторический момент в Колодец , вспышка Первая мировая война.Время, которое Стивен проводит в отряде Брейкспир, переправляя раненых с линии фронта во Франции в качестве водителя скорой помощи, служит решающим структурным сдвигом в романе и осознанием человеческой жестокости и насилия в почти невообразимых масштабах.
Женщины из отряда Брейкспир описываются как «лисы, выползающие из своих нор» (314), когда они выходят из своего недостаточного отдыха для очередной долгой смены опасной и ужасной задачи по поиску искалеченных и умирающих солдат.
Как обсуждалось ранее, отношение Стивена к лисе осложняется ее преклонением перед традициями и церемониями.Прочтение подобного конфликта применимо и к отношению Стефана к войне. Прежде чем Стивен лично увидит мрачную реальность потерь на передовой, «она стремилась замаскировать» ее реальность «атрибуцией и зрелищем славы» (291). Колодец повествует о том, как объявление войны было встречено не только «с чувством бедствия», но и для некоторых, особенно молодежи, «со странным волнением», поскольку «горькое и безжалостное зелье войны… и хлестал их мужское достоинство» (291).«Мужественность» и «мастерство», культивировавшиеся на охотничьем поле и способные восстановить «анемическую мужественность» егермейстера, обычно «неэффективного подкаблучника» (114), нашли отклик в предвкушение боя.
Даже после осознания того, что война будет «более жестокой игрой, чем крикет» (294), война, как и охотничье угодье, предлагает Стивену ранее недостижимые возможности, в которых ее истинная «природа» может процветать вместе с другими женщинами, такими же, как она сама. Как рассказывает Холл, «в те ужасные годы был сформирован батальон, который уже никогда не будет полностью расформирован.Война и смерть дали им право на жизнь» (299). Хотя Стивен считает себя и «ей подобных» преследуемыми, шансы — или «внезапная месть», — предоставленные Первой мировой войной, означали, что «никогда больше не будет такие женщины подчиняются тому, что их загоняют обратно в свои норы и углы» (299). Хотя Стивен все еще сравнивает бедственное положение легиона таких лесбиянок, как она, с положением лисы, Первая мировая война укрепляет убежденность в том, что «[t «Страх перед одним — шпора для многих, ибо первобытный охотничий инстинкт тяжело умирает — лучше встретиться лицом к лицу с враждебным миром, чем на мгновение отвернуться» (131).
В ее признании того, что она и ей подобные, как и лиса, преследуются, есть также неявное признание их собственных хищнических сил. В своем трактате конца 20-го века в поддержку охоты философ Роджер Скратон аналогичным образом формулирует часть парадокса, присущего тому факту, что человек может получать удовольствие от охоты, потому что «[мы] мы начинали как добыча», и наше искупление заключалось в нашем искуплении. возможность самим стать охотниками и тем самым получить «кровопролитную радость от погони» (65). Хотя Стивен Холла не разделяет восторга Скратона от убийства, она способна понять, как ее хищнические инстинкты могут быть продуктивно направлены в другое русло.
Стивен Холл предлагает точку зрения на послевоенное освобождение женщин, которая не обязательно отражает свидетельство социальной истории. Такие истории бросают вызов распространенному представлению о том, что Первая мировая война сделала возможными свободы, подобные тем, которые предсказывал Стивен.
Дебора Том, например, утверждает, что «причинно-следственная связь» между окончанием войны и «получением женщинами гражданства через парламентское избирательное право» (201) часто предполагалась ошибочно, и что изменения роли женщин, вызванные война «не выдержала» после окончания войны (207).Это утверждение было сделано ранее в социальной истории Гейл Брейдон 1981 года, в которой она подтверждает временный характер роли женщин в военное время. Хотя женщинам, возможно, «был предложен более широкий опыт в условиях военного времени», в послевоенные годы они увидели бы, что они возобновили «возвращение в свою« истинную сферу », когда-то больше не нуждавшуюся в« мужских работах »» (Braydon 210). Хотя Холл, как и Уэбб до нее, с оптимизмом смотрела в послевоенное будущее, кажется, что их более позитивные взгляды оставались в основном фикцией.
South Riding (1936): «Провод, проволока!»
Хотя Уинифред Холтби провела относительно короткое время на Западном фронте во Франции и находилась в относительной безопасности «на задворках войны» (М.
Шоу), тем не менее несколько десятилетий спустя она была вынуждена записывать свои размышления. В запоминающемся стихотворении Холтби 1931 года «Поезда во Франции» спикер рассказывает о чувстве ужаса, когда он слышал, как военные поезда везут солдат на смерть на Западном фронте. 10 «Огненные глаза» и «дикие, визжащие поезда», которые путешествуют по ночам, описываются как «звери, / Преследующие свою добычу». Делом этих зверей, по словам говорящего поэмы, было «ловить и пожирать / Плоть от плоти нашей, кость от самой кости нашей» («Поезда» 56).Метафора свирепых зверей, рычащих по холмам Франции, является недвусмысленным осуждением военной машины. Хотя образы этого конкретного стихотворения связаны с хищниками в целом, а не с охотой на лис в частности, в своем романе « South Riding » Холтби использует более тонко переданные образы, чтобы установить связь между войной и охотиться. Именно этот роман я исследую в настоящем разделе.
South Riding хорошо известен своим особенно сильным изображением классового сознания.
Два главных героя романа, Сара Бертон, директриса-социалистка, и Роберт Карн, землевладелец и борющийся фермер, чей образ жизни как члена помещичьего дворянства рушится вокруг него под финансовым и социальным давлением межвоенной Англии, идеологически говоря, , противники: «Я не люблю, я выступаю против всего, за что он стоит, — говорила себе [Сара] — феодализма, покровительства, рыцарства, эксплуатации» (175). Хотя Сара, таким образом, признает, что она и Карн «естественные и неизбежные враги» (175), тем не менее, она испытывает сексуальное влечение к своему идеологическому сопернику, что очень напоминает Хейзел из «Унесенные на Землю» , с ее чередующимися импульсами влечения и отвращение к своему возлюбленному Реддину.Кроме того, Карн, как и Реддин, также демонстрирует разрушающуюся иерархическую социальную систему в Великобритании. Карн, как нам говорят, «поклонялся Богу порядка, который создал фермеров господами своих рабочих, графств и дворян — господами фермеров, а короля — господом над всеми своими подданными под властью Бога» (404).
В случае с Gone to Earth и South Riding Реддин и Карн, как джентльмены-охотники на лис, являются пагубными пережитками устаревшей классовой системы.Карн, описанный, по словам Сары, как «спортивный фермер, псевдо-графство, с большим бледным лицом, как у Муссолини» (174), олицетворяет все, что не так в британском обществе. 11
Призрак войны в South Riding всегда присутствует. Как говорит сама Сара, Первая мировая война оставила после себя «мир, [который] поступил плохо», лишив «[t] миллионов мужчин… которым сейчас должно было быть от сорока до пятидесяти пяти лет — наших ученых, наших правителей». , наши философы, мастера в наших мастерских, директора в наших школах» (71).Ее, как нам говорят, «преследует угроза новой войны» (71), угроза, которая бросила свою тень на всю Европу (да и на весь мир) в 1930-е годы с неизбежностью наступления Второй мировой войны. Война.
Показательно, что Робер Карн, служивший во Франции, «знал о смерти все» (404) не только по своему военному опыту, но и по охотничьим дням, которые, казалось бы, хорошо подготовили его к служению своей стране. . Карн хорошо знаком с ужасными реалиями насильственной смерти: «Он видел ее на охотничьих угодьях и на ипподроме, он видел ее во время воздушных налетов на ремонтную базу, где он служил во Франции.Он сто раз рисковал смертью как спортсмен и как солдат »(404–445). Охотничье поле не только подготовило Карне к жестокости войны, но и подтолкнуло его к ней с определенным чувством неизбежности:
Карне жил, он глубоко укоренился в земле, он любил и ненавидел, и рождал, и боялся, и смел, он никогда не отступал от жизни, он делал все, что представлялось достойным его ограниченному воображению… Когда в его стране началась война, он надел форму.Когда его собаки охотились, он ехал за ними. (424).
Охота на лис здесь больше, чем просто спорт, это один винтик в опасной машине патриархата, который в конце концов, для Холтби, завершился Первой мировой войной, а в 1930-х годах снова набирал скорость для второй такой войны. событие. Охота на лис в South Riding , таким образом, может рассматриваться как одна из множества взаимосвязанных частей, составляющих неослабевающее стремление к разрушению.
Спорный характер охоты на лис подробно рассматривается в South Riding .Хаггинс, местный служитель, вспоминает, что он «однажды произнес первоклассную проповедь против охоты на лис», против того, что он считает «гончими дьявола» (85). Но при всем морализаторстве трактовка охоты на лис, как и в случае с «Колодец одиночества» , не трактуется как несложная. Для Хикса, главного конюха Карна, охота действует как своего рода социальный клей: «Это была жизнь — это, несомненно, была жизнь. Фермеры, графства, сельские жители, да, и даже горожане, все объединены одним общим интересом.А потом какие-то дураки сказали, что охота на лис аморальна» (77). 12 Даже Сара Бертон, которая ненавидит эту «жизнь», цементируемую такими видами спорта, не может не испытывать сексуального влечения к похожей на Рочестер фигуре Карна. 13 Однажды, когда Сара устроила на снегу игру в погоню за своими подопечными-школьницами, она была поражена приближением Карна верхом: «На мгновение она ничего не могла сказать, осознавая только качающуюся черную шею лошади. , испещренная белой пеной, ее белые, перекатывающиеся глаза, ее черные, блестящие, мощные бока, и темные глаза, вызывающие ее с белого лица всадника» (119).Подобно темному охотнику Реддину из « Унесенные на Землю », именно задумчивая жестокость, присущая Карне, привлекает к нему Сару: «Казалось, что какой-то романтический зловещий аспект снежной сцены принял героическую форму» (119). ). Хотя жестокость и несправедливость «старого» образа жизни, воплощенного в Карне, никоим образом не остались незамеченными Сарой, она не может не испытывать эротического влечения к этому мужчине.
14
В South Riding охоте на лис и всему, что с ней связано, внешне приписывается отрицательное значение.Связь между охотой на лис и Первой мировой войной усиливается за счет использования военных образов и аллюзий, дополняющих описания охотничьих угодий. Во время несчастного случая на охотничьем поле один из охотников за призами Карна ломает ей спину, и ее приходится застрелить на месте:
Она поднялась легко, красиво. Карн, затаив дыхание, не потерял линии этого гордого и прекрасного движения. Затем, словно остановившись в воздухе, она, казалось, запнулась. Хикс закричал: «Проволока, проволока!» Карн увидел шквал трясущихся копыт, кувыркающееся брюхо и понял, что кобыла лежит с другой стороны.(80)
Сразу после аварии Карн проклинает «пустую, сплошную пустую дурь, которая протянула этот провод без маркировки» (81), и начинается дискуссия об этичности сокрытия такой информации.
с охоты. К понятному разочарованию Карна, Снайт начинает проповедь о аморальности охоты, увещевая, что «если пятьдесят взрослых мужчин будут развлекаться, катаясь за одним маленьким животным, чтобы посмотреть, как его растерзают собаки на чужой территории, они должен принять последствия» (82).
Независимо от конкретных правил и ошибок охоты, громкий крик «Проволока, проволока!» как конюх Карна, Хикс, слишком поздно замечает проволоку, которая будет стоить кобыле жизни, вызывает ужасные сцены из битвы на Сомме, в которой солдаты получили приказ идти к линиям врага, веря, что немецкая колючая проволока был взломан, но во многих случаях провод оставался целым и непроходимым. Военный историк Джон Киган свидетельствует, что «продвижение по ничейной земле под шквальным огнем только для того, чтобы обнаружить неперерезанную проволоку противника» было «худшим опытом Первой мировой войны» (246).Киган цитирует изумление рядового Томлинсона, когда он добрался до немецкой проволоки: «Я был совершенно поражен, увидев ее неповрежденной после того, что нам сказали» (258).
Аналогия между сценой на охотничьем поле в South Riding и отчетами о Первой мировой войне, особенно с Соммы, очевидна и глубоко отдается в жалобах Карна на проволоку, которая убивает его кобылу: «На ней нет маркировки», — восклицает он (81). ).
Эта сцена также является возможной аллюзией на Мемуары Сассуна , где колючая проволока на охотничьем поле часто упоминается и описывается как «самый опасный враг охотника» (106).Предупреждение одного члена поля о «проволочной проволоке» (148) при приближении к забору особенно резонирует с криком «проволока, проволока!» в South Riding . Это во время военных учений, прежде чем Шерстон отправил во Францию, что главный герой сам столкнулся с колючей проволокой, когда он не заметил «прядь проволоки» в заборе, на которую он направляет свою лошадь, что привело к запутыванию и серьезной травме его лошади (252). Фассел напоминает нам о важности колючей проволоки в сценах охоты в романе: «Мы наконец понимаем, зачем здесь вся эта колючая проволока, когда узнаем, что она была на вечеринке по проводке», что один из центральных персонажей убит (Фассел 96).
; Сассун 303).Колючая проволока была столь же вездесуща, сколь и ужасна во время Первой мировой войны. 15 Первая мировая война дорого обошлась не только человеческим, но и лошадям, поскольку колючая проволока стала ловушкой как для человека, так и для зверя. 16 То, что охота, как и война, является опасным занятием как для лошади, так и для всадника, считается само собой разумеющимся; охота, как предполагает Снейт из South Riding , «рискованная игра, даже для других, кроме лисы» (81).
Как следует из приведенного выше прочтения, проницательный социальный реализм Холтби отражает ужасы поля боя и войны более буквально, чем метафорически; кровавые реалии охоты и войны говорят сами за себя.В романе охота на лис сохраняет свой символизм как представитель разрушительного и бездумного консерватизма, в котором помещики участвуют со своей стереотипной беззаботностью. Кроме того, охота на лис в романе, как и во многих предшествующих ему текстах, подтверждает утверждения о том, что охота на лис и война, по словам Солта, являются «родственными развлечениями», которые пропагандируют усердный «агрессивный дух» (149).
Заключение
Три романа, которые я рассмотрел здесь, могут предложить лишь ограниченный снимок возможных связей между полем охоты и полем битвы после Первой мировой войны. «Унесенные на Землю » предложил чтение, которое связывает жестокость поля с жестокостью войны, без необходимости делать явные ссылки на войну; из-за близости войны такая ссылка не нужна для любого исторически осознанного прочтения романа. Роман Уэбба искренне осуждает жестокость охоты на лис и, соответственно, войны. Напротив, Колодец одиночества усложняет это прямое осуждение, признавая, что преследуемые могут использовать свое положение в своих интересах; у лисы тоже, конечно, есть свой хищный инстинкт.Читая с зерном, South Riding в значительной степени антиохотничья позиция отражена в его пацифистском послании.
Тем не менее, главной героине романа приходится смириться с тем, что она примиряет свои социалистические принципы с влечением к человеку, чьи идеологии сильно отличаются от ее собственных: пацифизм против патриотизма; против охоты против охоты. В ходе анализа всплыли различные другие ассоциации и тонкости, наиболее явно раскрывающие освободительный потенциал как войны, так и охоты на лис на женскую эмансипацию, а также связь между охотой, войной и национализмом.Хотя все три рассмотренных здесь текста порицают жестокость как войны, так и охоты, ни один из них не лишен двойственности. Причины такой двусмысленности могут быть многогранными, но общим для всех романов является ощущение, что стремление к хищничеству присутствует внутри всех нас, мужчин, собак и лис.
Notes
1 Влиятельные истории охоты на лис включают English Foxhunting: A History (1976) Raymond Carr и David Itzkowitz, Peculiar PrivilegeЭти тексты сохраняют свою актуальность в связи с историей спорта наряду с книгой Ричарда Х.
Томаса «Политика охоты » (1983) и, совсем недавно, « Кровавый спорт » Эммы Гриффин (2007).
2 Подполковник Г. Р. Лейн Фокс, тем не менее, остается непреклонным в том, что охота на лис продолжится даже после разрушительных последствий Первой мировой войны. Например, в статье от ноября 1921 года делается такое заявление о неизменной преданности: «Но то, что этот народ собирается с готовностью отказаться от спорта, которому они были преданы на протяжении многих поколений, немыслимо, и что охота на лис в некоторых форма сохранится на долгие годы, — твердое и убежденное убеждение писателя» («II», 577).
3 Майкл Тихелар подтверждает это письмо, что «во время войны противники кровавых видов спорта, и в частности охоты на лис, жаловались на их непомерную стоимость как на экономический ущерб для военных усилий» («Розовый» 97).
4 Эдит Сомервилль и Вайолет Флоренс Мартин (известная под псевдонимом Мартин Росс) написали в соавторстве серию рассказов об охоте на лис в конце 19-го и начале 20-го веков и являются самым известным исключением из утверждения, что лиса -охотничье письмо — преимущественно мужская традиция.
5 И не случайно отождествление женщины и лисы во многих межвоенных произведениях подчеркивает трансгрессивную и «опасную» анималистическую сексуальность. См., например, «Леди » Дэвида Гарнетта в «Фокс » (1922), в которой рассказывается о постепенном переходе Сильвии Тебрик из, как следует из названия, женщины в лисицу. В конце концов муж выпускает Сильвию на волю и убивает ее на охоте. Кроме того, как заметила Гей Вахман, в романе Сильвии Таунсенд Уорнер « Summer Will Show » (1936) связь Софии Уиллоуби с лисой соответствует положению обоих как «сексуальных и социальных преступников» (174).
6 Одним из прочтений романа, которое отличается от квир-критики и включает экокритический подход, является статья Катрионы Мортимер-Сэндилендс 2008 года. Мортимер-Сэндилендс пишет, что «[мягко говоря,] не особенно распространено читать The Well как произведение английского представления о ландшафте, не говоря уже об истории окружающей среды или экокритике» (36).
7 На самом деле, во всех «мужских» физических занятиях юный Стивен превосходит своего коллегу-мужчину, соседнего ребенка мужского пола (который, кстати, позже становится соперником в любви): «Она могла играть в крикет намного прямее, чем он; она лазила по деревьям с поразительной быстротой и ловкостью» (44).
8 Философ Роджер Скратон формулирует это стремление к охоте, которое люди унаследовали от своих предков: «Укоренившиеся в нас, слишком глубоко для памяти, инстинкты охотника-собирателя, который отличается от своих цивилизованных потомков не только не делая различия между естественным и искусственным порядком, но и в стадном отношении к своему и другим видам» (65).
9 Частично это опасение можно объяснить мнением о том, что Стивен, по словам Джиллиан Уитлок, «нарушает естественный порядок вещей и делает это с момента своего рождения, узкобедрого, широкоплечего головастика». младенца»» и, таким образом, «угрожают и исключают «беременные» склоны и «материнские» деревья», в которых она ищет утешения (564).
10 Впервые опубликовано в Time and Tide .
11 Кстати, интересно отметить, что описание Сарой Карне как Муссолини-подобного повторяется ближе к концу романа: «Она видела его плотное тело, темно-коричневый твидовый костюм, о мужчине в котелке? — спрашивала она себя), упрямые черты его большого красивого лица. Она подумала, какой же он дурак! Она думала, что он совсем как Муссолини» (399).Эмоциональный личный труд войны, из-за которого Карне пришлось оставить свою беременную и психически больную жену, чтобы служить во Франции, в сочетании с более широким экономическим крахом, подрывает здоровье Карна и приводит к его преждевременной смерти. Карн и ему подобные не выдержат бури. Первая мировая война, несмотря на ее катастрофические издержки, заставила провести социальные реформы.
12 Точно так же Хикс считает, что жену Карна можно было бы спасти от психического расстройства, если бы она не была вынуждена прекратить охоту за беременностью.
13 Часто сравнивают South Riding и Jane Eyre Шарлотты Бронте (Stoneman, 2009; Julien 2007).
14 Возможно, также не случайно, что Карн встречает Сару во время внеклассной игры по выслеживанию, в которой несколько учениц выступают в роли зайцев, прокладывающих след для охоты других девочек.
15 Это обсуждение также подхвачено вкладом Эндрю Дж. Кунки в отредактированный сборник Патрисии Рэй, Модернизм и траур (79–80).Жестокость колючей проволоки на фронте — это тема, которую подхватили другие поэты Первой мировой войны, такие как Айвор Герни в «Молчаливом» (1917) и Роберт Уильям Сервис «На проволоке» (1916). Как сообщает в своих мемуарах Джордж Коппард: «На вражеской проволоке погибло столько же, сколько и на земле, как рыба, пойманная в сеть. Они висели там в гротескных позах. Некоторые выглядели так, как будто молились; они умерли на коленях, и проволока предотвратила их падение. По тому, как одинаково были разложены убитые, то ли на проволоке, то ли лежащие перед ней, видно было, что в проволоке во время нападения не было разрывов» (82).
Колючая проволока также была в изобилии на охотничьих угодьях в Великобритании как самая дешевая форма ограждения в то время, когда ресурсов было мало. Интересно отметить связь между использованием проволоки в сельском хозяйстве и войной. Ревиель Нетц утверждает, что «[b]поскольку колючая проволока стала широко использоваться в качестве инструмента для контроля сельскохозяйственных угодий, она также стала использоваться армиями» (59).
16 Лошади использовались для «перевозки солдат и снаряжения и даже для случайных кавалерийских атак — несмотря на колючую проволоку и траншеи» (Alger and Alger 77).Знаменитый роман Майкла Морпурго 1982 года « боевой конь » был вдохновлен «старой картиной кавалерийской атаки во время Первой мировой войны», на которой «британская кавалерия шла вверх по холму к немецким позициям, одна или две лошади уже за колючую проволоку попались» (Морпурго).
Процитированные работы
Алджер, Джанет М.
и Стивен Ф. Алджер. «Собаки-солдаты, талисманы и бродячие собаки в войнах США: этические соображения». Животные и война: исследования Европы и Северной Америки , под редакцией Райана Хедигера, Brill, 2013, стр.77–104.
Брайдон, Гейл. Рабочие женщины во время Первой мировой войны: британский опыт . Крум Хелм, 1981.
Берберих, Кристина. Образ английского джентльмена в литературе ХХ века: английскость и ностальгия . Routledge, 2016.
Карр, Рэймонд. English Охота на лис: история .
Weidenfeld and Nicolson, 1976.
Cavaliero, Glen. Сельская традиция в английском романе: 1900–39 .Macmillan, 1977.
Коппард, Джордж. С пулеметом в Камбре . Cassell, 1999.
Фассел, Пол. Великая война и современная память . Oxford UP, 2000.
Гриффин, Эмма.
Кровавый спорт: охота в Британии с 1066 года . Yale UP, 2007.
Жюльен, Хизер. «Школьные романы, женская работа и материнский профессионализм. Журнал NWSA , том 19, вып. 2, 2007 г., стр. 118–37.
Холл, Рэдклифф. Колодец одиночества . Пингвин, 2008 г.
Холтби, Уинифред. Южный райдинг . Virago, 1988.
—.
«Поезда во Франции». Стихи и стихи Уинифред Холтби , отредактированный Энтони Уэббом, Cambridge Scholars Publishing, 2012.
Ицковиц, Дэвид. Особая привилегия: социальная история английской охоты на лис .Harvester Press, 1977.
Киган, Джон. Лицо битвы: исследование Азенкура, Ватерлоо и Соммы . Pimlico, 2004.
Кунка, Эндрю Дж. «Эволюция траура в военных произведениях Зигфрида Сассуна». Модернизм и траур , под редакцией Патрисии Рэй, Bucknell UP, 2007, стр. 69–84.
Лейн Фокс, Г.
Р. «Охота на лис и последствия Великой войны – I». Country Life , 29 октября 1921 г., с.542–43.
—. «Охота на лис и последствия Великой войны — II». Country Life , 5 ноября 1921 г., стр. 576–77.
Манган, Дж.А. и Каллум Маккензи. «Свинья втыкает величайшее развлечение»: Боевая подготовка на охотничьих угодьях Империи». Милитаризм, спорт, Европа: война без оружия , под редакцией Дж.А. Манган, Фрэнк Касс, 2003, стр. 97–119.
Мэй, Эллисон. Споры об охоте на лис, 1781–2004 гг.
: Класс и жестокость .Ashgate, 2013.
Морпурго, Майкл. «Боевой конь: когда лошади были героями». Телеграф . 16 октября 2007 г. По состоянию на 3 января 2020 г.
Мортимер-Сандилендс, Катриона. «Мужественность, модернизм и амбивалентность природы: сексуальная инверсия как квир-экология в Колодец одиночества ». Левая история , т. 13, № 1, 2008 г., стр. 35–58.
Мунквитц, Эрика. «Vixens of Venery: женщины, спорт и охота на лис в Великобритании, 1860–1914 гг. Критический обзор , том.
24, нет. 1, 2012 г., стр. 74–87.
«Новая книга Мэри Уэбб». Обзор Нью-Йорк Трибьюн . 2 июня 1918 г.
Пеллинг, Р. 2000. Обзор «Унесенных на Землю». Новый государственный деятель. 21 февраля 2000 г. По состоянию на 3 января 2020 г.
Филпотт, Уильям.
Кровавая победа: Жертвоприношение на Сомме .Abacus, 2009.
Пул, Гейл. «Охотники и добыча». Нация , т. 235, вып. 9, 1982, стр. 279–81.
Рэдфорд, Эндрю Д. Потерянные девушки: Деметра-Персефона и литературное воображение, 1850–1930 . Родопи, 2007.
Соль, Генри Стивенс. «Спорт как подготовка к войне». Убийство ради спорта: очерки разных писателей , под редакцией Генри Стивенса Солта, G. Bell and Sons, 1915, стр. 149–55.
Сассун, Зигфрид.
Воспоминания охотника на лис . Faber, 1960.
Скратон, Роджер. На охоте . Yellow Jersey Press, 1999.
Шоу, Джордж Бернард. «Предисловие.» Убийство ради спорта: очерки разных писателей , под редакцией Генри Стивенса Солта, G. Bell and Sons, 1915, стр. xi–xxxiv.
Шоу, Мэрион. Чистый ручей: Жизнь Уинифред Холтби . Хашетт, 2012.По состоянию на 3 января 2020 г.
Somerville, William.
Погоня: Поэма . Каделл и Дэвис, 1804 г.
Стейнхарт, Эдвард. Черные браконьеры, белые охотники: социальная история охоты в колониальной Кении . Джеймс Карри, 2006 г.
Стоунман, Пэтси. « Джейн Эйр между войнами». Электронный журнал Revue LISA/LISA. Littératures, Histoire des Idées, Images, Sociétés du Monde Anglophone/Literature, History of Ideas, Images and Societies of the English-Speaking World , vol.7 № 4, 2009 г., стр. 105–22.
Тихелар, Михаил. ««Удар по людям в розовом»: Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными и противодействию охоте в двадцатом веке».
Сельская история , т. 22, № 1, 2011 г., стр. 89–113.
—. История противодействия кровавым видам спорта в Англии двадцатого века: охота в заливе . Routledge, 2017.
Томас, Ричард Х. Охотничья политика .Gower, 1983.
Том, Дебора. Хорошие девушки и грубые девушки: работницы в Первой мировой войне . Tauris, 1998.
Wachman, Gay.
Лесбийская империя: радикальный кроссрайтинг в двадцатые годы . Rutgers UP, 2001.
Уорд, Пол. Красный флаг и Юнион Джек: английскость, патриотизм и британские левые, 1881–1925 . The Boydell Press, 1998.
Уэбб, Мэри. Ушел на Землю . Вираго, 1979 год.
Уитлок, Джиллиан. «« Все не на месте »: Рэдклиф-холл и лесбийская литературная традиция». Феминистские исследования , том 13, № 3, 1987, стр. 555–82.
Вулф, Вирджиния.